Ликующий на небосклоне - Сергей Анатольевич Шаповалов

лицо!

Ты – владыка рыб, обильный зерном,

Дарующий Кемет птицу и рыбу!

Не ведает твоей сущности Девятка,

А ты – их жизнь!

При твоем приходе удваиваются их жертвы,

И наполняются их алтари.

Они приветствуют тебя кликами,

Ибо ты возрождаешь их.

Спешащий оживить людей,

Подобно Ра, когда он правил землей.

Упокояющий Нуна,

Приводящий его в мире.

Весь совет его южный в радости,

Когда пожелает отец Хапи сотворить благо

по Возлюбленной земле,

Созидая своим собственным сердцем,

Постоянно стремясь доставить

живущим их необходимое,

Умножая зерно, как песок,

Да наполнятся амбары выше краев!

– Я где-то слышал этот гимн, – припомнил Амени. – Но слова его – богохульство. Жрецы в Солнечном храме Бухена вещали на проповедях, что все живое дарует нам Йот. Именно он разрешает Хапи разливаться и поить землю. Именно благодаря его лучистому теплу прорастает зерно на полях, и вызревают финики. Девятки богов никогда не существовало.

– Согласен с тобой, – помрачнел Хеви и замолчал.

– Отец, почему ты мне никогда не рассказывал про Аменнефа? – вдруг спросил Амени.

Хеви слегка призадумался.

– Хотп все же проболтался, – с досадой покачал он головой.

– Зачем ты так неуважительно отзываешься о своем старшем брате, – укорил отца Амени. – Он мне рассказал совсем немного. Но ты опять считаешь меня недостаточно взрослым, чтобы хранить семейную тайну.

– Прости. Я не прав, – согласился Хеви. – Чтобы понять, кто такой Аменнеф, тебе надо выслушать всю историю от начала и до конца, – нехотя начал Хеви.

– У нас много времени.

– Что тебе поведал о нем Хотп?

– Только то, что твой брат был жрецом Амуна и не предал веры.

– И все?

– Да.

– А Хотп не рассказывал о своем друге детства? За кем он вечно следовал тенью, всюду оберегал его, заботился, как мать заботится о собственного дитя?

– Нет.

Хеви поразмыслил, с чего лучше начать.

– Мы были детьми знатного жреца Себхотпа. Я частенько перечитываю его труды, и каждый раз восхищаюсь: до чего мудрым был наш отец. Очень жалею, что в детстве, а после и в юности не совсем внимательно слушал его. Мы жили всегда в достатке. Отец имел большой дом с садом. А в саду находился пруд. Да ты видел этот дом. Сейчас в нем живет Неб со своей семьей. У нас на завтрак всегда было молоко, а на ужин мясо или птица. Мы никогда не голодали и не знали нужды.

Так, как мы были дети высокого сановника, нам разрешалось беспрепятственно посещать Большой Дом, где обитал правитель. Нам, вообще, многое дозволялось, но и обязанностей было достаточно: мы должны были прилежно учиться наукам с раннего детства; нас заставляли носить сандалии, когда простые городские мальчишки бегали босиком. В жаркие дни дети не знатных горожан резвились возле реки, а мы зубрили древние трактаты или учились писать на глиняных табличках. При этом, не смотря на наш возраст и положение, наставники не гнушались ласкать нас палками, так, что спину потом невозможно было разогнуть. И попробуй пожалуйся кому-нибудь – еще больше накажут. Во время праздников, когда весь народ веселиться, отец заставлял нас помогать жрецам совершать обряды в храме, выстаивать долгие нудные службы, а потом еще убирать алтари после жертвоприношений. Для всех праздники – для нас мучения.

В Большом Доме есть отдельно стоящий дворец. Его построили для детей Небмаатра Аменхотепа Хека Уасет. У правителя росло девять дочерей и двое сыновей. В этом же дворце жили сыновья вождей из Лабана, Нахарины, Куши, Вават… Нам и другим отпрыскам высоких сановников разрешалось играть с ними в детские игры, но нельзя было дружить с детьми простых горожан.

У нас со временем сложилась крепкая кучка: я, Неб, Хармхаб, Сети, который сейчас служит наместником в далеком Кадеше, Серет – старший брат нынешнего правителя и тот самый вождь Руну – отец твоего друга Паитси.

– А сам Эхнэйот? – не удержал вопрос Амени.

– Тише! Не произноси имя правителя вслух, – предостерег его Хеви. – Называй правитель: Тот, кого любит Йот.

– Я понял тебя, отец, – извинился Амени.

– Так вот, Того, кого любит Йот, звали, как и отца Аменхотепом. Еще в те детские годы он отличался от нас, сверстников какой-то взрослой рассудительностью. Ему науки давались очень легко. Причем, он не просто зубрил тексты из учебников, – он их понимал и мог пересказать своими словами. Учителя нередко удивлялись его способностям. Мы не могли не то, что соперничать с ним, а даже приблизиться к нему. Единственный, кто мог идти более-менее вровень с Сыном Йота – наш старший брат Хотп. Он был его товарищем во всем. Они вместе размышляли над древними трактатами, целыми днями не вылезая из библиотеки. Ночи напролет проводили в обсерватории Дома Жизни, всматриваясь в звездное небо. Колдовали над заморскими солями и сплавами из металлов. В общем – были неразлучными друзьями.

Впрочем, мы все любили младшего Аменхотепа. Он никогда не зазнавался, не кичился тем, что ему выпала честь быть сыном правителя. Никогда ни в чем нам не отказывал, даже помогал. Когда задания наставников по математике или по письменности никак не выходили, мы бежали к нему. Он легко расправлялся с любой задачкой. А иногда наставников по философии и истории ставил в тупик своими вопросами. Но Тот – Бог мудрости и знаний помимо ума наградил его болезнью. Страшной болезнью. Приступы скручивали Аменхотепа младшего в ужасных судорогах. Его всего трясло, а изо рта выступала кровавая пена. Никакие заклинания самых мудрых магов и жрецов не помогали. Наш отец специально обучили Хотпа, как поступать в такие моменты. Брат неотступно следовал за Аменхотепом младшим. Он всегда носил с собой кожаную подушечку, набитую перьями, чтобы во время приступа класть ее под голову Аменхотепу младшему, и деревянный валик, который он вставлял в рот больному, чтобы тот не прикусил язык.

– Аменхотеп сильно страдал? – сочувственно спросил Амени.

– Очень сильно. Хоть приступы и случались не часто, но смотреть на скрученного в судорогах мальчика было жутко. После его била дрожь. Он мерз, даже если на улице стояла жара. Его укутывали в шкуру льва, и он сидел неподвижно, глядя бессмысленно в окно, никого не слушал и ни c кем не говорил. Мог просидеть так до самого заката. Но каждый раз требовал, чтобы к нему позвали наставника по имени Аминхотп. Великий мастер бросал все дела и спешил к Аменхотепу младшему, неважно, чем он занимался в это время. Однажды случился приступ, когда мастер находился далеко от Нэ, на строительстве храма. Он бросил важную стройку, не смотря на опасность разгневать жрецов, и примчался на колеснице, загнав коней. Вдвоем с учителем, они обычно долго сидели и о чем-то тихо беседовали. Для всех их ночные разговоры оставались тайной. Но на следующий день Аменхотеп младший становился прежним. Глаза его вновь горели жизнью. Он снова был общительным и даже шутил.

Его никогда не наказывали. Наставники даже