Студент - Всеволод Советский

с третьего курса. Ты слыхал об этом? — обратился он к Саше.

— Так, краем уха. Без подробностей.

— А подробности такие…

И Савельич поведал о том, что двое третьекурсников вызвали профессора на мужской разговор. Причина? Моральное разложение. Беззубцев фактически изнасиловал их однокурсницу. Принудил к соитию, используя служебное положение. Более чем прозрачно намекнул симпатичной девушке, что если она хочет сдать курсовую, а затем и зачет по его предмету, то должна… Понятно, что должна.

Наверное, девчонка могла бы отказаться, поднять шум. Но и Беззубцев был психолог неплохой, он метко выбрал особу не то, чтобы робкую, но душевно шаткую, неуверенную в себе, именно такую, которая побоялась бы пожаловаться. Постарался запугать… и своего добился. Зачет, правда, поставил. Тройку. Слово сдержал.

Но душу девушке опоганил. Она в общаге напилась, рыдала. Подружки, конечно, были в трансе, тормошили, расспрашивали, но добились только бессвязных причитаний взахлеб:

— Ой, девчонки не могу! Как вспомню… Мразь старая, поганая… С души воротит!..

Говорят, чуть не дошло до суицида. Ее обнимали, уговаривали, возникла мысль обратиться в деканат — нет, потерпевшая подняла форменную истерику, про официальные инстанции пришлось забыть.

Соседки по комнате всю ночь дежурили по очереди, тряслись от страха: вдруг подружка вздумает… страшно сказать, что. По общаге и по всему курсу, а потом и по факультету забушевали слухи. И вот нашлись два Д’Артаньяна, которые не удержали души прекрасные порывы.

Тут Савельич чуть хмельно помотал головой:

— Ребята, я не знаю, как там и что, свечку не держал, но…

Но по общепринятой версии ход событий таков. Эти два рыцаря вечером подстерегли профессора в укромном месте, попытались указать ему на недостойное мужчины поведение. «Старый черт», по их словам, сильно перепугался, «чуть штаны не запоносил»… и как назло, мимо проезжал милицейский УАЗ-452, в просторечии «буханка», даже не патрульный, а из службы вытрезвителя, так называемый «луноход».

В позднесоветские времена вовсю работали службы по искоренению пьянства и алкоголизма: лица, находящиеся на улице в нетрезвом состоянии, уже считались нарушавшими общественный порядок и мешавшими нормальным гражданам, даже, если они ни к кому не приставали, не задирали. Конечно, одно с другим нередко сочеталось, нетрезвые лица устраивали в общественных местах злостный барагоз, хотя бывало и так, что эти лица просто пытались с трудом найти равновесие, либо уже мирно отдыхали на газонах, приблизясь к состоянию нирваны. В любом, однако, случае все одни подлежали задержанию и транспортировке в вытрезвитель, где их ждали холодный душ, медицинская помощь при необходимости, казенная койка, а затем и вручение штрафной квитанции — данный сервис не был бесплатным. Если же пьянство достигало стадии алкоголизма, то есть настоящей болезни, то алкаша могли поместить в так называемый Лечебно-трудовой профилакторий (ЛТП), заведение с суровыми условиями, сильно напоминавшими места лишения свободы. По существу, так оно и было, все это относилось к ведомству МВД. При этом сотрудники вытрезвителей и ЛТП в милицейской иерархии считались «низшей кастой».

К ним и бросился за помощью напуганный интеллектуал — не совсем по профилю, но милиция есть милиция. Задержали всех. Доставили в ближайшее отделение, где сбыли с рук — разбирайтесь! Быть бы грандиозному скандалу, однако опытный профессор добился того, что позвонил проректору, своему хорошему знакомому… Он вообще крепко обставлялся в институте, в частности, на должность декана химфака сумел протащить своего ставленника: неплохого ученого и преподавателя, но совершенно безвольного, бесхребетного человека, которым крутил-вертел как хотел, при том сам оставаясь в тени.

Когда на квартире проректора раздался поздним вечером звонок, и тот узнал о случившемся, то ужаснувшись, полетел в отделение гасить ситуацию. Неимоверными клятвами, уверениями, биением себя в грудь удалось обойтись без протокола, хотя слухи, конечно, полетели, достигнув и местного Олимпа. То есть Областного комитета КПСС (сокращенно — обком).

Ректор политеха в тот момент готовился к переизбранию на должность. Что там говорить, это было формальностью, кандидатура была вполне согласована с партийной и советской властью. Ученый совет института без вариантов проголосовал бы «за». Быть может, при нескольких голосах «против», что общего расклада бы не изменило. Однако, случившееся — нонсенс, мягко говоря. Похоже, что в обкоме ректору вставили умеренный фитиль в некое чувствительное место: удивляемся, Андрей Васильевич… Что вообще происходит в вашем коллективе?.. Как такое возможно в научной среде?.. А у вас ведь выборы на носу? Да-да, помним. Ну что ж, желаем успеха. Всего доброго…

Все это очень сдержанно, но суховато. Андрей Васильевич, полностью владевший тонким искусством Эзопова языка советских чиновников, понял, что им чуть-чуть недовольны. Так, на первом уровне. И дают это понять: мол, срочно исправляйся. Если получится, все милостиво забудем, как бы ничего и не было.

После этого ректор начал лично вгрызаться в ситуацию, не хуже Эркюля Пуаро или там миссис Марпл. В результате крайними оказались тюфяк-декан и два идальго, защитники прекрасных дам. Они были стремительно отчислены и переданы в распоряжение военкомата. В настоящий момент оба проходят службу в рядах Вооруженных сил СССР, скоро должны демобилизоваться. Декана на всякий случай тоже сместили до рядового доцента кафедры медицинской химии, а на его месте оказался знакомый нам ЛСД…

— Вот так ребята, — подытожил Козлов, наливая себе последнюю. — Хотите верьте, хотите нет. Недоказуемо. И я доказывать не буду.

И запрокинул стопку.

— Верим, — хмуро сказал я.

Я поверил в это, во-первых, потому, что вряд ли Николай Савельевич обладал талантом сочинителя, а во-вторых, мне это было так знакомо! Я тоже несправедливо был отчислен потому, что вступился за оскорбленную девушку. И я немедля всей душой встал на сторону тех двух парней.

— Мразь, — добавил я после паузы столь же пасмурно.

— Это точно, — кивнул Савельич, с трудом прожевывая ломоть буженины. — Ну, ребята, все! Переодевайтесь в штатское, да пошли.

…Мы с Сашей вышли за ворота технопарка. Солнце заметно откатилось на закат, но пекло пока не спадало: раскаленное за день каменное чрево города отдавало жар.

Саша достал сигарету, закурил:

— Ну что, домой? — спросил он так, словно теперь я решал, куда нам идти. Наверное, он сделал это неосознанно, но я это отметил. Неформальный лидер интуитивно почуял во мне альфа-качества. Ну и ладно. Главное, не перегнуть.

Я вспомнил про бланк перевода в нагрудном кармане.

— Нет. Мне в одно место надо.

Он пожал плечами, затягиваясь. Выдохнул дым:

— Ладно. А я в общагу.

И мы расстались. Выйдя к трамвайной линии, я вынул бланк, посмотрел номер почтового отделения. Посмотрел адрес отправки. Из