Изгнание владыки. Роман. Рассказы - Григорий Адамов

Решающее значение имел доклад известного метеоролога и не менее известного художника-пейзажиста профессора Гра-цианова. Доклад состоялся в Москве, перед двадцатитысячной аудиторией Дворца Советов, и передавался по всей стране по телевизефонной сети. Последствия доклада оказались, однако, совершенно неожиданными для самого докладчика.

Профессор начал с того, что выразил свое восхищение проектом Лаврова.

— Проект, — сказал он, — научно и технически обоснован почти безукоризненно. Такие идеи, имеющие огромное значение для судеб человечества, заключающие в себе все достижения своей эпохи, появляются лишь раз в столетие. Но, к сожалению, одна область науки не может еще поспеть за проектом Лаврова. Это — климатология.[23] Конечно, мы и в этой области далеко ушли от прошлого, узнали много нового, установили неизвестные ранее закономерности, но этого мало. Кто из климатологов возьмет на себя смелость исчерпывающе предсказать все последствия, которые внесет новое теплое течение в климатический порядок, установившийся в нашей стране?

Мы можем лишь в самой общей форме сказать, что теплый воздушный поток, постоянно возникая над этим течением, будет уходить в верхние слои атмосферы, а в нижние, разреженные слои устремится холодный воздух с севера и с юга. Северное направление, как менее важное, можно сейчас не рассматривать. Займемся южным течением. Здесь на место поднимающихся кверху воздушных масс, в образовавшееся разрежение, ринется с юга нижний, более холодный воздух. Первыми придут в движение холодные воздушные массы над прибрежными полярными морями, за ними последуют воздушные массы, лежащие над тундрами, затем — над тайгой, далее — над среднероссийскими и казахскими степями и, наконец, еще южнее — над остатками пустынь Средней Азии.

Именно эти последние горячие и теплые воздушные струи, проходя с юга над тайгой, тундрой и полярными морями, будут отдавать им большую часть своего тепла, прогревать мерзлую почву, расплавлять тысячелетний подпочвенный лед, согревать воду полярных морей и препятствовать образованию льда. Но этим дело не ограничится. Эти пришедшие с юга воздушные струи, сначала охладившиеся над полярными областями и затем вновь обогретые над возродившимся Гольфстримом, поднимутся в верхние слои атмосферы и устремятся обратно на юг, чтобы заполнить разреженность, образовавшуюся там в атмосфере. Проходя в верхних, холодных, слоях атмосферы, воздушные потоки снова охладятся, водяные пары, насыщающие их, превратятся в воду, и обильные дожди прольются над тундрами, тайгой, степью и над полумертвыми остатками пустынь Кара-Кумов и Кызыл-Кумов, оживляя их. Но образовавшиеся от таяния подпочвенного льда и обильных дождей гигантские массы подпочвенных вод хлынут на поверхность земли, переполнят реки и озера, затопят всю сушу и превратят ее в необозримое болото с подымающимися кое-где плоскогорьями и вершинами холмов и гор. Что станет тогда с нашими субарктическими и арктическими городами и поселками? Что станет с нашими заводами, рудниками, копями, железными дорогами? Что станет с единственной в мире по ценности тайгой, на благоустройство которой наше поколение затратило столько сил и средств? Кто знает, как отразится эта перемена климата на здоровье людей, как повлияет на приспособившиеся к существующему климату наши культурные растения, которые со времен Мичурина мы выводили с такой заботой!

— Долой проект Лаврова! — прервал докладчика чей-то резкий голос.

— Не долой, мой уважаемый, но слишком экспансивный товарищ, — быстро возразил профессор, — а отложить! Вот, по-моему, самое правильное решение. Отложить до того времени, когда климатология сможет сказать свое решительное слово о реализации проекта.

Профессор начал собирать свои заметки, намереваясь сойти с трибуны, но, прежде чем он успел это сделать, из зала через десятки репродукторов прозвучал спокойный голос:

— Вы запугали нас своими картинами гибели мира, Иван Афанасьевич. И совершенно напрасно! Товарищ председатель, позвольте мне сказать несколько слов.

— Кто просит слова?

— Академик Карелин.

Академика встретили бурными аплодисментами. Ученый с мировым именем, в молодости геолог, затем климатолог, он дал человечеству, среди многих других открытий, теорию формирования и строения климата и поразительно точный метод прогноза погоды. В науку этот метод вошел под названием «метод Карелина». Молодежь любила Тихона Ивановича за прямоту и простоту, за редкий ум и лукавое добродушие. С тех пор как климатология стала обязательным предметом изучения в средней школе, Тихон Иванович изъявил желание сам читать лекции школьникам Советского Союза, занимающимся по московскому времени. В точно определенный час в этих школах перед миллионами советских школьников на экранах телевизефонов[24] появлялась характерная фигура Тихона Ивановича.

— Так вот, друзья мои, — сказал Тихон Иванович, когда немного утих приветственный шум, — по-моему, профессор Гра-цианов немного преувеличил. Должен признаться, что проект уважаемого товарища Лаврова мне пришлось, по просьбе самого Сергея Петровича, проконсультировать. Начал я с консультации, а кончил тем, что сам увлекся этой замечательной идеей и продолжал ее разрабатывать под руководством моего молодого друга уже более детально. Ночи просиживали напролет… И выводы у нас получились совсем не похожие на те, которые здесь изложил Иван Афанасьевич.

В чем его ошибка? Прежде всего в том, что он требует подождать, пока климатология станет наукой, чуть ли не математически точно решающей все стоящие перед ней вопросы. Но это значит вообще отказаться от помощи науки, потому что ни одна наука своего развития до сих пор не закончила и закончить не может. Природа всегда и непрерывно ставит перед нами новые и новые вопросы. Проблема, решенная сегодня, в свою очередь, выдвигает новые загадки. И в этом счастье нашей жизни, нашей научной деятельности, дающее нам возможность бесконечного прогресса, движения вперед. Ведь если стать на точку зрения Ивана Афанасьевича, ни один шаг в нашей человеческой деятельности, при желании обосновать его данными науки, никогда не может быть сделан, так как всестороннего, абсолютно точного и исчерпывающего обоснования его наука дать не сможет. В этих условиях доля риска всегда остается, и ждать, пока она совершенно исчезнет, значит отказаться от живой практической деятельности. Люди ведь отваживались плавать по просторам океана даже тогда, когда еще не знали ни компаса, ни хронометра,[25] ни секстана.[26]

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});