Против света - Кеннет Грант

Когда сеть мрака и древнего Влияния ответвилась из бездн земли и червем проползла по тоннелям и переходам, спутанным с моей собственной родословной, останки доктора Финеаса Блэка, точно разбросанные конечности Озириса, съежились и застыли рубцеватым монументом, увековечивая его извращенное бессмертие. Свет Криксквора играл на нем, воссоздавая его; точно также играл он на страницах древнего Гримуара, запечатлевшего воплощение единственной искры, недолговечной крупицы сознания, некогда оплодотворившей земное существо. Искривленное генеалогическое древо, выросшее после этого смешения рас, отбросило инородную ветвь, в шестнадцатом веке породившую ведьму. С тех самых пор Влияние процветало в темной почве шотландского клана, давшего имя Гримуару, на который я случайно наткнулся в валлийском склепе. Вот простой, однозначный факт: несколько сильнейших магов, в том числе Алистер Кроули, пытались через меня получить доступ к этим странным записям, о которых, — пока кузина не сообщила мне, что Гримуар, возможно, существует, — я знал только по смутным слухам.

В самый последний раз, когда я воспользовался профессиональными услугами Маргарет Лизинг, состоялся почти банальный сеанс, типичный в своем роде. Я намеренно сказал «почти», ибо сеансы, предшествовавшие ему, — заключительным, так сказать, отпрыском которых он стал, — были посвящены встречам с призраком моей матери. Можно сказать, что получился образцовый сеанс, знакомый бесчисленным клиентам.

Шар вспыхнул и озарился ореолом света, возник образ моей матери. Она спускалась по лестнице дома, где я провел детство. Увидев ее, я удивился, и в то же время ощутил ужасную душевную боль. В правой руке мама несла шерстяную кофту, в левой — книгу; я было решил, что она собирается читать в саду, но заметив, какой ветхий и растрепанный это том, присмотрелся. На обложке был изображен Сфинкс из Гизы. Сердце мое дрогнуло; то было одно из моих первых книжных сокровищ, антология рассказов для мальчиков, — в основном, о заморских странах. Противоборство чувств, обуревавших меня, вызвало мгновенное помутнение в шаре. Я постарался взять под контроль воздействие нахлынувших воспоминаний. Герой рассказов был весьма похож на дядю Фина, даже имя созвучно, — правда, вспомнить его я не смог. Среди рассказов в книжке был один о большом, точно парк, саду, под которым скрывалась мерзкая трясина, вроде болота в «Мальвах». Статуя из песчаника раскрошилась, так что напоминала сфинкса и стертые черты дяди Фина. Были истории о волшебниках и ведьмах, и герою приходилось бороться с их плутнями всевозможными уловками и хитростями, — например, чертить в воздухе странные знаки, описанные автором столь точно, что я нарисовал их цветными карандашами на широких полях. Я снова почувствовал, как карандаш царапает толстую, похожую на пергамент, бумагу. Одна из иллюстраций была совсем жуткая: злобная ведьма в нелепом чепце, стиснувшем голову так, что ее глаза налились кровью и вылезли из орбит, изо рта у нее исходил розоватый свет. Папа рассердился, увидев мои волнистые рисунки на полях. Он сказал, что книги нельзя портить, к ним следует относиться с уважением.

Помню еще один солнечный день, когда нас навестил дядя Фин. — я показал ему книгу и попросил снова мне ее прочитать. Он похвалил мои рисунки и спросил, как я догадался, какие выбрать цвета, потому что они очень точны, хоть и не описаны в книге. Некоторые иллюстрации, если открыть том, поднимались и становились трехмерными сценами, но у меня было несколько похожих книг, и эта не так уж мне нравилась, пока дядя Фин не показал одну картинку, изображавшую домик в лесу: она выглядела совершенно иначе, если смотреть на нее против света. Тогда появлялись страшные лица, таращившиеся из окошек, а на покосившейся трубе возникала жуткая черная птица-крокодил, напоминавшая самого дядю Фина. Еще он сказал, что, если смотреть долго, увидишь, как кто-то выходит из домика. Но тут в комнату заглянул папа, дядя Фин рассмеялся, захлопнул книгу и сказал отцу:

— Он славный малый, и вскоре будет читать книги посложнее этой.

Довольно скоро дядя Фин ушел, и я много лет его не видел.

