Бедолаги - Катарина Хакер

Днем она работала или гуляла по городу, и ему нравилось, когда она за ужином рассказывает о своих прогулках. Лондон она уже знала лучше, чем он сам. Наконец проваливаясь в сон, он в последний миг успел подумать, что счастливым можно стать по собственному решению, и в полузабытьи не нашел опровержения этой мысли. Наутро его разбудил гул самолета, как будто небо медленно и упорно резали на части. Погода была прекрасная.

20

Он бежал по проходу, минуя пальто, коробки, пустые ящики из-под напитков, на мгновение затихли шум, музыка, голоса из зала, и Джим усмехнулся: минута-другая, и если там полицейские, то вот будет жуткий крик, вопли и стоны, резня вифлеемских младенцев, да еще какой-то идиот включил динамик на полную мощность, так что даже самое громкое объявление о тревоге никто не разберет. Вышибала, который знал и Элберта и что Джим на него работает, его предупреждал. Ухмыляясь, рассказывал, что какой-то сопляк зарабатывает выдачей адресов полиции, а уж та рада забрать все подряд-и кокс, и гаш, и экстези, и торговца, если подвернется. А Джим подумал, что и сам вышибала запросто мог стукнуть в полицию. Да ему-то какое дело, он толкнул товар от Элберта, и ладно. Шум с улицы становился все сильнее, где-то есть открытое окно, за одной из дверей, как сказал тот тип: три закрыты, одно открыто. Но Джим в ужасе отпрянул: какой-то шутник выставил перед столом скелет, а на правой его руке прикрепил световую гирлянду. Крошечные лампочки карабкались вверх по костям руки, как насекомые. Но вот и окно, картонка вместо стекла, и Джим вылез наружу.

А снаружи стена, не очень высокая, помойка, машины — мастерская, что ли? Он пробежал несколько метров неведомо куда. Мокрая мостовая, лужи, вода брызжет из-под ног, ночь глухая и дождливая, автомобили с трудом пробираются вперед. В кармане куртки Джим нащупал деньги. Он видел объявление с портретом Мэй на станции «Кентиш — Таун», его вывесил Элберт, «чтобы ты про нас не забыл», как он сказал Джиму, когда тот позвонил вне себя от гнева. «Я хотел быть уверен, что ты позвонишь, — заявил Элберт. — Долгие годы совместной работы — их ведь не перечеркнешь, так или нет?» И Джим согласился. Пока не нашлась Мэй, ему не уйти. Пока он может жить на Леди Маргарет. Пока Дэмиан не вернется. Пока его не выследили.

Разговаривал он только с мальчиком Дэйвом, который жил у родителей в доме 47. Что-то было в нем симпатичное. По соседству, в доме 49, поселилась молодая пара, точно не его клиенты, впрочем, на девушку он обратил внимание, пусть и видел ее только сзади — в коротком кокетливом плащике, в кроссовках, и ростом как Мэй, и кольнуло сердце. Фигурка похожа. Въезжали с помпой, с мебелью и ящиками, а в ящиках посуда и, наверное, книги.

Джим никогда не интересовался тем, как это удается другим людям — въезжать, переезжать, обустраиваться со всеми ящиками, из ящиков все расставят вокруг, а сами уютненько сидят в середине. Но тут вдруг его зацепило. Въехали вдвоем, в обнимочку, и дождь их не вымочит, и ничто их не тронет. Джим привык к улице Леди Маргарет, к палисаднику, где белки карабкаются по деревьям, когда утром откроешь дверь, а вечером сверху доносятся запахи еды, только люди, которые ее готовят, с ним не здороваются — видно, натерпелись от Дэмиана.

Встретившись через два дня с Элбертом в Сохо, он не удержался и заговорил об этом:

— В хорошей квартире, не как твои развалюхи, становишься другим человеком, а не уродом, на которого всем плевать. Думаешь, мы только и ждем, когда на нас наплюют? Ты плюешь, и Бен туда же, но мне вы ничего сделаете. Такое начинаешь понимать, чего в жизни бы не понял, но в квартире — это да, ты человек. Сечешь? Не кролик с испуганными глазами, а человек, утром встаешь, умываешься или что там, даже думаешь, не в церковь ли сходить, как в детстве. Хочется, чтобы благословили, чтобы помолились за тебя. И такое вспомнится! Все дерьмо как будто толстой коркой налепилось, но под ней совсем другое, просто ты забыл. И вспоминаешь вдруг, что в детстве у тебя был щенок, нет, не своя собака, просто он прибегал каждый день, а ты для него что-нибудь да припрячешь.

— Когда у меня наладится с ресторанным делом, — фальшиво протянул Элберт, — возьму тебя на работу, будешь шеф-поваром.

— Ясное дело, — фыркнул Джим, — шеф-повар по яичнице.

— Что ж ты мне и помечтать не позволишь? — плаксиво прозвучало в ответ.

