Голливудские мужья - Джеки Коллинз

Через полтора месяца она поняла, что беременна.

Первым делом она обратилась к своему гинекологу. «Этот ребенок мне не нужен», – заявила она без обиняков.

Гинеколог был очаровательный седовласый мужчина, когда он улыбался, по лицу разбегалась сеть морщинок. «Почему, дорогая моя? Вы абсолютно здоровы».

«Знаю, – раздраженно бросила она, ища подходящую причину. – Но я не замужем». – Ну, тут-то он заткнется.

Он засмеялся, Улыбка, как всегда, была очаровательная. «Силвер, Силвер, – вздохнул он, сводя кончики пальцев и покачиваясь в кресле за своим столом. – Вы очень известная женщина. Какая разница, замужем вы или нет? Вы родите прекрасного ребенка и не будете знать никаких неудобств, связанных с наличием в доме мужа. – Собственная мысль так ему понравилась, что он даже прищелкнул языком. – Благодаря вам матери-одиночки войдут в моду».

Эта мысль оказалась ей близка. Силвер Андерсон, пионер женского движения! С другой стороны, необходимость делать аборт приводила ее в ужас. В конце концов она решила – пусть родится ребенок.

Ко времени рождения Хевен «Бизнесмена» в ее жизни уже не было. Она грозилась обо всем рассказать его жене, если он не оставит ее в покое. Он и понятия не имел, что ребенок – его.

Пресса пускалась во все тяжкие, чтобы докопаться, кто же отец ребенка, но Силвер хранила молчание. Через три месяца после рождения Хевен она переехала в Рио с одним бразильцем, игроком в поло. Хевен осталась в Нью-Йорке, с няней.

Силвер сожалела о том, что тогда дала слабину и родила ребенка. Всякий раз, когда она видела Хевен, она вспоминала «Бизнесмена» и кошмарную ночь ее падения.

Хевен никогда не спрашивала, кто ее отец. Однажды об этом спросил Джек, приехавший в Лондон забрать девочку. «Его не существует», – последовал холодный ответ.

К сожалению, это было не так.

Силвер вздохнула, потянулась. Открыла глаза, уставилась на задрапированный шелком потолок над постелью. Едва ли ей будет приятно, если Хевен сегодня все-таки явится. Черт бы подрал Нору – это все ее происки. Пригласила девчонку и пробудила у нее эти неприятные воспоминания.

Часы «Баккара» на прикроватном столике сказали ей, что пора начинать готовиться к приему. Сейчас бы поспать часиков эдак десять. Когда последний раз она позволяла себе такую роскошь? Работа… работа… работа… приемы… приемы… приемы…

Что ж… за большую славу приходится платить.

Игра стоила свеч.

Вот только…

13

Перед тем, как собираться на прием, Мэннон Кейбл решил подкачать мускулатуру в своем личном спортзале. На прием ему ехать не хотелось. Он их не любил в принципе. В этот раз согласился, просто чтобы сделать любезность Норе Карвелл. Она позвонила неделю назад и пригласила его. Нора была старой приятельницей, одной из немногих в Голливуде, ради кого он был готов расшибиться в лепешку. Ну, это громко сказано; во всяком случае, если она просила об одолжении, он делал, что мог. В начале его карьеры она была единственной, кто всегда был готов протянуть руку помощи. Он вспомнил, как вошел в ее кабинетик на съемочной площадке, в тот самый день, когда заключил контракт на съемки в своем первом серьезном фильме. С тех пор, если быть до конца откровенным, прошло пятнадцать лет.

Когда двадцатисемилетний Мэннон Кейбл вошел в кабинетик Норы Карвелл, она подумала, что такой роскошный самец появился на ее пути впервые. Нет, эта сторона жизни ее мало интересовала. Она всегда предпочитала девушек, и вряд ли это изменится. Но Мэннон этого не знал, и когда перед ним возникла не первой молодости женщина со стрижкой «под горшок» и прилипшей к нижней губе сигаретой, он мгновенно вошел в роль. Осанистая сексуальная походка. Прищур самца. Кобальтовые глаза все сжигают на своем пути.

«Садитесь, – буркнула Нора, – и подробно о себе расскажите. А дальше будем думать. – Она пошелестела бумажками у себя на столе. – В отделе фоторекламы уже были?»

«Нет». – Он покачал головой.

Она покосилась на его обласканные солнцем стати, пытаясь определить, как лучше распорядиться эдаким куском мяса. «Валяйте. Я слушаю».

Он рассказал ей, что родился в Монтане, в девятнадцать лет приехал в Лос-Анджелес. Изучал актерское мастерство на разных курсах, работал официантом, статистом, помощником на бензоколонке, изымал автомобили у неплательщиков, был каскадером.

«Женат?» – спросила Нора.

«Нет».

«Гомосексуалист?» – проверяла она его половые пристрастия.

Он заерзал на стуле. «Шутите?»

Карандаш застыл в ее руке, ей важно было знать, не врет ли он. «Я не собираюсь трезвонить об этом на весь мир, сынок. Мне нужно знать такие вещи, чтобы тебя же защитить».

«Я не педик», – глухо сказал он.

Она что-то черкнула на листке бумаги и сказала: «Приходи завтра. Я тебя разрисую в лучшем виде».

Когда назавтра он вернулся, она передала ему отпечатанный на машинке тест с его воображаемыми достижениями. Он был героем футбольных баталий и блестящим студентом-филологом, потом во время игры получил тяжелую травму и услышал приговор – он больше никогда не сможет ходить. Два года он, недвижимый, пролежал в больнице, и вдруг свершилось чудо: слепая вера подняла его на ноги. Вскоре он приехал в Голливуд и попал на заметку как раз для участия в фильме, о котором идет речь.

«Это все вранье», – запротестовал он.

Она пожала плечами. «Просто я чуть исказила истину. Великое дело».

«Мне это не нравится».

Вдохнув сигаретный дым, она сказала: «Совсем не обязательно, сынок, чтобы тебе это нравилось. Главное, чтобы ты это запомнил».

Он покачал головой. «Не пойдет».

«Такова политика студии. Они должны купиться на твои выходные данные. А на твое деревенское прошлое не купится никто». – Облачко дыма окутало ее, и она закашлялась. – А ты точно не гомик? Напишем, что с тобой живут еще два парня. Идет?»

«Да катитесь вы!» – взорвался он и вышел.

После этого они стали хорошими друзьями. Нора организовала ему рекламу на центральном развороте популярного журнала, предложив как бы спарадировать Берта Рейнольдса. Он улыбался во весь рот, эдакий смазливый ухарь, прикрывая своего боевого петуха (грозу Голливуда) изображением боевого петуха настоящего (грозы курятника). Реклама не прошла незамеченной, и с тех пор все знали, кто такой Мэннон Кейбл.