Поймать лисицу - Станойка Копривица-Ковачевич

Он огляделся. У его ног спала мать. В комнате было полно народу, все спали вповалку. "Неужели это все беженцы?.." — подумал Рыжий, с интересом разглядывая их.

Светало. "Значит, я выжил…" Мальчик улыбнулся свету, пробивавшемуся сквозь окно. На фоне его вдруг возникла женская фигура. Рыжий смотрел на нее с любопытством. Это была молодая девушка. Она сняла платок, положила его на колени, стала расплетать косы. Он следил за каждым ее движением.

Девушка долго медленно проводила гребнем по волосам, задумчиво глядя перед собой. Заплетя косы и закинув их за спину, она нагнулась, чтобы взять что-то. Он все смотрел на нее, стараясь ничего не упустить. Девушка достала новое платье, огляделась вокруг и, убедившись, что все спят, стянула с себя платьишко, даже не посмотрев в сторону его постели. "Она, видно, считает, что я умер", — подумал Рыжий и улыбнулся. Девушка на секунду застыла, придерживая платье руками, снова с опаской огляделась. Рыжему хотелось сказать: "Не бойся, все спят, а я умер!" Но он этого не сказал, потому что взгляд его упал на обнаженную грудь девушки. "Тоже как два холмика", — подумал мальчик, вспомнив о Росе.

И опять он безуспешно пытался решить мучительные вопросы: что же влечет мужчину к женщине? И почему его самого тянет к незнакомой девушке, лишь отдаленно напоминающей Росу?

Улыбка снова тронула его губы. "Ну, Жарко, — сказал себе Рыжий, — теперь уж ты обязательно выздоровеешь!" И мальчик снова заснул.

Дальние дали

Никогда в жизни не испытывали Лена и Влайко такого тоскливого чувства при мысли о дальних краях.

Позади осталась кошмарная ночь, в реальность которой трудно было сейчас поверить. Сидя на телеге, которой правил дядя, они все дальше уезжали от дома, то и дело оглядываясь назад. По обе стороны дороги возвышались серые скалы, хмурые и неприветливые в это раннее осеннее утро.

— Ты уверен, что точно их разбудил? — в третий раз повторила она тот же вопрос.

— Конечно, — ответил Влайко. — Я ведь тебе уже говорил.

Он вспомнил, как Йоле, его мать и братишка вскочили с постелей, когда он крикнул: "Усташи, спасайтесь!"

— Если б ты их не разбудил, их бы наверняка схватили, — прошептала Лена, поеживаясь.

Точно. Схватили бы…

— Ты молодец, — твердила Лена, стискивая руку брата.

Влайко приятна похвала сестры. Заслуженная похвала: ведь он первый вспомнил о друзьях, сказав отцу: "Я побегу разбужу их!" "Давай!" — ответил отец. "А мог бы и не пустить", — подумал мальчик.

— И все-таки они убежали, — убеждая как бы сама себя, сказала девочка.

Влайко подтвердил:

— Йоле бегает быстрее всех!..

Оба, конечно, думали о маленьком Раде, о матери мальчиков, но вслух не произнесли ни слова.

Добравшись до перевала, дядя остановил лошадей. Отец слез с телеги, чтобы проверить колеса, и, проходя мимо Лены и Влайко, бросил, улыбаясь:

— Ну что, проснулись?

Мать подняла голову, спросила:

— Где мы?

— Отсюда уже видна Сербия. Вон она! — довольно проговорил отец, показывая на синеющие вдали горы.

— Но мы ведь туда не поедем? — спросил Влайко.

— Как раз туда-то и поедем, сынок. Там спокойно. Ни тебе усташей, ни этой бойни.

— Глупости, — сказал дядя, тоже спрыгивая с телеги. — Думаешь, там лучше?

Отец ничего не ответил: верно, вспомнил встречу с четниками на току. Влайко даже улыбнулся при мысли об этом и снова подумал: "Вот тебе твои четники!" Мальчику было сейчас все равно, куда ехать, жаль только, что рядом не было Йоле, Рыжего и Раде. Впервые осознал Влайко, что их дружная компания, может быть, никогда уже не соберется.

Будто прочитав его мысли, Лена, краснея, поинтересовалась:

— А Рыжего ты тогда не видел?

Влайко и сам не знал: видел впереди какую-то повозку, ему даже показалось, что там семья Рыжего, но, может, это только показалось.

Отец спросил, хотят ли дети есть, они ответили, что нет. Со стороны шоссе слышался шум.

— А мы здесь не одни! — сказал отец удивленно и вместе с тем радостно.

— Нет, не к добру это, если двинулась такая лавина, — заметил дядя, забираясь на телегу.

