Зал ожидания - Лев Правдин

Когда она сказала об этом брату, он все понял и жизнерадостно проговорил:

— У нас еще вся жизнь в запасе; и наговоримся, и наругаемся.

— Посидим еще немного, — попросила Анюта, заметив, как неохота брату так сразу уходить от нее. — Ты, когда собирался домой, о чем думал?

— Да ни о чем я еще и подумать-то не успел. Скорее домой попасть, вот и все были мои заботы.

Они сидели на диване для посетителей, держась за руки, говорили первое, что придет в голову, и только старались разглядеть, чем они изменились за годы разлуки.

— Совсем ты взрослый, ничего мальчишеского не осталось.

— Да нет, дурости еще много. А вот ты так нисколько не изменилась.

Так они сидели, посмеивались, похлопывали друг друга по плечам, по рукам и не услыхали, как в приемной возник шум, послышались тяжелые шаги и голоса на самом высоком накале. И сразу же кого-то, словно бросило о дверь, и она распахнулась.

— Да нельзя же к ним! Да нельзя же!.. — отчаянно выкрикнула Евгеша, а в дверь уже влетела упитанная женщина в плаще «болонья», которые тогда только что начали входить в моду.

— Анна Васильевна, у меня точка горит! — очень звонко прокричала модница, сослепу кидаясь к официальному месту зам. председателя. Разглядев, что место было пусто, она очень резво огляделась, и кто знает, что подумала, увидав Анюту, счастливую и несколько смущенную, и рядом с ней бравого моряка…

— Ну, что у вас? — с досадой простонала Анюта, отнимая у моряка свои руки.

— Ох, как вы меня извините! — изображая смущение, заворковала модница. — Я никому, никому, вы не беспокойтесь…

Анюта прошла мимо нее на свое место, проговорив на ходу:

— Это мой брат демобилизовался. Что у вас? Только в двух словах.

— Ах, брат. Со счастливым прибытием. — Она погасила улыбку, и снова ее полное розовое лицо начало накаливаться: — У меня горит точка! Выручайте.

Как видно, Анюта все это отлично знала:

— Мы эту вашу точку закрыли, потому что вы не соблюдаете правила торговли.

— Не уследила, Анна Васильевна, верите, не уследила. У нашего магазина четыре точки, одна точка, что у вокзала, она на ремонте. А эта, которую вы закрыли, эта точка…

Она выхватывала из сумки какие-то бумаги, не переставая кричать про свои точки. Слово «точка» она выкрикивала так напористо, словно бутылку откупоривала.

От этого града точек у Федора слегка зарябило в глазах. Он все ждал, когда же Анюта взорвется и прекратит разговор. Как это она терпит? Но Анюта, к его удивлению, все выслушала терпеливо и даже сочувственно.

— Все? — наконец-то спросила Анюта до того спокойно и твердо, что «точка» сразу замолчала.

— Прежде торговали и ничего. А как вы пришли…

— Я не сама пришла, Меня выбрали. А теперь прошу… — Анюта поднялась, большая, несговорчивая и даже угрожающая всему, что не согласно с решениями райсовета.

— О плане вы не думаете? — спросила «точка», на ходу запихивая свои бумаги в сумку.

— План мы с вас спросим.

— Вот то-то и оно! До свидания, Анна Васильевна. Заходите.

— До свидания. Зайду обязательно, и там у вас поговорим насчет плана.

Вздохнув на прощание, «точка» ушла.

— Веселая у тебя работа… — Федор сочувственно покачал головой.

Снова усаживаясь на свое место, Анюта завздыхала:

— Это еще что! Вот когда квартиры распределяем или детский сад… Вот тогда… Ну, что там говорить: дела у нас много, на то и поставлены. — И, вспомнив о делах, она спросила: — У тебя какие планы?

— Планирую отдохнуть.

— Это конечно. А потом?

— Ну, не сразу. — И, заметив, что сестра недовольна его ответом, проговорил: — Флотская специальность моя — машинист. Думаю, и на гражданке пригодится. Река у нас большая.

— Река большая, — Анюта снова подошла к брату. — Дорогу к нашему дому не забыл?

— Во снах и то снилась.

Дорога к родному дому! — разве это можно забыть?

Глядя, как Федор привычно прилаживает бескозырку на голове, она рассмеялась и снова обняла брата, отметив, какой он стал сильный, здоровый и даже красивый. И она подумала и сказала то, что и должна была бы подумать и сказать мать или сестра:

— Жениться тебе надо, вот что.

— Ну, это я еще успею. Ты скоро придешь?

— Спроси что-нибудь полегче, — засмеялась Анюта. — Постараюсь вернуться пораньше ради твоего возвращения.

