Империя Страсти (ЛП) - Кент Рина

Глава 8

Кингсли

Мои попытки не дать себе перейти в категорию ярости терпят поразительное фиаско.

Я вышагиваю по комнате, где Аспен лежит на кровати, как разбитая красавица.

Я открывал и закрывал Зиппо столько раз и с нулевой нежностью, что удивляюсь, как она не сломалась.

Свет, льющийся из окна, заставляет меня остановиться и посмотреть на сад и разноцветные листья, падающие на землю.

Черт. Я занимался этим всю ночь.

Вышагивал, бил стену или две и обдумывал лучший способ совершить убийство.

Я не должен.

Потому что, как гласили мои мысли недельной давности, я не совершаю насилие ради женщин. Есть только одна причина для насилия —

освобождение. Для меня, себя и моего члена.

И все же, всегда допускается эта ошибка в матрице. Исключение из правил. Рыба в Мертвом море.

Все случилось, когда я вернулся с вечерней пробежки, подавляя желание поджечь дом Сьюзан, и увидел Аспен, ковыляющую к воротам в состоянии, которое могло бы дать фору зомби.

С тех пор я не думал ни о разорении мачехи, ни о ее вчерашних провокациях в суде по поводу того, какой слабой была моя мать.

Она любит напоминать мне, почему я отверг саму идею вырасти в копию своей матери.

Лилиана Шоу была такой же нежной, как и ее имя, и хотя я был достаточно человечным, чтобы любить свою мать, я рано понял, что она была из тех, кого нужно защищать, но никогда не из тех, кто защищает других.

Она была той, с кем необходимо обращаться в детских перчатках, благоухая цветами, как ее любимыми духами.

А поскольку слова чертовой Сьюзен звучат в моей голове каждый раз, когда я ее вижу, я обычно включаю режим самоизнурения, пока не разваливаюсь к концу дня.

Не секрет, что я становлюсь невротиком, высокофункциональным и с особым привкусом хрена всякий раз, когда встречаюсь с пластиковым монстром в суде.

Добавьте к этому подростковую сексуальную неудовлетворенность, и к тому времени, когда я возвращался домой, ко мне не хотел подходить ни один человек, ценивший свою жизнь, собственность и достоинство.

Поэтому представьте мое удивление, когда женщина, стоящая за этой фрустрацией, играла выжившего в апокалипсисе у моих ворот.

Врач, семейный, который всегда на связи, явился осмотреть ее вчера вечером и сказал, что она подверглась физическому насилию.

— Ни хрена себе, Шерлок. Я это вижу, —

сказал я доктору Вернеру, проводя рукой по волосам и испытывая колоссальное раздражение из-за двух фактов.

Первое. Аспен была избита.

Второе. Доктор прикасался к ней.

Может, семейный врач должен быть женщиной?

Но даже этот вариант не очень удобно расположился в основании моего взбунтовавшегося желудка.

— Она подверглась сексуальному насилию? — спросил я, моя грудь сжалась впервые с тех пор, как… Гвен упала с велосипеда и ударилась коленом, когда ей было чертовых десять лет.

— Внешне ничто не указывает на это, но я не могу сказать наверняка, пока она не придёт в себя и не даст мне разрешение осмотреть ее.

— По крайней мере, позаботьтесь о ее травмах.

— Вы можете выйти?

— Зачем вам нужно, чтобы я выходил? Вы осмотрите ее, пока я здесь.

— Мистер Шоу, я понимаю вашу беду, но, насколько я понял, вы не являетесь ближайшим родственником мисс Леблан и, следовательно, не должны присутствовать при медицинских осмотрах.

— Я решил, что буду присутствовать. Теперь выполняйте свою работу, или я внесу вас в черный список города.

Угрозы было достаточно, чтобы побудить его к действию, что, в свою очередь, заставило меня запылать жарче, чем температура в комнате. И хотя он подтвердил отсутствие серьезных травм, я все еще находился в двух секундах от того, чтобы разбить его голову о ближайший предмет и отрезать пальцы в перчатках, которыми он проводил клинический осмотр.

