Жизнь и смерть величайшего биржевого спекулянта - Ричард Смиттен

"Управляющий посмотрел на меня и сказал: "Да, я полагаю, это правда, и теперь, когда фактически все имущество обналичено, я могу сказать тебе об этом".

"Значит, деньги, которые я получил и потери, которые я понес, были пустячными по сравнению с тем, с чем мы здесь имеем дело?" - спросил я.

"Да", - сказал он.

"Значит, я прав. Я был приманкой, козлом отпущения, который препятствовал тому, чтобы все на Уолл-Стрит узнали, что происходит на самом деле", - сказал я.

"Это лишь малая часть", - сказал он.

"Что ты имеешь в виду - "малая часть"? Что еще это могло быть?" - спросил я.

"Босс знал, что мы войдем в область медвежьего рынка, рано или поздно. Он знал, что ты великий трейдер. Он видел, что ты здесь делал в первые три недели, до того как он начал распоряжаться твоим счетом вместо тебя. Да, правда, для него было выгодно держать тебя здесь, как дымовую завесу, чтобы было не видно, что на самом деле происходит. Эта часть правдива, но основной причиной было то, что он хотел, чтобы ты был под этой крышей, пока они производят ликвидацию", -объяснил он мне.

"Что ты имеешь в виду? Я по-прежнему ничего не понимаю", - сказал я.

"Послушай, Джей Эл, когда ты действительно встанешь на ноги - а ты встанешь, рано или поздно - никто не сомневается, что ты будешь оперировать линией, по меньшей мере, из двух или трех сотен тысяч акций. Ты бы обнаружил, что по тем железнодорожным акциям, которые взяты из имущества шурина Чарльза, идет широкомасштабная распродажа Ты бы к этому прицепился и снизил цену этих фондов до предела, снижая и снижая котировки при помощи одной из классических медвежьих схем продаж, которыми ты знаменит, и Чарльз это знает", - сказал он.

"Я был поражен. Поскольку я потерял уверенность в себе, я не искал более глубоких, темных и умных мотивов, как я обычно это делаю. Я видел только поверхностное поведение, а не то, что за ним стояло. Я никогда не рассматривал тот факт, что если держать меня привязанным к клетке, я не буду одним из факторов, которые могли бы разрушить одну из самых больших распродаж акций за всю историю. Имущество сестры Чарльза, когда сделка была завершена, оценивалось больше чем в двести пятьдесят миллионов долларов".

"Я был потрясен. Я действовал, ведомый благодарностью к человеку, который, по моему мнению, поддержал меня, помог мне, и снова, как и в случае с Хлопковым Королем, я невольно оказался оружием в руках другого человека. Умнейший человек, блестящий человек, человек, который умел находить Ахиллесову пяту людей и использовать ее с выгодой для себя".

"Какой удар! Мой благодетель был больше уверен в моих способностях заключать сделки, чем я сам!"

"Но я не сердился на Чарльза. Он действовал, исходя из своих соображений. Его сестра была единственной наследницей имущества, и он чувствовал себя обязанным получить для нее как можно больше денег. Я был просто пешкой в игре более хитрого человека. Но что действительно волновало и расстраивало меня, так это то, что я упустил свой шанс при хорошей обстановке на рынке, где я мог бы возместить себе все свои убытки. Вместо этого я по-прежнему был по уши в долгах. Меня использовали, но я позволил себя использовать, потому что не следовал одному из своих собственных правил -заключать сделки в одиночку и только с помощью своего собственного счета.

"В тот вечер я убрался на своем столе, а затем пошел в офис Чарльза и самым спокойным голосом сказал: "Я больше не буду заключать у вас сделки!"

"Чарльз посмотрел мне в глаза и кивнул, выражение его лица не изменилось. Он знал, что я просчитал его игру. Когда я повернулся и направился к выходу, Чарльз сказал: "Мы будем по тебе скучать, Джей Эл".

"Это уж точно, Чарльз, это уж точно," - сказал я, закрывая за собой дверь.

"Сначала Перси, Хлопковый Король, а теперь Чарльз, мой мнимый благодетель. Когда же я, наконец, выучу урок?"

Ливермор выпил свой коктейль и заказал новый. Он посмотрел в глаза Эду Брэдли, одному из самых знаменитых игроков, когда-либо живших на земле, и улыбнулся: "Теперь твоя очередь, Эд. Ты услышал мою печальную историю. Расскажи мне свою".

Оба эти человека были знамениты своей молчаливой и тайной жизнью, но обоим было легко друг с другом.

"Хорошо, Джей Эл. Я расскажу тебе свою историю.