Отец читал мне разные книги: он любил читать вслух, а мне нравилось слушать и смотреть, как он изображает истории в лицах. Я часто просил его почитать книжку со сфинксом на обложке, она была даже увлекательней Робина Гуда, но папа отказывался. Но и Робин был моим любимым героем; я разревелся, когда он умер и книга закончилась, и папа со смехом объяснил, что Робин не умер по-настоящему: стоит только вернуться к началу книги, и там Робин будет живой и невредимый, окруженный своими молодцами. Он снова начал читать с начала: меня это так увлекло, что я не мог поверить, что Робин взаправду умер. Такова была моя первая встреча с реинкарнацией, или, если быть точным, «вечным возвращением»; позднее, познакомившись с теориями Успенского, я обнаружил, что мой опыт поименован и подтвержден. Но что же с домиком в лесу, который был так похож на лес в саду дяди Фина, с болотом за «Мальвами»? На картинке в книге из домика выходили две фигуры. Юная Элен Воган и испуганная Рейчел?

Так вот я обнаружил, что храню не только свои воспоминания, воспоминания Гранта, но и всей родословной моей матери, восходящей к ведьме Аврид. Конические шляпы волшебников из книги со сфинксом я считаю скрытым знаком бога Сета, тотемом которого был крокодил, которого я тоже заметил на картинке, изображавшей болото. Конусы появились и на «радужном» рисунке Остина Османа Спейра, который записал в них секретную формулу, отворяющую иные измерения, инопланетные пространства и времена, пока неведомые мне. Ибо я знал теперь, что все, попадающее в поле моего зрения, произошло, происходит или произойдет рано или поздно.

Крокодил напомнил мне склад Буше, и весь зверинец исторических или сказочных животных прошел перед моими глазами расплывчатой бесконечной вереницей. Вначале были жаба и странный напев из книжки со сфинксом, завороживший меня своими мрачными чарами:

Жаба желта, желта, желта —Гвинейская луна в пруду у пса,

Теперь я вспомнил продолжение:

Скользящий крокодил, с глазами, что зеленее,Чем у козодоя — леса золотой гиены;Падаль воняет и трепещущие летучие мышиС шумом проносятся сквозь шерсть и череп сфинкса!

Язык зверей был представлен в проникновенных символах, ставших сакральными благодаря их оккультной важности. Я отыскал ключ к загадке давным-давно. Крокодил (и собака) был Сетом, жаба — ведьминской луной, Гекатой, чье имя в древнем Египте, Hekat, означало «лягушка». Пожелтела она от древности.

Под Сфинксом, как всем известно, пролегают тоннели Сета, извивающиеся под пустынными песками. А под Эль-Фестатом кроется гейзер силы, хлещущий, точно фонтан Гекаты, поскольку Ведьма Хект — одна из Нечистых Жаб. Пруд, образованный фонтаном, отражает луну безумия, источник которой — Гвинея, Древняя Земля, родина расы, распространившей Оби и Буду по всей планете через лунные заводи ее верных прорицательниц. Сидящий на Корточках, Желтый шепотом бормотал эти стихи, прежде чем украсть у дяди Фина флакон Вина Шабаша, Vinum Sabbati, лунную заводь, способную даровать бессмертие, которого он страстно жаждал.

Мсье Буше старательно скопировал в глине алфавит богов и их магических сил, представленных Зверями. Я знал их всех: Сет-Крокодил и Изида-Жук в Фестате, жужжащие, точно пчелы, «огоньки» над Рэндлшемским лесом, близ Брандиша, где девочка Вайрд приковала внимание Внешних; карга-Геката в старом Лондоне, посвятившая Остина Спейра в таинства Криксквора; желтая жаба, присевшая на корточки; мой личный наставник, Алхимик, раздражавший Кроули, который отметил его земноводную внешность. Да, у Алхимика бьи этот «иннсмаутский» облик, который ему, как и доктору Блэку, достался ему от старого Обада Марша. И омерзительные насекомые — прежде всех, Дети Изиды и жуки, чье проникновение на землю описал Ричард Марш. Они также упомянуты в странном сообщении, которое Кроули получил от Айвасса в Каире, когда сменились зоны. Еще раньше жуки наводнили Болескин, где Кроули вызывал Демона, — об этом я уже упоминал. Весь зверинец нильской долины я встретил в различных формах в шаре Маргарет Лизинг. Я также встречал насекомых, связанных с тайными культами Китая, включаю Кю, среди зоотипов которого квазипаучья аномалия, возникшая от скрещивания клипо-тических личинок и пауков. И я помнил жуткую гипсовую статуэтку божества в образе летучей мыши, Камазотц, чьи посланцы порхали по гигантским заброшенным храмам в душных топях Гватемалы; и ужасающее подобие осьминога, прославленное Лавкрафтом, шевелящего щупальцами Ктулху, готового пробудиться от векового сна в глубинах Тихого океана. Все эти кошмары слились в один гигантский сплав ужаса в Рэндлшемском лесу, когда Маргарет Вайрд стала первой жертвой не известного даже Лавкрафту или Мейчену кошмара, хлынувшего, стоило мне найти Кандлстонский Гримуар.