Дневник тринадцатого императора Всероссийского Николая второго. (часть шестая) - Олег Федоров

— Знаю, знаю, слышал и читал. — Топорная работа. За такой результат в прошлые времена граф Рипон оказался бы гребцом на галере. — Мельчает, всё мельчает, и Британия уже не та!!! — Как вы допустили победу Северян? Сколько денег было вложено в эту SSC и где результат?! А как обосрались, да, да обосрались и нечего тут привередничать, ОБОСРАЛИСЬ с капёрами?!

Старик разошёлся не на шутку, похоже я неосторожно наступил на его «любимый мозоль». Надо сворачивать встречу. Как бы половчее это сделать?

— Дорогой граф, скажу только вам и то под строжайшим секретом. Мы уже «получили» чертежи летающего судна, позаимствовав их у французов. Сейчас наши инженеры заняты изучением документов, а в будущем году начнём строительство.

— Хорошо, хорошо Уильям, ты немного успокоил меня. Я понял, что придётся подтолкнуть эмира и оправить несколько человек с какой-нибудь срочной инспекцией в Кашмир, чтобы найти «твоего купца» и побеседовать с ним. Британские дипломаты ещё могут послужить империи, даже если другие структуры способные только зря деньги расходовать, бесполезны и беспомощны оказались.

— Очень надеюсь на вас сэр Джордж, очень надеюсь!

С этими словами, я проводил Джорджа Уильяма Фредерика Вильерса, четвёртого графа Кларендона до самых дверей кабинета, чем заслужил его кивок и странную практически незаметную для постороннего, улыбку моего секретаря Дикси.

Историческая справка

Казанский губернатор Николай Яковлевич Скарятин

Самому младшему из сыновей Якова Федоровича, Николаю (он родился в 1823 году в родовом имении Троицкое), при разделе наследства достались земли в Щигровском уезде Курской губернии. Николай Яковлевич успел принять участие в Крымской войне, а затем, оставив службу военную, он быстро сделал себе карьеру по «статской части». В 60-70-е годы XIX века о нем как о казанском губернаторе говорили по всему Поволжью.

Скарятин отличался особой неуемностью своего деятельного характера, которая нередко переходила все пределы дозволенного и общепринятые условности. А выливалось все это в лавины разносов, которые обрушивались на головы нерадивых чиновников как лиц, несущих определенную службу и допускавших в ней существенные огрехи. О «зверствах» и «грубости» казанского губернатора ходили легенды. Одно появление на улицах города губернатора в маленькой одноместной пролетке, которую называли не иначе как «эгоистка», ввергало в пучину страха и трепета любого полицейского.

При всем этом в частной семейной жизни он слыл аристократом и джентльменом. И в этом немалую роль играла добрая и любимая всеми жена его Прасковья Ивановна. Удивительно было то, что несмотря на все его самодурство, грубость и «забвение человеческого достоинства в подчиненном», казанские обыватели относились к нему без озлобления и даже с некоторой долей симпатии. Ведь такого образцового порядка, как при Скарятине, город не знал никогда. Характерной чертой в административной деятельности Николая Яковлевича было четкое и обязательное выполнение данного обещания.

Однажды Николай Яковлевич прослышал, что один из становых приставов (стан — административно-полицейский округ в уезде) получил взятку в виде огромного ведерного самовара. Мздоимец был вызван в Казань к губернатору вместе со злополучным самоваром. В приемной Скарятина на глазах многочисленных просителей и чиновничества становой просидел с самоваром на руках более трех часов, испытывая неимоверные физические и в большей степени моральные страдания. Когда руки наказуемого уже не держали самовар, а сам он чуть не терял сознание от стыда, появился СКАРЯТИН.

Николай Федорович с присущим ему артистизмом стал расспрашивать, что это за самовар и почему он держит его в руках, не получил ли он его в наследство от своей мамаши, при этом давал нелицеприятные характеристики последней….

Страсть закипала в крови энергичного Николая Яковлевича, когда он узнавал об очередном пожаре. Забывая о своем высоком чине и положении, он вскакивал в «эгоистку» и стремительно мчался на пожар, где активно участвовал в борьбе с огнем, выполняя подчас обязанности брандмайора.

С провинившимися чиновниками губернатор разбирался быстро и строго. Чаще всего увольнял по «страшному» третьему пункту, то есть без права возвращения на государственную службу.

