Рука Кассандры - Зиновий Юрьев

Ему не хватало воздуха, сердце выпрыгивало из груди, но он все шел, падал, полз, не смея перевести дыхания, не смея оглянуться. Он потерял ощущение времени, и ему начинало казаться, что он всегда так брел в ночном дожде и будет идти всегда, не зная куда и зачем.

– Дайте ему вина, – сказал Ольвид, – и принесите чистый хитон вместо этой грязной тряпки.

Сквозь сон Синон почувствовал, как в рот ему влили с полкружки вина, он закашлялся и открыл глаза.

– Переоденься, – сказал лысый старик, сидевший перед ним, и Синон торопливо повиновался.

– Откуда ты и как тебя зовут?

– Я родом с Эвбеи, меня зовут Синон. Я был другом царя Паламеда, казненного по приказу Одиссея.

– Как ты попал сюда? Тебя нашли без сознании у самых стен Трои.

– И меня, как Паламеда, обвинили в предательстве.

– Почему ты остался жив?

– Не знаю. Меня бросили в яму, связав руки и ноги, и я валялся в ней, ожидая смерти, но сегодня ночью кто-то перерезал ремни на моих руках и ногах и приказал мне бежать. Посмотри на мои руки, вот следы от ремней.

– Вижу, – скучно сказал Ольвид и так же скучно добавил: – Вы что там, совсем нас за глупцов считаете?

– Не понимаю, господин, – пробормотал Синон.

– Сейчас поймешь.

Ольвид, кряхтя, встал, растирая поясницу. На нем был желтый хитон с двойной черной каймой по краям. Слегка согнувшись в поясе, он медленно подошел к Синону и неожиданно ударил его кулаком в лицо. Голова Синона дернулась, и он почувствовал солоноватый вкус на губах.

– Теперь понимаешь? – лукаво и даже ласково спросил старик и погладил свою огромную розоватую лысину, обрамленную венчиком седых волос.

Синон молчал. О боги, что он сделал? Почему судьба так жестока к нему? Собраться с силами и размозжить этому старику голову! Зачем? Там ведь за дверью стражники. Да и в конце концов он имеет право подозревать его… Приполз ночью из стана греков. Говорит, что кто-то освободил его… О боги… Но должны же они разобраться…

– Что же ты молчишь, друг Паламеда? Эй, стража!

В комнату вошли двое и остановились, тупо глядя на Ольвида.

– Ты звал, господин?

– Принесите бичи, только потяжелее, из воловьих жил, – сказал начальник царской стражи и принялся растирать поясницу. – Ох-ха-ха, старость…

Стражники вернулись, держа по длинному бичу, и выжидательно смотрели на Ольвида. Тот кивнул головой, и в то же мгновение раздался тонкий свист и острая жгучая боль опоясала Синона. Он бросился на колени:

– Господин, убей меня, но я говорю правду, истинную правду. Меня оклеветали, Одиссей обвинил меня в измене…

– Ты когда-нибудь перечил ему, становился на пути? Он в чем-нибудь завидовал тебе?

– Нет, господин.

– Почему же он возвел на тебя поклеп?

– Не знаю, может быть, это горбун Эврибат, его глашатай…

– Глупость… Когда тебя обвинили?

– На совете у Агамемнона, царя микенского. Одиссей предложил построить коня…

– Какого коня?

– Деревянного коня, полого изнутри, посадить в него воинов и оставить под стенами Трои, чтобы троянцы втащили коня в город.

– Воистину, нет предела фантазии людей, когда они смотрят на бич, – вздохнул Ольвид и кивнул головой.

Снова короткий взмах, и снова багровая полоска боли обвила грудь Синона. На коже выступили капельки крови.

– Клянусь тебе, господин, клянусь. Ведь я уже много раз умирал там, в яме, и по дороге сюда. Зачем мне лгать?

– Тебе, может быть, и не нужно лгать, согласен, – пожал плечами Ольвид. – Но Одиссей… Эй, стража, позовите царя Приама… Скажите, что здесь перебежчик с важными сведениями… Садись пока, Синон. Кто знает, может быть, тебя придется казнить, и ты еще настоишься… Эх-хе-хе, люди, глина – все одно. И я посижу, подожду царя священного Илиона.

В комнату вошел Приам. Глаза у него были сонные, и он на ходу поправлял пурпурную мантию, наброшенную на плечи. Он недовольно посмотрел на Ольвида, поежился.

– Холодно у тебя тут, Ольвид. И факелы чадят, того и гляди, задохнешься.

– Прости, царь Приам, что твой верный раб обеспокоил тебя в столь ранний час. – Ольвид низко поклонился. – Но вот этот человек, называющий себя Синоном, рассказывает странные вещи. Он говорит, будто Одиссей предложил построить огромного деревянного коня, полого изнутри, поместить туда воинов, сделать вид, что греки ушли, и ждать, пока мы втянем чудище в город.

– А почему мы должны втащить его в город?

– Потому что на коне будет написано, что он приносится в дар Афине Палладе и что в нем священный палладий, похищенный у вас Одиссеем и Диомедом, – торопливо объяснил Синон.

– Это так, Синон? – нахмурился Приам, рассматривая багровые полосы на теле эвбейца.

– Истинно так, о повелитель Троады, – прошептал Синон.

– Что было сначала, разговор о коне или обвинение в измене?

– Сначала цари обсуждали план хитроумного Одиссея и одобрили его, а потом уже итакийский царь возвел на меня напраслину. Вы-то уж это точно знаете, что не получал я золота из Трои.

– Это так, царь Приам, – вставил Ольвид.

– И цари поверили Одиссею?

– Да, царь.

– И тебя не побили камнями?

– Нет, меня бросили в яму.

– И этой ночью ты бежал?

– Да, царь.

– Как ты выбрался из ямы?

– Кто-то пришел в темноте, разрезал путы на моих руках и ногах и приказал мне бежать. И даже вытолкнул меня из ямы, ибо я был слаб и с трудом мог стоять на ногах.

– Ты знаешь, кто это был?

– Не-ет, царь. Было темно. Человек был в плаще и прятал лицо.

– Какого роста он был?

– Подожди, царь, дай мне сообразить… Теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, что он был невысокого роста…

– Он поднял тебя и вынес из ямы?

– Нет… Когда я оперся руками о край ямы, он поднял мои ноги и помог мне вылезти.

– Чувствовал ли ты в нем огромную силу?

– Не знаю… Я ждал смерти.

– Подумай!

– Обожди, теперь я вспоминаю, что он тяжело дышал, когда разрезал ремни на моих руках…

Приам посмотрел на Ольвида и сказал:

– Это был горбун Эврибат, глашатай Одиссея…

– Ты прав, как всегда, царь Приам, – восхищенно прошептал Ольвид. – Но почему Одиссею нужно было сначала обвинить этого человека в измене, а потом помочь бежать?

– Для того, чтобы Синон попал к нам и рассказал о деревянном коне. – Приам хитро улыбнулся и потер руки. – Измена – это лишь тонкий ход. Если бы Одиссей хотел отделаться от этого эвбейца, он бы тут же казнил его. Нет, Одиссею нужно было, чтобы мы узнали о коне.

– Да, царь, но почему он не мог просто отправить к нам своего человека под видом перебежчика?

– Да из-за твоих бичей. Всем известно, что после пятого удара любой начинает говорить правду.

– Значит, простой лазутчик признался бы, что его научил Одиссей? А Синон говорит правду и, сколько бы ни получил ударов, он будет говорить одну только правду? Не понимаю, царь…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});