Дитё - Владимир Поселягин

Кстати берлинскую стену разрушили не полностью — оставили стометровый кусок в качестве музейного экспоната.

Дальше не случилось Чернобыльской катастрофы, война в Афганистане закончилась в восемьдесят пятом — спустя год после объединения Германии. В новой политике нашлось место и для Сталина, теперь о нем стали говорить хорошее.

Мою жизнь изменения тоже не обошли стороной, особенно если с прошлой сравнивать. Чужая семья, чужая биография, плотная охрана… Чужие песни, теперь оформленные на меня… При этом часть средств, полученных за них, переводилась моим настоящим родителям, так что они не бедствовали.

Артур Александров быстро стал очень известным и очень таинственным. Правда, некоторые догадывались — на прослушивание приходил представительный мужчина, который время от времени поправлял исполнителей, а иногда даже менял слова. А на то, что он постоянно появлялся с маленьким сынишкой, который тоже внимательно слушал, пародируя отца, никто внимания уже не обращал.

Голиков Арсений Витальевич был действительно неплохим специалистом в области музыки и мои песни подхватывал сразу. Работать с ним оказалось настолько приятно, что я даже подарил ему пару песен. Так вот, ходили на прослушивание мы с ним часто, но ни разу никто из посторонних подойти к нам не смог. Да и непосторонних, похоже, предупредили о нежелательности болтать языками. Во всяком случае, слухи о какой-то причастности Арсения Витальевича к композитору Александрову ходили только в узких кругах…

— Идем на посадку, — отвлек меня от воспоминаний бортмеханик.

Когда «Ил» наконец-то замер, я расслабился. Никому никогда об этом не говорил, но летать не люблю. Как-то не по себе мне в воздухе. А первый прыжок с парашютом — еще в рязанской «Дурке» — закончился для меня мокрыми штанами.

Терпеливо дождавшись, когда откроется аппарель, мы спустились на бетонные плиты военного аэродрома. Около самолета уже дожидались две машины. Мы с Селивановым сели в первую, а охрана — во вторую.

— Романов злой на тебя, так что ты с ним поосторожней. И старайся не доводить его, как ты любишь.

Повернувшись к генералу, я уточнил:

— Когда это я доводил его?

— Да постоянно! Он после общения с тобой всегда на сердце жалуется.

— Не было такого!

То, что для меня авторитетов нет, знали все и реагировали спокойно, а вот Романов, похоже, до сих пор не привык.

Григорий Васильевич встретил нас в своей любимой маленькой уютной гостиной. Поздоровавшись, показал на два кресла напротив и предложил сесть.

— Итак, блудный сын, я смотрю, ты все-таки вернулся под защиту государства?

Я в это время крутился, стараясь устроиться поудобнее — то ли в позу лотоса сесть, то ли в свою любимую, ноги на один из подлокотников, спину на другой. Все-таки выбрал любимою, между делом ответив:

— Меня никто не спрашивал, из отпуска выдернули и сюда привезли.

— Ты все в своем репертуаре… Рассказывай все, что с тобой произошло, и поподробнее. Интересно мне.

— …и тут я весь такой расстроенный возвращаюсь, а там — здрасьте, не ждали! Генерал сидит, пельмени жарит. Ну и меня сюда, к вам.

— Интересная история, да, очень интересная. Знаешь, Артур, что информация о тебе опять ушла на сторону?

— Просветили, — кивнул я и, посмотрев на генерала, спросил: — Это кто же такой любопытный?

— Выяснили, что это альянс нескольких стран. И охота на тебя продолжается изо всех сил, так что надо что-то думать.

— Да что тут думать? Убить меня, и всех делов!

— В каком смысле? — озадаченно спросил Романов.

— Насколько я в курсе, сейчас растет недовольство среди некоторых слоев народа, и они смотрят в сторону Запада?

— Есть такие, — подтвердил Селиванов.

— Во-от! — Мой палец наставительно ткнул в потолок. — А как народ относится к композитору Александрову?

— Да в основном даже очень хорошо. Отлично, я бы сказал. Ты входишь в тройку лучших композиторов страны, и твои песни все любят.

— Хорошо! Вот у меня какая идея…

Концерты на площадях с моей подачи стали одним из символов СССР. Сначала — на Красной, потом в ленинградском горкоме кто-то спросил: «А чем мы хуже?» — и к новой традиции присоединилась Дворцовая, потом были Минск, Киев, другие столицы союзных республик и просто крупные города. Перед общесоюзными праздниками интриги, разворачивающиеся из-за сколько-нибудь знаменитых артистов, по своему накалу зачастую превосходили извечную грызню за власть. Люди нередко оставляли накрытые столы и выходили на улицы, несмотря на погоду, лишь бы увидеть и услышать вживую любимых исполнителей. Говорили, что в Москве прошлый концерт, посвященный Дню Победы, собрал более ста пятидесяти тысяч зрителей, которые просто заполонили не только Красную площадь, но и ближайшие улицы.