Сто восемьдесят пятая запись в дневнике ЕИВ Николая второго

ВК Владимир, уютно расположившись в кресле аэроплана, и сделал вид, что задремал, а я решил немного поработать с «блокнотом».

Брат явно выбирает момент для разговора со мной, но пока не решается. Я «коварный» старший брат делаю вид, что не догадываюсь об этом. По долгу службы, а не только по кровным узам, мне очень хорошо известно, кому ВК пишет письма и шлёт дагерротипы. Не заметить такие действия с его стороны даже без сотрудников графа Игнатьева НЕВОЗМОЖНО!

Сейчас он снова молчит и делает вид, что дремлет, пусть притворяется, а я с подарком «студента» пообщаюсь. Где-то уже было написано, что «блокнот», теперь загодя выдаёт информацию, стоит мне лишь подумать о предмете моего беспокойства. Так было и на этот раз. Считав мои мысли о цели нашего путешествия, мой верный «соратник» засветил информацию о пребывании в Казани моего прадеда.

«… 1798 года мая 24 дня часу в 7-м по полудни Его Императорское Величество Всемилостивейший Государь Павел Петрович I с Их Императорскими Высочествами Великими Князьями: Наследником Александром Павловичем и Константином Павловичем в [174] Казань соизволили прибыть из Свияжска водою и по Казанке к Казанскому мосту, потом пожаловали в Кремль и соборную церковь, а потом в карете приехали в дом Генерала Летцкаго. 9

Во время всего шествия был у всех приходов колокольный звон. В покоях Летцкаго соизволил принять от градскаго головы Петрова 10 и общества, поднесенный на серебряном позолоченном блюде и золотой солонке хлеб и соль, и Государь удостоил г-на Петрова и Жаркова 11 милостивым своим о многом разговоре. О преблагополучная Казань возрила прибытие своего Всемилостивейшего Монарха. 12

Потом того же 24-го числа мая градской голова с обществом понес хлеб и соль в дом г-на Чемесова 13 Их Императорским Высочествам на серебряных вызолоченных блюдах с вензелем словами и солонках вызолоченные.

25-го мая по утру Его Величество с Их Высочествами соизволил встречать в городе полки рыльский, екатеринбургский и уфимский. 14

26-го мая. Государь на Арском поле соизволил рассматривать место для экзерции полков. По полудни дан был бал в городе в тронной. Когда собрано было все дворянство и лутшее купечество, Его Величество изволил быть весел и три раза танцовал. И Его Высочество наследник изволил много танцовать…»

Теперь вы можете себе представить, что нас могло ожидать в цели нашего путешествия, если бы я заранее не предупредил Скарятина, о недопустимости такого расходования времени.

Николай Яковлевич, человек, безусловно, умный, но приверженец консервативных взглядов, долго не мог взять в толк пожелания молодого государя (это я так о себе) по организации встречи. Тому разговору уже более трёх лет прошло, вот и посмотрим, как губернатор Казанский усвоил мои требования. Главное конечно не в этом. Выделяя в ежегодных бюджетах 65–69 годов более одного миллиона рублей, на развитие региона первым делом мне хотелось увидеть результаты вложений.

Наш пилот заглянул в салон и пояснил, что город уже виден на горизонте.

— Ваше Величество, на то, чтобы сделать несколько кругов, до заката солнца не остаётся времени. Успеем только один кружок совершить и то если не очень большой.

— Хорошо, Александр Александрович, делайте один круг, над теми объектами, о которых договаривались и сажайте аэроплан.

Главное мы с пробудившимся ВК успели увидеть. Новый железнодорожный мост чрез Волгу, новые заводы и тоненькую ниточку трубопровода, протянувшуюся куда-то на Юго-восток. После этого Трофимов развернул машину в сторону ВЗПП, которая находилась достаточно далеко от Казани. Мастерски посадив аэроплан, пилот подрулил к зданию, которое видимо, являлось чем-то вроде аэровокзала.

На полосе метрах в двадцати от строений нас ожидала небольшая группа встречающих. Николай Яковлевич Скарятин губернатор Казани, в мундире при полных регалиях напоминал скалу на морском берегу, к которой должен был пристать наш корабль. К этому времени я с Владимиром уже успели переодеться в мундиры и по небольшой лесенке спустились на поле. (Чёрт, а они его уже асфальтом покрыли, молодцы!).