Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964 - Александр Фурсенко

Вторжение позволило Кастро объявить кубинскому народу о своем намерении построить социалистическую Кубу. Весной 1960 года Фидель намекнул советским представителям о своем желании видеть Кубу социалистической, в ноябре 1960 года он вступил в компартию, но кубинскому народу и миру объявил об этом 16 апреля 1961 года. Вторжение также смягчило влияние этого заявления на его авторитет в стране. Действия США подтвердили образ врага, который использовал Кастро в 1959 и 1960 годах, пытаясь ускорить радикальные реформы на Кубе. С апреля 1961 года события в заливе Кочинос стали великим объединяющим символом движения. Выбор в пользу коммунизма, сделанный Раулем Кастро в начале 50-х годов, Че в 1957 году и Фиделем в конце 1959 — начале 1960 года, теперь представлялся единственно правильным.

Серьезным последствием событий в заливе Кочинос стало возвышение Анибала Эскаланте и кубинских служб безопасности. Более года Фидель Кастро сопротивлялся этому. Перед лицом возрастания угрозы контрреволюции осенью 1960 года Кастро сделал первые важные шаги. Операция в заливе Кочинос ускорила этот процесс, явившись толчком к усилению полицейских сил, чему когда-то он так сопротивлялся. Эскаланте и его партнеры по переговорам Кудрявцев и Алексеев, вероятно, были правы, считая, что социалистическая революция встретит сильное сопротивление внутри страны, однако неумелые действия Кеннеди сняли последние преграды, удерживавшие Кастро от решительного шага.

Залив Кочинос привел к наихудшему для Кеннеди Результату: к неуязвимой Кубе в Карибском бассейне, не желающей вмешательства извне. Он получил коммунистическое государство в восьми минутах лета от США.

Вопрос, который после личной неудачи Кеннеди возникал у многих: смогут ли США примириться с существованием советского плацдарма на своем заднем дворе, достигнув приемлемой договоренности с СССР. Не только судьба шести миллионов кубинцев, но и характер соперничества сверхдержав зависели от ответа на этот вопрос.

Глава 2. Урок президенту

Жестокий апрель

Провал операции на побережье поставил Кеннеди перед необходимостью принятия ряда сложных для него решений. Джон Кеннеди не любил проигрывать ни в любви, ни в игре в футбол. Но в данном случае все было значительно серьезней: на карту был поставлен престиж нового руководства США и имидж администрации.

«Сейчас самая трудная проблема, стоящая перед нами, не в том, чтобы полностью изменить политику в отношении Кубы, — написал в докладе Кеннеди Уолт Уитмен Ростоу, помощник Макджорджа Банди и один из наиболее известных членов СНБ, — а консолидировать Север и начать присоединение к нему Юга». Увидев в Овальном кабинете разгневанного Роберта Кеннеди, Ростоу заволновался, не предпримет ли президент новую попытку устранить Кастро, залечив раны, нанесенные внешней политике США фиаско в Заливе Кочинос{1}.

Ключевым пунктом стратегической линии администрации было ослабление напряженности в отношениях с Советским Союзом. Термин «разрядка» впервые появился в 1955 году после встречи в Женеве Хрущева с руководителями Франции, Англии и США. Он означал ослабление борьбы с Москвой. «Дух Женевы» не пережил революции 1956 года в Венгрии и Суэцкого кризиса в том же году. Но потребность в разрядке порождала надежду. Казалось, такая возможность появилась в 1959 году, когда Хрущев, придя к власти, пересек океан и прибыл с визитом в США. К сожалению, второй период разрядки оказался кратким и завершился в мае 1960 года инцидентом с У-2, из-за которого встреча Эйзенхауэра с Хрущевым в Париже не состоялась В 1961 году администрация Кеннеди решила предпринять новую попытку.

Кеннеди понимал, что, давая зеленый свет операции в Заливе Кочинос, он рискует усилением напряженности в отношениях с Советским Союзом. За пять дней до того, как первый самолет США поднялся с аэродрома в Центральной Америки для бомбардировки целей на Кубе, Кеннеди и Хрущев договорились встретиться 3 июня в Вене. Но желание предпринять какие-либо действия против Кастро, бюрократическое давление в пользу секретной операции и непоколебимая вера Кеннеди и его советников, что Москва вынуждена будет смириться с тем, что произойдет с Кастро, — все говорило в пользу продолжения разработки плана ЦРУ.

