Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [только текст] - Татьяна Рожнова

Я не осмеливаюсь высказываться, ибо слова бледны и слабы для изображения подобного факта, и я ограничусь простым сообщением его вашей светлости. <…>

Граф Фикельмон»{164}.

Австрийский посланник и его семья глубоко скорбели о гибели Поэта: он был им хорошо знаком, так как вместе с Натальей Николаевной часто бывал в их доме на раутах и балах. Дарья Федоровна Фикельмон («графиня Долли», как называли ее близкие), ее старшая сестра, фрейлина императрицы Екатерина Федоровна Тизенгаузен, и их мать, Е. М. Хитрово, высоко ценили и почитали талант А. С. Пушкина.

«…К нему никого не пускали, но Елизавета Михайловна Хитрово преодолела все препятствия: она приехала заплаканная, растрепанная и, рыдая, бросилась в отчаянии на колени перед умирающим поэтом»{165}, — писал А. Я. Булгаков дочери, княгине Ольге Долгоруковой, в Баден-Баден 2 февраля 1837 года.

|

Представители дипломатического корпуса не преминули сообщить подробности этой трагической дуэли главам своих государств.

Из донесения чрезвычайного посланника Неаполитанского и Обеих Сицилий в С.-Петербурге князя Джорджио Вильдинга ди Бутера и ди Радоли[30]:

«Петербург, 2 февраля 1837 года.

В среду на прошлой неделе произошла дуэль на пистолетах между камер-юнкером Александром Пушкиным и офицером Кавалергардского полка бароном Геккереном. Так как дуэль эта служит темою для разговоров во всех салонах, то я не могу не сообщить о ней Вашему превосходительству.

<…> Они стрелялись; Пушкин был ранен смертельно и скончался два дня спустя, Дантес получил легкую рану в правую руку, от которой он вскоре оправился.

Г. Пушкина оплакивают все лица, причастные к литературе, ввиду того, что он был русским поэтом…

<…> Поэтому, когда, согласно обряду греко-русской религии, прощаются с покойником, можно было видеть в церкви на похоронах множество лиц, пришедших в последний раз выразить те чувства, которые к нему питали. Дипломатический корпус, приглашенный на похороны вдовою писателя, присутствовал в полном составе. Не было только Английского посольства, посланников Прусского, Греческого и Нидерландского.

Что касается последнего, который не был приглашен, то это вполне естественно, ибо вышеупомянутый г. Геккерен, именовавшийся раньше г. Дантесом, усыновлен восемь-десять месяцев тому назад Геккереном и носит его фамилию. <…>

Секундантами были: со стороны Геккерена виконт д’Аршиак[31], состоявший при французском посольстве, а со стороны Пушкина полковник русской службы. Д’Аршиак за то, что состоял секундантом, был отправлен сегодня курьером в Париж, и покидает здесь свой пост совершенно, — мера, всеми одобряемая.

Что касается полковника, то император не решил еще, равным образом он не высказался и относительно г. Геккерена, если не считать того, что вместо крепости разрешил ему отправиться домой, где он и находится под домашним арестом. Закон гласит, что если офицер дерется на дуэли, то он должен быть разжалован в солдаты»{166}.

2 февраля 1837 года.

Граф А. X. Бенкендорф — своему помощнику, управляющему III Отделением Александру Николаевичу Мордвинову.

«Я только что видел Императора, который приказал сказать Вам, чтобы Вы написали Псковскому губернатору: пусть он запретит для Пушкина все, кроме того, что делается для всякого дворянина; к тому же раз церемония имела место здесь, не для чего уже ее делать.

Император подозревает священника Малова, который совершал вчера чин погребения, в авторстве письма; нужно бы раздобыть его почерк; до завтра, весь ваш»{167}.

А. Н. Мордвинов (в 1830-х гг. осуществлявший надзор за Поэтом) незамедлительно выполнил волю высшего начальства, известив псковского гражданского губернатора А. Н. Пещурова следующим письмом:

«С.-Петербург 2 февраля 1837 г.

Милостивый государь Алексей Никитич!

Г. Действительный статский советник Яхонтов, который доставит сие письмо Вашему превосходительству, сообщит Вам наши новости. Тело Пушкина везут в Псковскую губернию для предания земле в имении его отца. Я просил г. Яхонтова передать Вам по сему случаю поручение графа Александра Христофоровича, но вместе с тем имею честь сообщить Вашему превосходительству волю государя императора, чтобы Вы воспретили всякое особенное изъявление, всякую встречу, одним словом, всякую церемонию, кроме того, что обыкновенно по нашему церковному обряду исполняется при погребении тела дворянина. К сему неизлишним считаю, что отпевание тела уже здесь совершено.

С отличным почтением и преданностию имею честь быть вашего превосходительства покорнейший слуга Александр Мордвинов»{168}.

Соответствующие указания получил и псковский архиепископ Нафанаил, который, в свою очередь, отправил предписание настоятелю Святогорского Успенского монастыря отцу Геннадию: «…по просьбе вдовы скончавшегося в С.-Петербурге 29 минувшего генваря в звании камер-юнкера двора его императорского величества Александра Сергеевича Пушкина, разрешено перевезти тело его Псковской губернии, Опочецкого уезда, в монастырь Святые Горы для предания там земле, согласно желанию покойного. С сим вместе г. гражданский губернатор извещает меня о сем предмете, присовокупляя высочайшую государя императора волю, чтобы при сем случае не было никакого особенного изъявления, никакой встречи, словом, никакой церемонии, кроме того, что обыкновенно по нашему церковному обряду исполняется при погребении тела дворян. Также его превосходительство уведомляет меня, что отпевание тела совершено уже в С.-Петербурге. Предание тела покойного г. Пушкина в Святогорском монастыре предписываю вам исполнить согласно воле его императорского величества государя императора»{169}.

Сановные чиновники России тщетно старались и после смерти Поэта что-то «запретить для Пушкина», «воспретить всякое особенное изъявление» одновременно усердствуя в попытках затмить мишурой и блестками маскарада память о нем, его величие и славу.

2 февраля 1837 года.

Из камер-фурьерского журнала:

«…55 минут восьмого часа ее величество государыня императрица с их императорскими высочествами выход имели в Золотую гостиную комнату в собрание, где по распоряжению балетмейстера Титюса начались репетиционные танцы к маскараду.

Его величество выход имел в собрание во время уже начатия танцования.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});