Багаж императора - Владимир Дмитриевич Нестерцов

меня легкое недомогание, которое окончилось конфузом в присутствии Его Императорского Величества. Николай II снисходительно улыбнулся и, пожав плечами, продолжил беседу.

– Так вот, я вручаю вам пока счета в этих двух странах. Есть еще Япония, Нидерланды и другие. Да, собственно говоря, вы все это знаете. Часть средств мы перевели в Россию в связи с войной, а то, что осталось, или в распоряжении послов, или военных атташе, или лежит на счетах на крайний случай. К сожалению, наши контрагенты и союзники не очень торопятся оснащать российскую армию современным оружием, а наша промышленность не в состоянии обеспечить ее всем необходимым.

Так он беседовал со мною, а я краем глаза наблюдал за княжнами, особенно за одной, которая игриво отбросив прядь волос, с вызовом посмотрела на меня. Являясь самой смышленой из всех, она несла на своих хрупких плечах дополнительную нагрузку. Мы вместе с ней играли, как это ни парадоксально звучит, в оловянных солдатиков, на подставке которых определенным образом были выбиты знаки, цифры и буквы. Солдатики эти были облачены в форму различных армий и стран. Сложенные в заданном порядке, военные команды на поле битвы давали возможность запомнить и прочитать название банков и номера счетов, а также их территориальную принадлежность. И мы с Анастасией часами сидели вместе, разыгрывая баталии, чтобы ребенок мог правильно складывать команды и запомнить сочетания цифр и букв в приемлемом для детской психики варианте. Тогда-то мы и подружились. Порой я ей рассказывал различные истории, мы вместе рассматривали разные фотографии, рисовали.

– Что же дальше будет со страной? – спросил я. И мой вопрос словно повис в воздухе.

Немного помолчав, император сдвинул брови, тяжело вздохнул, глянул мне в глаза и тихо, словно про себя произнес:

– И я хотел бы это знать!

Затем, подойдя к столу и открыв серебряный портсигар с монограммой, подаренный ему любимой Алекс, взял папиросу и, медленно разминая ее в руках, словно вслушиваясь в себя, в те мысли, которые поднимались изнутри его и объединялись в единое целое с уже раз и навсегда определенным порядком вещей, диктуемых свыше, произнес:

– Хотя ответ на этот вопрос, пусть и несколько расплывчатый, имеется, – с этими словами он, размяв наконец папиросу, закурил ее, глубоко затянувшись и немного расслабившись снова заговорил. – Ответ этот я нашел в пророчестве монаха Авеля. После коронации мне предоставили ключи от всех ящиков и секретных тайников в кабинете батюшки и других местах, в том числе и от ларца изумительной работы, в котором хранилось пророчество. Закрыт он, как оказалось, был не только на ключ. Поэтому первые попытки открыть его оказались напрасными. Я решил не испытывать судьбу и отложил это дело до завтра. На следующее утро я пригласил министра двора Фредерикc, но и он не смог мне помочь. В конце концов, я поручил ему найти способ открыть эту шкатулку. В течение дня, закрутившись с другими делами, я забыл об этой проблеме. Утром, где-то часов около десяти, ко мне снова подошел Фредерикc. Он доложил, что привели из Эрмитажа специалиста по древним раритетам, который попытается открыть эту шкатулку. Я кивнул головою в знак согласия, и Фредерикс ввел в кабинет мастерового средних лет, который, низко поклонившись, поприветствовал меня. Лицо его было достаточно интеллигентным и чуть-чуть настороженным, серые глаза блестели любопытством. Однако вел он себя в высшей степени сдержанно, без подобострастия, которое я порой наблюдаю у своих придворных. Одним словом, он произвел на меня благоприятное впечатление. Поздоровавшись с ним за руку, я рассказал ему о нашей проблеме. В беседу вступил и Фредерикс, который, чтобы мне было понятнее, сообщил, что Степан, так звали мастера, уже много лет занимается реставрацией и поддержанием в порядке старинной мебели, шкатулок и других раритетных вещей и подарков, которые хранились в специальном фонде Эрмитажа. Так, беседуя, я подвел его к ларцу, который стоял на приставном столике у окна.

Подойдя к нему, Степан из внутреннего замшевого футляра вынул большое увеличительное стекло и стал внимательно рассматривать ларец со всех сторон, комментируя про себя краткими рублеными фразами. Затем приподнял его и осмотрел дно, осторожно держа в руках. После чего снова поставил на стол, взял лежащий рядом серебряный ключ, вставил его в ларец, нажал определенные узоры на нем в двух местах и повернул ключ. Плотно закрытая крышка с небольшим щелчком приподнялась. Мы все замерли. Уже одно то, что нас после открытия крышки как бы ударило током, говорило о том, что мы столкнулись с чем– то необычным. Как будто из ларца вырвалась какая-то магическая сила и влилась в нас, и стала притягивать к себе, направляя наши взоры и чувства к ларцу. Казалась бы, цель достигнута − подойди и открой крышку, возьми в руки то, что там находится. Однако что-то удерживало меня сделать это немедленно, может быть то, что об этом втихомолку говорили в нашей семье и передавали по наследству. Может быть, сам вид ларца внушал трепет. Может быть, и скорее всего то, что внутренне я еще не был готов ознакомиться с содержанием ларца. Теперь-то я знаю почему!

Одним словом, сделав над собою усилие, я кашлянул и тем самым вывел из состояния окаменелости моих гостей, которые стояли возле ларца, как истуканы. Они вздрогнули и недоуменно уставились на меня. Сославшись на множество дел, я поблагодарил их за участие, сказав, что с содержимым ларца я ознакомлюсь позже. Они откланялись и незамедлительно вышли из кабинета. Целый день я ходил и думал, что же такое написано там, почему я нахожусь в таком необычном состоянии. Казалось бы, чего проще, подойди и прочти − и все станет на круги своя. Но именно эти круги и водили меня вокруг шкатулки и не давали возможности заняться многими другими вопросами, которые, как снежный ком, сразу свалились на меня. За обедом я так был погружен в свои мысли, что бедная Алекс робко спросила меня, не заболел ли я. Поблагодарив ее за заботу, я сказал, что просто устал из-за большого объема дел, которые нужно решать и причем все сразу, как того хотят мои министры.

Наутро, собравшись с духом, я, натянутый как струна, после завтрака отправился к ларцу и медленно приподнял его крышку. На дне лежал пергаментный свиток и конверт, скрепленный сургучной печатью. Приподняв его за угол, я перевернул лицевой частью вверх и медленно осмотрел его. На конверте было написано «Моему любимому сыну Николаю». Конверт был скреплен печатью отца, а снизу была небольшая приписка, которая гласила: «Если ты вскроешь этот