Однако после провала операции в Заливе Кочинос Белый дом был прежде всего озабочен восстановлением веры Европы в Кеннеди, а не возвращением к идее саммита. «Кеннеди потерял свою притягательность», — заявил один европейский лидер, комментируя влияние катастрофы на Кубе на общественное мнение в Европе{2}. В Великобритании, к которой Кеннеди питал особую привязанность, газета «Файненшл таймс» писала о «редкостной неудаче» кубинской авантюры, а Уильям Риз-Мог из «Санди таймс» отмечал, что операция в Заливе Кочинос «была одним из грубейших просчетов… возможно, самой явной ошибкой Белого дома со времени решения президента Рузвельта разогнать Верховный суд»{3} В Оксфорде группа 14 американских ученых выразила крайнее недовольство молодым и способным выпускником Гарварда, который не оправдал возложенных на него надежд «Мы надеялись, что при новой администрации внешняя политика США будет отличаться повышенной честностью и доброй волей Мы не ожидали, что наш представитель в ООН прибегнет к обману и уверткам, что наши действия будут оправдываться необходимостью рассматривать их в качестве противовеса вторжению советских войск в Будапешт, и что соответственно общественное мнение будет обращено против них»{4}.

В конце апреля 1961 года отношение к Никите Хрущеву было более благосклонным. Каждая из неудач Кеннеди шла ему на пользу Полет в космос первого человека Юрия Гагарина 12 апреля продемонстрировал советское технологическое превосходство, которое впервые проявилось в 1957 году при запуске спутника. Через три дня после возвращения Гагарина на Землю Кремль поднял шумиху по поводу неудачи США на Кубе.

Хрущев понимал, что такие мировые достижения, как первый пилотируемый полет, дают большое преимущество в атмосфере политической войны. Полет Гагарина и триумф Кастро означали зрелость социализма. Разве не предвидел он подобного развития событий, выступая в январе перед советским народом В этом выступлении он особо остановился на новой фазе развития международного коммунистического движения «Наша эпоха, — говорил Хрущев, — это эпоха победы марксизма-ленинизма»{5}

Даже события в Юго-Восточной Азии, где СССР боролся со все возрастающим влиянием китайцев, развивались в благоприятном направлении. В декабре советские ВВС начали переброску военного снаряжения Патет Лао — коммунистическому повстанческому движению в горах Лаоса. Патет Лао обращался в основном за помощью к северо-вьетнамцам и китайцам, но с созданием воздушного моста, по которому перебрасывались необходимые грузы, Советы получили некоторое преимущество. После ряда неудач в первые месяцы 1961 года отряды Патет Лао начали успешную операцию по захвату столицы Вьетнама, а в дальнейшем и королевского трона Когда их наступление вновь замедлилось, Советы призвали Патет Лао к прекращению огня Сначала повстанцы отказались, полные решимости продемонстрировать свою независимость от Москвы, но затем согласились. Несмотря на ненадежность лаотян, Хрущев имел все основания считать, что события в Лаосе потверждают его оптимистические оценки будущего коммунистического движения в развивающемся мире.

Первый шаг Советского Союза

Хрущев ждал исхода битвы в Заливе Кочинос, чтобы вновь поднять вопрос о саммите 18 апреля, когда испаноязычные аналитики КГБ напряженно вслушивались в радиосообщения, которые рисовали довольно неясную картину происходящего, Президиум ЦК одобрил очень резкое письмо Джону Ф. Кеннеди, обвиняя его в помощи врагам Кубы. Спустя четыре дня, когда практически было завершено окружение кубинских эмигрантов и корабли ВМС США возвращались к своим берегам, Хрущев мог позволить себе быть великодушным Он и министр иностранных дел Андрей Громыко смягчили второе послание в ответ на послание Кеннеди, в котором он оправдывал проведение операции против Кубы. «Товарищ Хрущев, — заявил Громыко послу США, — считал необходимым ответить на письмо президента и привести свои доводы, но он надеялся, что возникшие разногласия будут урегулированы, что послужит улучшению советско-американских отношений, если американский президент и его администрация проявят добрую волю»{6}.

Москва ждала неделю и, не получив ответа, прямо осведомилась о возможности встречи на высшем уровне в Вене 4 мая Громыко пригласил в МИД посла США Ллоуэлина Томпсона{7}. Он зачитал заранее подготовленный текст, где выражалось сожаление по поводу ухудшения отношений между двумя странами в связи с собыгиями на Кубе. Кремль хотел знать, намерен ли Кеннеди встретиться с Хрущевым в Вене. Остается ли в силе предложение Кеннеди об обмене мнениями на высшем уровне — поинтересовался Громыко.