Тайные разведки (военное шпионство) - В Клембовский

Поймав неприятельского шпиона, можно иногда воспользоваться им для сообщения ложных сведений противнику. Из многих военно-исторических фактов приведем четыре.

Римский полководец Вентидий во время войны с парфянами (в 30-х годах до P. X.) узнал, что среди его войск есть шпион, передающей все его намерения неприятелю. Желая воспользоваться им для своей выгоды, Вентидий стал распускать слух, что он больше всего опасается наступления кавалерии парфян по дорогам, пролегавшим на равнине, так как тут его пехота будет бессильна, между тем как она задержит неприятеля, если он пойдет по горной дороге. Узнав об этом через шпиона, парфяне поспешили двинуться по первым, длиннейшим путям, употребив на этот марш сорок дней. Вентидий воспользовался этим временем для сосредоточения своих разбросанных войск, что исполнил в тридцать семь дней, и затем наголову разбил парфян.[108]

Находясь в Шмидберге, Фридрих II поймал шпиона, служившего Карлу Лотарингскому, и уверил его, что отступит к Бреславлю, как только неприятель приблизится; шпион уведомил об этом Карла Лотарингского, который вполне дался в обман.

В 1692 г. секретарь принца Оранского служил шпионом у Люксамбурга и уведомлял его о всех планах и намерениях принца. Уличенный своим начальником в шпионстве, секретарь по его поручению донес Люксамбургу, что на другой день союзные войска предпримут некоторые передвижения, но не с целью наступления, а лишь для производства фуражировки. Люксам-бург поверил этому и едва не был захвачен в своем лагере у Штейнкирхена.

Граф Парижский рассказывает, что в октябре 1862 г., во время осады Коринфа Ван Дорном, молодая женщина, мисс Буртон, исполнявшая в осажденном городе роль шпиона южан и одаренная замечательными военными способностями, написала Ван Дорну письмо, в котором сообщала, что самая слабая часть укрепленного лагеря была северо-западная сторона, и указывала с замечательной точностью, как именно надо было произвести атаку с этой стороны. Северяне перехватили письмо, немедленно укрепили слабые пункты, указанные шпионом, а письмо отправили по назначению, приняв вместе с тем все меры для устранения дальнейших сношений мисс Буртон с южанами. Ван Дорн атаковал северян в указанном ему направлении и был совершенно разбит ими.

Во всяком случае, до казни шпиона необходимо постараться узнать через его посредство прочих неприятельских шпионов и организацию этого дела у противника. С этой точки зрения крайне ошибочны действия французов, расстрелявших в сентябре 1870 г. немецкого шпиона Шульца, несмотря на выраженную им перед казнью готовность передать в подробности организацию немецкого шпионства и указать на своих сотоварищей по ремеслу.

В войну 1904–1905 гг. особых учреждений для контршпионства у японцев, по-видимому, не существовало. От русских лазутчиков, весьма впрочем немногочисленных, они гарантировали себя установлением строгих правил относительно прохождения китайцев через их линию охранения и присутствия на биваках и позициях. Что же касается нас, то мы не только не препятствовали японскому шпионству, но всемерно облегчали его, объявляя в издававшемся на театре военных действий «Маньчжурском Вестнике» о прибытии и местонахождении частей войск, обозначая особыми указательными столбами принадлежность дорог тому или иному корпусу, дивизии или полку, и т. д.[109]

Для розыска и ареста неприятельских шпионов в распоряжение начальников тайных разведок при штабах армий и корпусов должны быть даны чины полевой полиции или жандармерии. Розыск шпионов возлагается также на обязанность армейских и корпусных комендантов, действующих в этой отрасли не иначе, как по соглашению с начальниками тайных разведок.

VI. Шпионство и шпионы (лазутчики) с точки зрения нравственной. — Шпион с точки зрения юридической (по законам русским, французским, германским, австро-венгерским и международным)

Почти все люди привыкли смотреть на шпионство, как на дело крайне безнравственное и позорное, а название «шпион» получило значение бранного слова. Однако подобное огульное осуждение шпионства и шпионов несправедливо, так как «само шпионство не преступление и не всегда безнравственное дело»[110]. Впрочем, в частности оно имело своих защитников в разные времена и в разных сферах. Все полководцы, философы и юристы, высказывавшие свои мысли и взгляды по этому поводу, могут быть подразделены на два лагеря: безусловных врагов шпионства и лиц, признающих его в некоторых случаях средством дозволенным, а лазутчиков — людьми не только честными, но даже достойными уважения и подражания.