Нет никакой логики или причины для яростного чувства собственничества, которое я испытываю к этой женщине. Чувство, которое до сих пор я испытывал только ради благополучия моего наследия, Гвен, и необходимости неизбежного уничтожения Сьюзен.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И что самое ужасное? Это чувство совершенно не похоже на все вышеперечисленные, оно бесповоротно нелогично и жжет, как кислота.

Доктор Вернер ушел после того, как я решил сам перевязать ее раны и выгнал его. Если бы он еще хоть раз прикоснулся к ней, то сейчас плавал бы в бассейне. Кроме того, с подросткового возраста я постоянно получал порезы, синяки и кровь в том или ином виде, так что задача была не новой.

Я смазал кожу Аспен мазью, покрыв галактику синяков на ее лице и плече и небольшое красное пятно на верхней части груди. Не говоря уже о синяке под глазом, который был размером с мэрию и таким же мрачным.

Это было десять часов назад.

Десять часов ходьбы, а затем просмотра записей камер наблюдения с ее передвижениями после того, как я попросил детективов отследить ее с того момента, как она покинула свою квартиру.

Я не пропустил, что Матео вошел в ее здание за несколько минут до того, как она вышла на улицу, одетая в повседневную одежду. Затем она зашла в бутик и вышла оттуда с пустыми руками, но с девичьей улыбкой. Нападение произошло после того, как она забрела в неохраняемый переулок, потому что через пять минут она вышла оттуда, прихрамывая, прижимаясь к стене, с картой синяков.

Единственная подозрительная вещь, которую я заметил, это черный фургон с тонированными стеклами, который был зафиксирован камерой кольцевой двери неподалеку от того места. Он держался в стороне от камер наблюдения, как профессионал, поэтому не было видно ни номерного знака, ни лиц.

Это могли быть люди Матео, насколько я знаю, но я уже убедился, что они все еще действовали как сторожевые псы своего босса в то время, когда ее избивали.

Мой взгляд останавливается на ее форме — она спит, ее брови сведены, кожа покрыта гротескными пятнами.

Я знаю, как выглядит ее светлая плоть, когда ее кусают, сосут и с наслаждением насыщаются. Помню, как двадцать один год назад нанес на нее все эти и другие отметины, оставляя следы своими зубами, языком и губами.

И хотя она не снимала эту чертову маску, я помню то чувство, собственничество и нелогичное желание сделать это снова и снова.

Но тот образ и этот так же противоположны, как день и ночь. Хотя доктор Вернер заверил меня, что повреждения поверхностные и заживут, мне все равно чертовски не по себе.

Начиная с того, как за ней следили, как ее избивали, и заканчивая тем, как она оказалась здесь.

Последняя деталь наполняет меня эмоциями, которым я категорически отказываюсь дать название.

С ее губ срывается стон, похожий на последнюю мольбу умирающего о пощаде.

Эта женщина сильнее, чем вселенная и ее пришельцы, и этот факт всегда приводил меня в ярость и в то же время восхищал в равной степени, поэтому видеть ее избитой — странно.

Забудьте о странности.

Это приводит в ярость, такого я никогда раньше не испытывал.

Она шевелится во сне, моргает своим не заплывшим глазом один… два раза, а потом поднимается в сидячее положение и тут же смотрит вниз на свое хлипкое хлопковое платье.

Я выбросил свитер, он был грязный, окровавленный, и в нем имелась дыра размером с мой кулак.

Платье тоже в крови, но шансы снять его и остаться в здравом уме были ниже нуля. Поэтому я оставил его нетронутым.

— Кингсли, — шепчет она, затем морщится, вероятно, из-за двойного размера губ и пореза.

— Доброе утро, солнышко, — говорю я без всякой теплоты, открывая Зиппо. — Теперь, когда ты вышла из фазы Спящей красавицы, не могла бы рассказать мне, что, и я не могу подчеркнуть это достаточно сильно, произошло?

— Я… — она моргает от слизи, которая собралась в ее глазах, несмотря на мое внимание к очистке дерьма из этих ублюдков, затем осматривает свое окружение. — Подожди… где я?