Ворон и радуга. Книга 1 (СИ) - Черпинская Надежда

– Я справедлива, – холодно улыбнулась Миланейя. – Смерть отняла у меня мать, а я теперь отнимаю у неё тех, кого она хочет заполучить. По-моему, это справедливо. Или ты бы хотел, чтобы я смирилась и позволила ей забрать тебя?

– Нет… – он качнул головой. – Смирение… это не то, что я ценю в других. А как его зовут, твоего крылатого приятеля?

Миланейя ещё не успела ответить. А птица, растопырив широкие крылья, каркнула громко и резко.

– Непокорный… Хорошее имя! – одобрительно кивнул Эливерт и затих под изумлённым взглядом девушки.

– Ты… его понял? – прошептала целительница.

– Навроде… – Эл и сам был изумлён не меньше.

– Я его понимаю. Но это из-за того, что я магию применяла, когда лечила его крыло. Как же… – лэгиарни растерянно смотрела на разбойника. – Похоже, я как-то умудрилась связать вас вместе. Лечила тебя, а он тут рядом был. Наверное, это из-за того, что вы с ним так похожи: нашла обоих полумёртвых, выходила... Вороны мои!

Она улыбнулась, покачав головой.

– Чудеса случаются… Он вернулся в небо. Значит, и тебе ещё летать, Эливерт!

– Да… Чудеса… – атаман похлопал призывно рядом с собой, и птица тотчас спланировала со стола на его постель, степенно переступила лапами и затихла под его осторожной рукой. – Знаешь, а твой ворон мне, видимо, снился, пока я лежал в горячке. Мне виделось какое-то чудище, похожее на птицу… А это, стало быть, он тут, рядышком со мной, шуршал. Бред так всё меняет причудливо.

Эл оставил в покое гладкие тёмные перья, добавил, припомнив:

– А ещё мне женщина снилась… Она умоляла меня быть сильным и не сдаваться, просила меня выжить. Какой она была, не помню… А вот слова въелись. Выходит, это я тебя слышал? Ты ведь со мной говорила, так? Я слышал твои слова, и они превращались в эти чудные сны.

– Наверное… – Миланейя пожала плечами неопределённо. – А что тебе снилось о той, которую ты любишь?

– Которую я ненавижу! – рыкнул вифриец.

– Нет, ты всё ещё любишь её. И не спорь! От этого твои мучения. В тебе сейчас очень много обиды и ненависти. Но и любовь ещё не вышла из твоего сердца окончательно. Ты не можешь её отпустить, потому что любовь в тебе смешалась с горечью. Это как яд, подмешанный в вино. Неразделимо и губительно.

– Ты права, отпустить её я пока не могу. Я ещё не отблагодарил её за всё, чем она меня так щедро одарила.

– А ты, оказывается, мстителен, – лукаво прищурилась Миланейя.

– Я справедлив, – он в точности скопировал её тон. – Или ты считаешь иначе?

– Иногда надо уметь простить, – вздохнула девушка. – От возмездия она всё равно не уйдёт. Пусть её Небеса накажут! Поверь, Эливерт, ты не сможешь отомстить так, как сможет отомстить судьба.

– Нет уж, такое я не пропущу! – упрямо тряхнул он головой. – Сам хочу поучаствовать.

– И что же ты сделаешь?

– Не знаю. Не решил пока. Но у меня ещё достаточно времени…

Слова Эливерта лэгиарни явно расстроили, она нахмурилась и молчала довольно долго, наконец, произнесла:

– Нельзя тебе в Эсендар возвращаться. Хочешь, чтобы тебя добили?

– Хочу добить тех, кто хотел добить меня, – пояснил Эл спокойно и твёрдо. – По-моему, это справедливо.

Она вздохнула, не зная, что возразить.

– Ладно, времени ещё действительно достаточно. Надеюсь, что ты образумишься, пока выздоравливаешь. Эл, про тебя один человек спрашивал. Хочет видеть тебя.

– Меня? – удивлённо нахмурился Ворон.