Лишь один знаменитый писатель открыто признает себя сторонником шпионства во всех его видах: это Макиавелли. Исходя из того основного положения, что для защиты отечества все средства хороши, он говорит: «Хотя употреблять обман в жизни было бы отвратительно, тем не менее, на войне этот поступок становится похвальным и достославным; и тот, кто побеждает этим неприятеля, заслуживает такую же похвалу, как тот, который побеждает оружием. Подобное суждение высказывают все писавшие истории великих людей: они хвалят Ганнибала и всех полководцев, которые отличались подобным образом действий».

Совершенно противоположного мнения придерживались Паскаль Фиоре, утверждавший, что «применение шпионства — бесполезная низость», и Монтескье, находивший, что «шпионство было бы, пожалуй, терпимо, если б оно исполнялось честными людьми; но неизбежная подлость таких лиц дает возможность судить и о подлости самого дела»[111].

В том же смысле высказался и Ваттель, один из известнейших юристов последнего столетия. «Обыкновенно шпионов казнят самым суровым образом, — писал он, — и это справедливо, так как нет других средств, чтобы избавиться от вреда, который они могут причинить. Поэтому честный человек, не желающий погибнуть от руки палача, не возьмет на себя роли шпиона; к тому же он сочтет ее несовместной со своим достоинством, ибо это ремесло неизбежно связано с некоторой долей измены»[112].

«У нас народные массы менее дисциплинированы, чем в Германии, но зато средние классы менее способны на низость, — писал уже после франко-прусской войны г. Ренан. — К чести Франции надо сказать, что во время последней войны почти невозможно было найти француза, способного хотя бы удовлетворительно сыграть роль шпиона: ложь, низость и распущенность слишком противны нам»[113].

Комментатор Ваттеля, Пинейро Феррейра, относится к шпионству с большей терпимостью и клеймит позором только тех лиц, которые злоупотребляют гостеприимством приютившей их страны. «Человека, старающегося доставить своему правительству важные и интересные для него сведения и не злоупотребляющего при этом доверием, нельзя смешивать, — говорит он, — с тем, кто за великодушное обращение какого-либо государства отплачивает ему нанесением вреда»[114].

Почти такого же мнения придерживается Карро: «Шпионство — одно из подготовительных средств прусских побед. Оно состоит не в мало применяемом во Франции, хотя вполне законном, искусстве освещать себя на войне, захватывать противника врасплох и не давать захватывать себя. Под этим позорным словом Кант понимал совершенно иное, хотя он не знал столь усовершенствованного теперь искусства опутывать целые государства гигантскими сетями тайной инквизиции, вовлекая в них не только политику и законы, производительные силы, труды и промышленность народов, но и самые сокровенные вещи, частные стороны его жизни, врываясь в тайны его домашних очагов, ведя точный счет богатствам его граждан, анализируя его стремления, симпатии и антипатии, одним словом, вторгаясь в область всего, что может быть доверено другу, но должно быть тщательно скрываемо от любопытства того, кто может сделаться завтра врагом. Что сказал бы строгий моралист о тех фанатиках, которые в течение многих лет, шаг за шагом, путем неусыпных забот вторгаются в душу народа, нарушая его сокровеннейшие тайны? Подобное ремесло может быть облагорожено сопряженной с ним опасностью; но безнаказанность делает его низким. С горделивой иронией, более обидной, чем бранное слово, Бисмарк спросил однажды, что особенного заключает в себе французская честь и в чем состоит ее отличие от чести других наций? Такой вопрос был неосторожен. Несомненно, что французская честь несходна с прусской, так как ее возмущают подобные картины. Последний французский солдат с отвращением отказался бы от той роли, которая ставится так высоко в ваших штабах. В этом сказывается разница этих двух народов»[115].

Юрист Блюнчли, утверждающий, что по самому существу своему шпионство неразрывно связано с понятием о войне, выражается об нем так: «Действуя от имени своего правительства, шпионы могут быть искренны и полагать, что исполняют патриотический долг. Смертная казнь имеет целью устрашать их; принято даже позорным образом вешать шпионов. Однако такая мера должна применяться лишь в крайних случаях. Почти всегда она превышает степень преступности шпиона».