4

Райсовет размещался в одном из новых пятиэтажных домов, какими застраивали центральную часть поселка. Федору дома не понравились: какие-то они все одинаковые, и жить в них, наверное, беспокойно. Хорошо, что Анюта не бросила своего родного дома и не переехала в трехкомнатную квартиру. И в письмах Федор не советовал этого делать.

Он перешел через железнодорожные пути и знакомой дорогой направился к своему дому. Тут все было так же, как и прежде, ничего не изменилось, и это радовало его. Он шел переулочками, по траве, мокрой от ночного дождя, шел между плетнями и огородами, обходя лужи, в которых ослепительно играл солнечный свет, и ему казалось, что даже лужи лежат там же, где они были во времена его детства и юности.

Дома никого не оказалось. Поставив чемодан на ступеньку и бросив на перила шинель, Федор посидел на своем крыльце. День был осенний, тихий. Желтые листья плыли в голубом ясном воздухе. Противоположный берег большой реки укутан туманом. Все, как было прежде, и даже куча уже распиленных дров лежала у навеса. От дров наплывает кисловатый, прелый дух сохнущего дерева. Только сейчас со всей остротой Федор почувствовал себя дома.

Ключ лежал на том же месте, где Федор привык находить его еще с той поры, когда прибегал из школы. Тогда он и не думал посидеть вот так на крыльце.

А сейчас никуда он не торопился. Дома все равно никого нет: Юлия Ивановна в больнице, сейчас она там старшая сестра. Ее дочка Катя, непоседливая подруга Федорова детства, учится в университете в городе, живет в общежитии, домой приезжает только на воскресенье, да и то не всегда. О Кате подумал Федор мимоходом и сейчас же забыл. Его племянница Светлана учится в детской музыкальной школе, за ней заходит Анюта после работы, а чаще — Юлия Ивановна. Теперь придется, значит, и Федору провожать ее. Зная все это из писем сестры, Федор готовил себя к дому, к домашним заботам и уже заранее знал, что его ждет, и даже эти ожидания были ему приятны.

Одного он пока не знал — как сложится его жизнь после армии, чем будет заниматься, потому что ни к какому определенному делу его не тянуло. Но работать надо, без этого не проживешь, и он, человек вообще работящий и старательный, будет делать то, что придется на его долю.

5

Вечером, когда Юлия Ивановна ушла к себе, а Светлану уложили спать, сестра снова заговорила о женитьбе.

— Вот так прямо сейчас, — отмахнулся Федор. — Поживу, огляжусь.

— Ну, оглядывайся, только недолго.

— Что за срочность?

Когда Федор уже улегся, из спальни вышла Анюта. В темно-синем халате она показалась ему еще более величественной, чем днем.

— Ох, какая ты! — сказал он, приподнимаясь в постели.

— Лежи, лежи. — Она придвинула стул поближе и села. — Давай, Федя, поговорим. Я ведь рано ухожу. — Она это так сказала, будто она уезжает надолго, а разговор предстоит безотлагательный.

— Ну, давай… — Он почему-то подумал, что сейчас она напомнит тот весенний вечер, когда он, оберегая устоявшийся домашний покой, не пустил Куликова. Она-то этого не забыла, хотя никогда не напоминала. Зачем же сегодня, в день его возвращения?.. А ей все равно. Она беспощадная. Он сжался под одеялом, совсем, как в детстве, когда был в чем-нибудь виноват.

— Одиночество, мой милый, вот что страшно, — проговорила Анюта с ненавистью. — Ничего хуже нет для человека. По себе знаю.

— Чего же теперь об этом, — затосковал Федор.

— Да я вовсе не об этом. Век буду помнить, да только травить себя понапрасну не хочу. А тебя и подавно. Светлана — мое спасение, да ты… — Подумав, она не очень уверенно добавила: — Ты — моя надежда. Сам знаешь, в каких мы с тобой трудах жили, а головы никогда не вешали, людям своим унынием не докучали. Сейчас жизнь в наших руках, и надо ей распорядиться со всей силой. Ну и с умом, конечно. А человек, который всего себя не отдает в жизни и в деле, тот человек — вор. Он и себя обворовывает, и общество.

— Ты прямо, как на трибуне, — отважился усмехнуться Федор.

Сестра совсем открыто рассмеялась:

— А мне все равно. Я везде одинаковая. Конечно, есть у нас такие: в жизни человек как человек, а дорвется до трибуны, он уже оратор, вождь! Ты мне скажи, какие у тебя планы? Размахивайся, Федор, пошире, а я тебе во всем — первая помощница.

— Ну, жить буду, работать…

— Скучно ты говоришь, как одеяло жуешь. Все живут, да каждый по-своему.