Корсары. Легенда о Черном Капитане - Владимир Лещенко

Он поблагодарил и, расположившись на деревянной скамейке, уснул моментально, усталый после этого бурного, шумного и беспокойного дня.

Последней мыслью перед тем как он погрузился в омут предутренних сновидений, была та, что надо поменьше думать о всякой потусторонней чуши.

* * *

…Как тихи и прекрасны волны Карибского моря в это время года. Так красива морская гладь, особенно перед рассветом и закатом. Глянешь на уже нежно-фиолетовое небо, там угасают бриллиантовые искры звезд, догорая, поблескивая прощальным отсветом… В этот ранний час дует свежий бриз, оставляя незабываемое чувство покоя и безмятежности. Вот-вот первый лучик солнца прорежет предрассветное небо, коснется изумрудной воды, отражаясь в ней, приветливо улыбнется парусам, пробежится по палубе. Вскоре к нему присоединится второй, затем третий… День начинает разгораться. К полудню жар и зной становятся такими, что дышать практически невозможно. Ищешь прохлады… Поднимаешься на мостик, берешь в руки штурвал. Нет нужды сейчас бороться с ним, как во время бури, он сам направляет тебя, подсказывает, когда надо сменить курс, а когда бросить якорь. Едва-едва играет свежий ветерок, лениво наполняются паруса, он треплет волосы, окончательно запутывая их, забирается под рубашку и в сапоги.

В такие минуты ты понимаешь, зачем ты вышел в море, ведь стоять просто так, не думая ни о чем, можно хоть целый день, пока солнце не начнет тускнеть и окрашивать небо в самые невообразимые краски. Сладко потягиваешься, зеваешь. Красота бархатной карибской ночи полностью завладевает тобой. С легким сердцем идешь в каюту и ложишься спать, оставив все заботы до утра. Засыпая, приходит ощущение безмятежности, покоя, а утром, утром будет новый день, который вновь встретит этим великолепным рассветом и желанием жить каждый день год за годом, стремясь к горизонту…

…Корабль шел под немногими парусами под лиселем и верхними парусами, и гротом.

Четыре часа утра. Рассветет через час. Питер встал и, протирая глаза, направился к гальюну. Потом, окончательно проснувшись, торопливо прошел по качающейся палубе, обходя спящих.

Черный как сажа кок уже развел огонь в выложенном кирпичом камбузе и дал Питеру оловянную чашку супа и сухарь. Питер постучал сухарем по мачте, чтобы выколотить из окаменевшего хлеба случайно засевшего там хрущака или долгоносика, и принялся за еду. Жуя размоченный в похлебке из солонины сухарь, он ощущал что жизнь не так уж плоха. После трапезы он полез на мачту.

Добравшись до «вороньего гнезда» и сменив там впередсмотрящего, он устроился и осмотрелся. Луны не было, и, если бы не звезды, тьма стояла бы кромешная. Питер знал названия всех звезд, от яркого как голубой алмаз Сириуса до крошечной искры Хатисы в созвездии Ориона. Светила – азбука навигатора, и он заучил их названия не хуже чем пономарь – молитвы и часослов. Огромный звездный купол спускался до самого горизонта. Штурман различал рога Тельца и Пояс Ориона. Вон Сатурн, который как можно увидеть в подзорную трубу окружает странное кольцо – вот уж чудо природы! Вон Медведица, а вон и созвездие Волопаса – и висящий низко над горизонтом Южный Крест – знак иных вод и земель, не принадлежащих Старому Свету…

…Ночная штурманская вахта – единственное время, когда Питер мог побыть в одиночестве на переполненном корабле, и позволить душе отдохнуть…

Питер чувствовал йодистый запах моря, свежий аромат водорослей и соли.

Через два часа, сменившись, он спустился вниз с палубы, заглянув к корабельному врачу Джонатану Эвансу – поиграть в шахматы. Тот однако был занят, возясь со своими снадобьями, но Питер остался, переговариваясь с медикусом о том о сем.

– Скажите мне, Питер, – внезапно посреди беседы спросил лекарь, оторвавшись от весов, на которых старательно взвешивал какую-то пряно пахнущую смесь, – Скажите мне, Питер – вас устраивает судьба пирата?

– Я живу одним днем и стараюсь не думать о том, что случится завтра, – немного подумав ответил Питер.

– В самом деле? – хмыкнул хирург. – И долго еще вы собираетесь так жить??

– Да разве ж у меня есть выбор? – пожал Блейк плечами. На землях английской короны я вне закона, а бесправному изгнаннику не все ли равно где коротать жизнь – по ту сторону Атлантики или по эту?

– Но, – усмехнулся Эванс. – Неужели вам нравится такое существование?

– Как вам сказать? К опасностям я вроде бы привык, к работетоже… Как говорят немцы: «Война, торговля и пиратство – три вида сущности одной».

– И вас не тревожит даже то, что вас тоже повесят вместе со всеми, если поймают, конечно? – коротко хохотнул доктор. И вместе со мной – даром, что я джентльмен, отучившийся в Кембридже, и внук лорда. Впрочем все не так плохо. «Обрученный с ветрами» дьявольски быстроходен – под стать имени и уйдет от любого фрегата. А сам капитан Джон ни за что не станет связываться с военными моряками, – покачал головой Джонатан.

– А вы то сами зачем плаваете с пиратами? – усмехнулся Питер.

– Деньги, – спокойно признался Робин. – Всего один захваченный приз может принести больше, чем жалованье провинциального лекаря за многие годы.

Понятное дело, испанские галеоны с наполненными золотом и серебром трюмами попадаются далеко не каждый день… – он усмехнулся. Сказать по правде ни разу не попадались. – Удача – богиня нашего дела, – улыбнулся он.

Но тут уж выбирать не приходится. Как говорится, бери, что дают. Зато мы свободны, как ветер, плывем, куда вздумается, и не теряем надежды в одночасье разбогатеть. Да взять хотя бы меня! – с напускной важностью похлопал он себя по солидному брюшку. – На военном корабле я был паршивый лекаришка на которого любой гардемарин смотрел как на крысу корабельную – хотя случись что, мне бы пришлось спасать им жизнь. Жалование было… смех один.

Вот потому – то, когда я узнал что на случайно зашедший в гавань Бостона корабль требуется врач, я поспешил предложить свои услуги – и даже то что корабль не был похож на обычного «купца» меня не очень смутило. Не скрою, было сперва страшновато – но я втянулся. И вы похоже втянулись, не так ли?

Питер лишь кивнул, вставая с койки чтобы отправится передохнуть в каюту, что делил с Джаспером…

…В темной каюте дверь была заперта, иллюминатор задраен, – было невыносимо жарко. Питер, который не спал, обливаясь потом и почти задыхаясь, соскочил, наконец, со своей койки и бесшумно прошел в кают-компанию, а затем по капитанскому трапу на полуют. Ночной бриз заиграл в его распахнутой боевой рубахе, в парусиновых штанах, свободно свисавших с его голых ног. Он перешел с правого на левый борт, затем подошел к гакаборту и облокотился в самом дальнем конце его с наветренной стороны, лицом к морю. Небо сверкало звездами, и море, светящееся в глубине, как часто случается в тропиках, казалось, заключало в своих недрах мириады странных факелов, бирюзовое свечение которых, слишком отдаленное, колебалось, потухая и снова зажигаясь ежесекундно, по воле волн. Ночь была прекрасна и прозрачна, как алмаз.