Несомненная реальность - Евгений Лотош

Но даже московских новостей с лихвой хватало, чтобы утопить Олега в море фактов и фактиков, фамилий и сплетен. Однако потихоньку начинала выстраиваться более-менее полная картина происходящего. И картина как минимум настораживала.

Напряжение, казалось, просто витало в воздухе. То тут, то там проскальзывали сообщения о забастовках, стачках и уличных митингах. Население если и не бунтовало открыто, то определенно с трудом поддавалось контролю. Взбудораженные небывалыми выборами во всероссийскую Думу – похоже, совещательный орган непонятного назначения и с непонятными полномочиями – невнятные личности рассуждали о светлых перспективах и пели панегерики Е. И. В. Судя по всему, они тоже не понимали, чем станет заниматься Дума во всероссийском масштабе, но сама идея их вдохновляла. Упоминалось о каких-то беспорядках в городах Баку и Батум, связанных с межнациональными столкновениями.

Несколько раз в газетах мелькала и фамилия Зубатова. Авторы статеек тщательно старались не употреблять в его отношении никаких эпитетов, которые можно расценить как неуважение, но, кажется, они каким-то образом связывали его с рабочими-бунтовщиками. Бледный юноша Михаил Дромашин, сын мелкого чиновника в какой-то управе, толком на сей счет ничего не ответил. Он лишь знал, что зимой Зубатова вернули из ссылки, не то пензенской, не то владимирской, куда его отправил едва ли не лично министр внутренних дел Плеве, убиенный злодеями год назад. Новый министр, Святополк-Мирский, исправил несправедливость, вернув Зубатову его прежний пост директора Московского охранного отделения. Несколько прояснила ситуацию нелегальная «Искра», добытая Мишей из закрытого архива. Словечко «зубатовщина» в ней связывалось с рабочими союзами, организованными несколько лет назад якобы для неусыпного наблюдения за нещадно эксплуатируемым пролетариатом, а также с массовыми провокациями против революционеров, устраиваемыми Охранкой, как со злобой называли Охранное отделение, в Москве.

Но самое главное – почему такое позволялось свободно писать в газетах?

Олег выбрался из-за стола и, потягиваясь, прошелся по комнате. Пользуясь тем, что жесткий неудобный пиджак местного фасона остался висеть на спинке стула, несколько раз наклонился вперед, достав костяшками пальцев до пола, поприседал с расставленными в стороны руками. Михаил без интереса наблюдал за ним: за неделю он успел привыкнуть к чудачествам временного начальника.

Ситуация Олегу крайне не нравилась. В институте он специализировался на раннем средневековье, а потому детали обстановки времен Первой революции представлял не слишком хорошо, на уровне простого студента истфака, в меру ленящегося выбираться за рамки обязательной программы. Однако то, что он еще помнил спустя полтора десятилетия после выпуска, очень смахивало на нынешние события. Разве что выборов ни в какую Думу в Ростании не объявляли, а введенные в города армейские полки не стеснялись разбираться с бунтовщиками и погромщиками прямо на улицах всеми доступными средствами. Видимо, здесь ситуация оставалась менее накаленной – полугодовой давности разгон демонстрации с применением оружия до сих пор муссировался сочувствующими рабочим газетами как неслыханное кровавое злодеяние и именовался не иначе, как «расстрелом». Не похоже, что ситуация, как в Ростании, завершится полномасштабным всероссийским восстанием с миллионами жертв, требующим трех лет настоящей войны для восстановления самодержавия, но все же массовые беспорядки казались вполне неизбежными.