Джим стиснул зубы. Проклятая сентиментальность, что у него, что у Элберта, плаксивое кривлянье. Только Элберт однажды добьется своего, а он нет. И Джим вспомнил о Мэй. Однако ненависти к Элберту не испытывал. Жирное, раскрасневшееся лицо ненависти у него не вызывало.

— И не забудь… — снова завел было Элберт. — …что ты меня вытащил с улицы.

А вот уж это вызывало у Джима отвращение. Добряк Элберт, ах, какой мягкосердечный. Отправил его обратно на улицу подставлять задницу своим дружкам.

Когда дверь паба открывалась, был слышен шум дождя. Входили люди с газетами в руках, обсуждали события, предстоящие на той неделе, когда все начнется, и демонстрации, и Блэра с Бликсом — кто прав. Высказывались, как будто их мнение важно для того, чтобы прочистить мозги кому-то там в пустыне. «Никому нет дела, что люди говорят, — подумал Джим. — Помер — и нет у тебя ни имени, ни адреса».

Лицо у Элберта припухшее, красное. Волнуется из-за слежки, вот и Бена выследили, довели до дому, где, на счастье, никого не оказалось, но все равно понятно, что он там не один, в этой дыре недалеко от Элбертовой конторы, в Брикстоне.

— А что ваш муфтий? — поинтересовался Джим. — Записался добровольцем на войну в Ираке и готов погибнуть в бою против собратьев?

Он допил стакан, и новая пинта тут же появилась на стойке: здешний персонал относился к нему с симпатией. Джим заулыбался, а Элберт поморщился, будто надкусил что-то кислое, когда Джим выпустил ему в лицо струю сигаретного дыма.

— Прикинь, что тут будет: заходишь в метро, а выйдешь оттуда живым или нет — неизвестно, — заговорил Элберт. Вот она, его навязчивая идея с одиннадцатого сентября.

— Слушай, ты ведь ждешь не дождешься, когда что-то случится, так? — хмыкнул Джим и случайно толкнул какого-то толстого и довольного господина, который — стоило только Джиму сверкнуть глазами, будто он намерен потребовать удовлетворения, — немедленно начал извиняться и перешел со своей дамой к другому концу барной стойки.

Элберт продолжал плести чепуху про грядущие события:

— Нет, ты вообрази, что это — эвакуировать целый город, или вот поезда под землей, когда обрушился туннель…

Джим оборвал его речь, собрался уходить, сунул ему конверт — чем проще, тем надежней, старый способ, проверенный Элбертом и безупречный. Элберт взял деньги, но тут же сообщил, что у него для Джима денег нет, а тот уже протянул руку и смотрел теперь озадаченно, сердито.

— Пойми, — опять этот плаксивый голос, — мне надо подумать о будущем.

Вот отчего Элберт не носит деньги при себе, он теперь не имеет дела с наркотой, пьет как все люди пивко и собирает дань, заставляя других бегать по городу, вот и всё. И здесь, в пабе, Джиму не до разборок. Тот расписывает грядущие ужасы, а сам спокойно и домовито готовится к ним, как белка к зиме, собирает припасы. Джим побледнел:

— Думаешь, я хоть раз сам зайду в твой вонючий офис в Брикстоне за товаром? Ошибаешься!

И как ни пытался Элберт его утихомирить, успокоить, Джим думал: «Вот люди! Могут в деталях воображать катастрофу, потому что уверены: им-то ничего не грозит».

— И с Беном встречаться не буду! — продолжал он упорствовать.

В итоге договорились, что Джиму позвонит Хисхам.

— Ты видел объявление про Мэй? — спросил Элберт напоследок и похлопал его по плечу.

Проходя по улице Кентиш-Таун, он через окно «Пангс-Гарден», китайской забегаловки, увидел Дэйва с пакетиком жареной картошки и зашел внутрь. Дэйв просиял и начал сумбурно докладывать — будто именно Джим поможет навести порядок! — про пять фунтов, украденных для сестренки, и про скандал, и что дома он ночевать не будет, хотя сам не знает, куда податься, а ребята пообещали, дескать, можно к ним, но его кинули. Джим заказал маленькую порцию картошки и блинчик с овощами, и они уселись на зеленую скамейку у окна. Только они не сразу вышли, а остались перекусить здесь, под наблюдением четырех-пяти китайцев, которые что-то готовили или убирали за прилавком, поглядывая в зал. Вдруг в низком потолке открылся люк, и три женщины спустили оттуда лестницу.

— Средняя палуба, — хмыкнул Джим. — Размножаются там, как кролики, потом лезут вниз и расползаются повсюду, куда ни плюнь.

Дэйв испуганно взглянул на него, но уже через секунду твердо возразил:

— Нет, сэр, они тут очень хорошие. Сколько раз давали мне с собой еду для сестренки.

Старик наверное, хозяин — уселся перед телевизором и хлебал ложкой суп, жена начищала сковородки, а двое сыновей шептались в уголке.