– Эрр Лок, атаман нашей вольницы. Он знает про резню в Великом Городе. Ты выжил в этой бойне, в его глазах ты – герой. Ему очень любопытно поглядеть на тебя, сам понимаешь… Я сказала, вначале спрошу у тебя…

– Тоже мне… героя нашёл. Пусть приходит! Чего уж там…

***

Когда эрр Лок явился к нему знакомиться, Эл даже представить не мог, что спустя неполные два года, он займёт место этого сурового немногословного мужчины. Атаман Лэрианора оказался намного старше самого вифрийца. Да что уж скрывать, он показался древним стариком, потрёпанным жизнью. Но внутри этого дряхлого тела до сих пор жила сила – камень, сталь и огонь смешались в единое целое.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Лок Ворону понравился сразу и навсегда. И, похоже, симпатия оказалась взаимной. С тех пор лэрианорский атаман заходил к медленно идущему на поправку Эливерту довольно часто.

А однажды объявил, что давно подумывает уйти на покой, ибо стал стар и немощен, и своё уже от жизни получил сполна. Но прежде ему некого было поставить вместо себя, а теперь вот он видит, на кого можно оставить своих братьев. Спорить со старым атаманом в вольнице никто не стал. На тот момент Эливерт успел заработать себе такой авторитет в Лэрианоре, что оспаривать его право быть главой вольницы никто не посмел.

Но прежде чем это случилось, он всё-таки отправился в Эсендар, вопреки всем возражениям Миланейи и собственному голосу рассудка. Это случилось только через год.

К тому времени Ворон оправился от ран. И уже давно проживал в небольшом домишке отдельно от Миланейи. И, кажется, они оба вздохнули от этого с облегчением.

Хоть, признаться честно, в тот день, когда она предложила ему переселиться, вышло всё не очень-то красиво.

Зима только началась, в Лэрианоре готовились встречать Солнцестояние. Ворон уже не лежал бревном всё время, но здоровым его тоже назвать было нельзя. Каждый день Миланейя колдовала над ним со своими зельями и травами. И вдруг она заявила это небрежное:

– Знаешь, тут совсем недалеко есть дом. Пустой. Там давно никто не живёт. Ты бы туда перебрался… А, когда надо, будешь ко мне приходить. Или я тебе зелья приносить буду. Ты ведь уже можешь без моего ухода обходиться? Боюсь, ты нескоро ещё окрепнешь полностью. Не держать же тебя здесь целый год!

– Надоел, стало быть? – скривился Ворон.

На душе отчего-то стало пакостно и горько. Понимал, что вроде всё правильно. Не дело разбойнику в её доме жить. Она – целительница, бессмертная лэгиарни, дочка Старшего, целомудрие хранит, а он – шантрапа, такому подле неё не место.

Но стало вдруг обидно, что вот так выпроваживает. И повода ведь не было. С тех пор, как Миланейя его отчитала за тот первый и последний поцелуй, он себе руки распускать не позволял, хоть иногда хотелось невыносимо. Да, он держался. Но она наверняка чувствовала это напряжение, ловила на себе его пристальные голодные взгляды. Она не могла не замечать. Женщины всегда чувствуют такое.

Её слова задели за живое, и с языка невольно сорвался ехидный вопрос:

– Боишься, что я не сдержусь? Так ведь снасильничать не смогу. Силёнок не хватит. Или опасаешься сама не сдержаться, а? Вдруг терпежа не хватит, забудешь обеты свои…

Договорить не успел. Звонкая пощёчина ожгла лицо.

– Прости! – хмуро бросил он, опустив глаза. – Хочешь, чтобы ушёл – уйду. Навязываться не стану…

И, лишь оказавшись в одиночестве в чужой брошенной хижине, Ворон понял, как права была Миланейя. Давно следовало уйти. Так правильно, так легче.

Быть рядом и не сметь даже коснуться – это со временем стало невыносимо. Он шёл на поправку, боль отступала, в тело возвращалась жизненная сила. И прекрасная целительница вызывала всё больше желания. Но она по-прежнему держалась на расстоянии. От этого хотелось иногда выть по-волчьи. А иногда её холодность порождала желание пойти и трахнуть первую же попавшуюся на глаза девчонку.

Женщин и в лесу хватало, как ни удивительно это было. Большинство из них являлись жёнами или любовницами разбойников. Но и свободные имелись.

И, с тех пор как он стал показываться людям на глаза, они всегда поглядывали на вифрийца с кокетливым любопытством. Их не пугали его шрамы, его колючий взгляд и не слишком-то любезный тон. А тон у него теперь был исключительно язвительный.

Ворон понимал, что эти девицы никакого отношения не имеют к Аллонде, но не мог себя пересилить. Он не чувствовал к ним ничего, кроме пустоты и отвращения.

Нет, тело привычно отзывалось на близость другого тела. И думалось: «А почему бы и нет?».