В своем отношении к происходящему Олег разобраться не мог. С одной стороны, его всю жизнь начиная со школы учили, что Первая революция, хотя и преждевременная, вызвана беспримерным угнетением народа самодержавием и его приспешниками в лице консервативных и псевдолиберальных дворянских группировок. Как примерный гражданин Народной Республики Ростания он никогда не подвергал идею сомнению – хотя бы просто за отсутствием интереса к опасной теме. С другой стороны, уже на посту Народного Председателя ему открылось, что любая ситуация с точки зрения первого лица государства может выглядеть совсем иначе, чем с точки зрения токаря на заводе. В его памяти, хотя и потускневший и поблекший под грузом новых впечатлений, снова всплыл Танкоград. Олег вполне сочувствовал работягам некогда весьма обеспеченного секретного города, внезапно оказавшимся перед пустым магазинными полками, но поделать ничего не мог. Разве что вскрыть стратегические запасы. Или взять очередной продовольственный кредит… который, впрочем, ему никто не даст… или все же стоит заслать переговорщиков в Первый национальный Сахары?

Стоп, оборвал он себя. Забудь. Ничто не указывает, что ты когда-то сможешь вернуться домой, а потому те проблемы тебя уже не касаются. У тебя новая жизнь, и нужно приспосабливаться к ней, а не терзаться старыми воспоминаниями.

Итак, ситуация напряженная, как следует из газет. Кто сказал, что он понял газеты правильно? Особенно когда из-за цензуры, пусть и по-детски беспомощной, никто не рискует высказываться открыто, а намеки он, человек из другого мира, вполне может понять неправильно. А проводить анализ ситуации на основании предположений как-то неправильно. Если я лажанусь, Зубатов меня откровенно не поймет. Меня выставят на улицу и окажутся совершенно правы. Историк недоделанный с красным дипломом, чтобы тебя! Нет, друг милый, похоже, время торчать в кабинете и почитывать газетки прошло. Пора бы и прогуляться как следует по свежему воздуху. Где и как? Надо подумать. Время обеденное, вот посидим в кабаке, а заодно и поразмыслим…

— Михаил, — обратился он к бледному юноше. — Я схожу перекушу. Вы пока свободны.

Он натянул пиджак и вышел из своей комнатушки. Кивнув попавшемуся на лестнице милейшему Войлошникову – в ответ тот вежливо прикоснулся к голове, словно поднимая отсутствующий сейчас котелок – быстро сбежал по скрипучим деревянным ступенькам и вышел на тротуар перед флигелем Охранного отделения.

Стояла та особенная погода, когда солнце, уже предчувствуя осенние обложные дожди, светит ярко, но не жарко, а небо наливается глубокой синевой. В вышине неспешно плыли редкие перья бледных облаков. В лицо пахнул свежий ветерок, принеся с собой далекий гомон людей на Тверском, запахи еды, конского навоза и шелест уже желтеющих и буреющих на деревьях листьев. Деревянная дверь особнячка гулко хлопнула позади, и внезапно Олег почувствовал неуместное сейчас чувство умиротворения. Встряхнувшись, он энергично зашагал по брусчатке тротуара.

Ресторанчик – или как они здесь называются?.. трактиры, кажется – на Большой Бронной, минутах в пятнадцати ходьбы от управления, он приметил еще пару дней назад, когда обследовал окрестности. Занимающий первый этаж двухэтажного каменного здания, внутри он оказался куда приличнее, чем выглядел снаружи. Хотя народ за столиками сидел в основном в потертой рабочей одежде, еда оказалась вкусной. Пирожки с визигой, суп с головой и хребтом какой-то рыбы – с головизной, как его отрекомендовал официант – и вареная картошка с маслом и парой мясных фрикаделек обошлись всего в тридцать копеек. Сегодня Олег твердо вознамерился исследовать все глубины местной кухни, а потому с утра специально почти не ел, чтобы к полудню нагулять хороший здоровый аппетит. Питаться в сомнительных забегаловках надоело, хлеб с колбасой, хотя и вкусные, без малейшей примеси сои, успели приесться, а коллеги все как один, включая юного Михаила, ездили питаться домой и подсказать что-то приличное поблизости не смогли. В трактирчике неподалеку от явочной квартиры, где он жил поначалу, кормили одними щами да пшенной кашей с каким-то сомнительным жилистым, плохо проваренным мясом. Район же наемной квартиры в доходном доме в Хлебном переулке, куда переехал вчера, Олег еще толком не обследовал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});