"Ты знаешь, я люблю лошадей, Джей Эл. Они - моя настоящая страсть. Не знаю, почему. Я полюбил лошадей, когда я поехал на запад, чтобы вылечиться от легкой формы туберкулеза. Я связался с теми необузданными и волосатыми ребятами, которые в те дни бродили по Западу, и стал скаутом в армии США. Бывало, я при любой возможности по крупному играл на бегах индейских пони, а затем я действительно стал владельцем ипподромов в Новом Орлеане и Флориде. Но любил я лошадей. На самом деле людской компании я предпочитаю лошадей, за исключением компании здесь присутствующих, Джей Эл. Я испытываю глубочайшее волнение, когда нахожусь на своей ферме в Кентукки: наблюдая за тем, как рождаются жеребята, и как у них проявляются семейные черты".

"Одним из моих первых великих кандидатов на участие в Дерби в Кентукки был Блу Ларкспер. Ты знаешь, я суеверен, Джей Эл, думаю, как и все игроки. Имена всех моих лошадей начинаются с "Б" - в честь моего первого великого скакуна — Бэд Ньюс[8], поскольку дурные вести, как известно, на крыльях летят! Но Блу Ларкспер выиграл шесть из семи бегов, когда ему было два года, и он являлся верным выигрышным фаворитом на дерби. Я поставил сто двадцать пять тысяч на его победу. Затем, перед бегами, в Черчил Донз пошли дожди. Дождь не прекращался часами. Я поговорил с тренером, и мы решили перековать Блу Ларкспера в специальные подковы для грязи".

"Начались бега. Ворота распахнулись и Блу Ларкспер .потерял подкову прямо за линией старта. Он поскользнулся и проехал почти по всему треку, почти упал, мог даже сломать ногу. В конце концов, он нашел опору и финишировал четвертым из двадцати одного".

"После бегов я пошел осмотреть коня и обнаружил, что ему не заменили подковы. У кузнеца были счеты с тренером, они не поделили какую-то женщину. Когда тренер велел кузнецу поменять подковы, тот сказал, что сделает это, но вместо этого он ускользнул через заднюю дверь Черчил Донз. Он мог убить Блу Ларкспера".

"Никогда не знаешь, что у людей на уме!" - Ливермор размышлял над историей, рассказанной ему Брэдли. В конце концов, он спросил. старого Индейского Скаута:- "Эд, что случилось с кузнецом?"

"А вот теперь, Джей Эл, вступают в силу ограничения на то, что я хочу рассказать, и эту историю никто никогда не устышит".

К 1910 году Ливер мор вернулся в Нью-Йорк с очень маленькой ставкой. Силы оставили долго державшийся бычий рынок, всех на Уолл-Стрит охватила апатия. Деятельность замерла, а рынок менялся по труднопредсказуемой раскачивающейся модели.

Ливермор переходил из одного брокерского дома в другой в течение следующих четырех лет. Он мог получить кредитные линии в различных домах, но дела не шли. По-прежнему озлобленный и обиженный, он не мог заключать сделки с холодной головой и сильно страдал от этой постоянной депрессии. Он просто не мог восстановить душевное равновесие.

Он также нес на себе тягостный покров должника. В глубине души он был выходцем из Новой Англии. Мальчиком его учили: "Никогда не бери и не давай в долг". Он ненавидел быть должником. На его плечах тяжелым грузом лежало чувство вины. Он считал, что люди должны возвращать свои долги, а у него было много долгов перед друзьями - друзьями, которых он каждый день видел на Уолл-Стрит. В его голове начала зарождаться мысль о самоубийстве, и он продолжал впадать в кажущуюся бездонной депрессию.

Наконец он осознал, что может либо сдаться и покончить со всем этим, либо проанализировать свою проблему. Он выбрал последнее.

Проблема, насколько он понимал, была в деньгах - или в их отсутствии.

Ливермор построил многомиллионное состояние из нескольких долларов, которые дала ему мать. Что же мешает ему сделать то же самое снова? Чарльз считал, что Ливермор на это способен - именно поэтому он загнал Ливермора в загон, когда избавлялся от состояния своего шурина. Ливермор сделал вывод, что он уже не тот трейдер, каким был когда-то. Его мозг не работал так, как нужно, со всеми этими черными мыслями о долге и провале.

Рынок был невиноват. Не важно, что делает рынок, он знал, что всегда можно найти ситуации, на которых можно сделать деньги. Это было в природе рынка, никогда не оставаться неподвижным. Всегда есть возможности.

Так в чем же проблема? Почему так плохи его рассуждения? Он все время подавлен, потому что задолжал деньги, и в основном друзьям. Он знал, что у него никогда не получится снова успешно заключать сделки, если он не сбросит это темное тяжелое бремя долга со своих плечей.

Он решил объявить себя банкротом. Ему нужно было освободить голову от черных мыслей, сопутствующих долгу. Чтобы заключать сделки и вернуться в дело, ему нужно было иметь ясную голову. Нужно было начать все заново.