По шоссе шли люди — такие же беженцы, как и они. Исчезали из виду привычные родные поля, леса и горы. Мерно, неумолимо крутились колеса телеги, увозя детей все дальше от дома. Все приуныли. "Я больше не увижу Рыжего", — думала Лена, забыв о том, что затаила на него обиду с тех пор, как они ходили в лес за орехами. Но какое значение имеет ее обида теперь, когда она не знает, где он, жив ли он? "Будь проклята эта война!.."

Нахмурившись, девочка смотрела по сторонам. Мерное покачивание телеги постепенно ее убаюкало.

Лену разбудил Влайко и чей-то возглас:

— Дрина!..

Протирая глаза, Лена с непонятным волнением смотрела на широкую, полноводную реку. Влайко тоже зачарованно замер. Сколько раз они слышали об этой реке: "возле Дрины", "через Дрину", "по ту сторону Дрины"… И вот сейчас они здесь, возле той самой Дрины.

Остановились на берегу. Мать дала детям по куску хлеба, и они жевали, переговариваясь, не отрывая глаз от прекрасной реки.

Только к вечеру дядя нашел паромщика, согласившегося перевезти их на другой берег.

Снова забравшись на телегу, которую закрепили на пароме, все неотрывно смотрели на эту огромную массу воды, не переставая удивляться ширине реки, мощному ее течению, сносившему паром. Когда были уже на середине реки, дядя, повернувшись к ним, сказал:

— Ну вот, дети, вы уже в другой стране…

— Почему?

— А потому, — ответил дядя. — Там осталась Босния, а отсюда начинается Сербия.

Они не понимали, как это до середины река может принадлежать одной стране, а после середины — другой. Но видели, что Босния уплывает все дальше, в сгустившихся сумерках тают и становятся еле заметными очертания ее берегов. "А там — в Боснии — остались Рыжий, Раде и Йоле…"

Вести из Боснии приносили беженцы. С их появлением оживали все — и взрослые и дети. Отец и дядя расспрашивали о передвижении воинских частей, о своих домах, а Лену с Влайко интересовало только одно: остались ли в живых их друзья.

Беженцы рассказывали, что деревни сожжены дотла, люди разбежались, бегут все больше сюда, переправляются через Дрину. "Да теперь в этом направлении будут наступать, — говорил дядя сердито. — Ну что за народ! Стадо — оно стадо и есть. Стоит пойти куда бы то ни было — и все за тобой бросаются. Так можно и головой поплатиться!.."

По слухам, многие беженцы именно на Дрине и поплатились своими головами. "Черный легион" гнал их до самой реки. Кого не убили, сбросили в Дрину…

"Сбросили в Дрину! — с ужасом думала Лена. — И наверняка все утонули. Потому что кто переплывет такую реку? Никто!" Девочка в страхе жалась к отцу, к дяде, то и дело спрашивала: "Ведь Дрину невозможно переплыть?"

Эта река и жуткие рассказы, связанные с ней, надолго лишили Лену покоя.

Все будет по-другому

Йоле и Раде лежали высоко на склоне горы. Трава была шелковистой, небо над головой — теплым и ласковым. И все вокруг казалось спокойным и мирным. Но на душе у ребят было тревожно.

Раде нетерпеливо ерзал, беспокойно посматривал на брата. Йоле же сохранял выдержку, вглядываясь в простиравшуюся внизу долину.

А внизу, в их родной деревне, чего только не было. Солдаты, лошади, скот — и все это двигалось, суетилось, шумело. Очевидно, шла подготовка к выступлению.

Всем этим сборищем командовал офицер в форме и папахе, Йоле казалось, что он понимает приказания офицера: солдатам построиться, скот перегнать, этих гадов в черном — назад. Затем приказ всем замолчать, несколько слов солдатам и — шагом марш!.. Наверное, и сам Йоле так бы распорядился.

Колонна двинулась. Впереди вышагивал отряд — все в касках, с пулеметами, снаряжением. За ними — солдаты с винтовками. Потом — мулы, полевые кухни, телеги. А слева, чуть позади, эти прихвостни в черном тянули на веревке волов, гнали стадо. Офицер в папахе гарцевал впереди всех, прямой, подтянутый. Он не оборачивался: уверен был, что колонна следует за ним.

Йоле перевернулся на спину.

— Все так, — сказал он. — Все правильно.

— Что? — спросил Раде, тоже переворачиваясь на спину.

— Да ничего, — ответил старший брат.

Малыш не понимал, что происходит внизу. Он видел немцев, хозяйничавших в их сожженном селе, и вместе с ними — чернорубашечников, тащивших за собой награбленное. Но с расспросами к Йоле не приставал: еще отошлет назад, и он не выполнит первое свое задание. Раде гордился тем, что Йоле взял его с собой. "Эх, мне бы сейчас обрез!"

А Йоле мечтательно смотрел в ясное весеннее небо, такое далекое от всего — от земли, от войны… Каким оно будет, когда война кончится, когда умолкнут последние выстрелы? Кто знает… Вероятно, небо останется таким же безмятежным: что ему за дело до людей, которые убивают друг друга!..