Нынешнее шоу, тоже ставшее традицией, посвящалось ежегодному вручению наград лучшим исполнителям. Певцы, танцоры, артисты разговорного жанра, вокально-инструментальные ансамбли, набравшие в течение года наибольшее число зрительских голосов, по очереди выходили на сцену, исполняли какой-нибудь номер и получали призы. Наиболее знаменитым предоставлялось время, чтобы рассказать о себе и ответить на вопросы зрителей…

— Не волнуешься? — спросил у меня Голиков, стоящий рядом.

Поправив ворот рубашки, я провел рукой по небольшим буграм на груди и криво усмехнулся:

— Нашли, о чем спрашивать! Не волнуюсь, не беспокойтесь.

— А я вот беспокоюсь. Страшно мне, — стрельнув глазами по сторонам, Голиков быстро достал из внутреннего кармана пиджака небольшую фляжку из нержавейки и отхлебнул из нее.

— Вы, Арсений Витальевич, на коньяк-то не налегайте, вам еще много дел предстоит.

— Да-да, конечно, Артур, конечно!

Убрав флягу, ложный Александров вытер тыльной стороной ладони пот со лба и стал внимательно оглядываться, беспокойно топчась на месте. Насколько я знал, об операции ему не сообщили. Неужели предчувствия разыгрались?

В это время ведущая объявила следующий номер, и на сцену вышла Татьяна Свержина. Мне эта певица нравилась, причём ещё и как женщина. Но, увы, случай познакомиться поближе так и не представился, а теперь возможность увидеть её настолько близко если и появится, то вряд ли скоро. Ей приз вручал ветеран Великой Отечественной со звездой Героя Советского Союза на пиджаке. И это не было исключением. Чья-то умная голова придумала, что награждать должны не только чиновники и различные деятели, но и такие вот старички, прошедшие войну и дожившие до наших дней. Совершенно правильно придумала.

— Вы следующие! — Помощница режиссёра выдернула из потёртой кожаной папки листок и сунула мне в руки. — Сейчас будет петь Кобзон, а потом вы его награждаете!

Да уж, лучший из лучших. В это время самый-самый. А так — предпоследний выступающий и последний из певцов. Как положено — под самый конец концерта. Вот и…

— Следующие мы, — потряс я Голикова за рукав.

Подойдя к лестнице, ведущей на сцену, мы попали в руки помощника режиссера. Рядом с нами стоял ветеран Великой Отечественной войны со звездой Героя Советского Союза на потертом пиджаке. Получив от помощника режиссера свой текст, он мельком бросил на него взгляд и стал с интересом следить за Татьяной Свержиной, исполнявшей одну из моих песен. Закончив петь, она поклонилась рукоплескавшим зрителям, после чего слово взял ведущий, и, объявив, какое место в конкурсе заняла эта песня, вызвал вручителя, перечислив его регалии.

Ветеран, которого уже подняли на сцену, получив от одного из работников небольшую позолоченную статуэтку и грамоту в красном бархате, прошел вперед и поздравил Свержину. Вручив все что полагается и сказав несколько слов в микрофон, он ушел за кулисы вместе с певицей. Посмотрев, как старичок вытирает пот со лба, я толкнул в спину Голикова, который замер на лестнице. Кивнув в ответ одному из осветителей, я с сильно бьющимся сердцем поднялся вслед за Арсением Витальевичем. После того как Кобзон исполнил следующую песню, ведущие объявили:

— А теперь, дорогие зрители, телезрители и радиослушатели, я объявляю, что следующим вручит награду лауреат многих премий в области культуры, композитор Артур Александров.

Я стоял рядом с Голиковым, и поэтому взгляды, скрестившиеся на нем, ему не очень-то нравились. Почти никто не видел живьем уже ставшего легендарным композитора, поэтому все жадно уставились на того, кто стоял с наградами в руке. Глубоко вдохнув, я взял из рук помрежа награды и легкой походкой направился к одному из лучших голосов Союза, который, несмотря на шок, вызванный моим возрастом, спокойно смотрел на меня. Подойдя ближе и встав рядом с микрофоном, я сказал с улыбкой:

— Поздравляю с этой действительно прекрасной наградой, и пусть вас не обойдут награды другие. Мне, как композитору, приятно вручать этот памятный подарок столь великому человеку, певцу и, я даже не побоюсь этого слова, золотому голосу СССР.