Жуткие приключения Робинзона Крузо, человека-оборотня - Даниэль Дефо

Ноябрь сменился декабрем, и я предвкушал, что вскоре соберу урожай ячменя и риса. Отведенный под них участок был невелик, но на этот раз урожай обещал быть добрым. И тут внезапно я обнаружил, что вновь возникла угроза потерять всё зерно, так как у меня объявились многочисленные враги, от которых практически невозможно уберечься. Главными из них были козы и те зверьки, которых я назвал зайцами. Они совершали набеги на маленькую плантацию и днем и ночью, распробовав сладость побегов, едва те окрепли и на них начали завязываться колосья.

Единственной защитой от них стала изгородь, которой я окружил всё поле, но это потребовало большой затраты сил, особенно потому, что пришлось работать быстро. Впрочем, мои пахотные угодья были столь скромных размеров, что за три недели я обнес их довольно сносным забором. Подстрелив нескольких животных в дневное время, вскоре я распугал остальных, посадки мои выросли здоровыми и сильными, и урожай начал быстро созревать.

Однако если прежде меня разоряли козы и зайцы, то с появлением колосьев меня начали одолевать птицы. Обходя поле, чтобы посмотреть, как зреет урожай, я увидел, что вокруг него полно птиц, по всей видимости, дожидавшихся, когда я уйду. Я немедленно пальнул по ним из ружья, с которым не расставался. Однако при этом с поля поднялась другая стая, которую я поначалу не заметил среди колосьев.

Я был серьезно обеспокоен, понимая, что за несколько дней они уничтожат все мои виды на урожай и мне придется голодать, потому что я никогда не смогу вырастить хлеб. Я не знал, что предпринять. Тем не менее, я преисполнился намерением во что бы то ни стало отстоять свой хлеб, даже если для этого пришлось бы караулить его и днем, и ночью. Первым делом я осмотрел все поле, чтобы оценить ущерб, нанесенный птицами, и установил, что он был немалым. Однако пока зерна еще не созрели, поэтому и потери не слишком велики. Уцелевшие злаки обещали дать хороший урожай. Оставалось только уберечь его от птиц.

Я остановился у поля, чтобы перезарядить ружье, а потом пошел прочь, видя, что воры облепили все соседние деревья, словно выжидая, пока я уйду, да так оно и было на самом деле. Как только я скрылся из виду, они немедленно опустились на поле. Я до того рассердился, что не стал дожидаться, пока их не налетит еще больше, понимая, что каждое съеденное ими зерно могло бы со временем принести мне целый пек хлеба. Я бросился к ним, и мои вопли, а также запах зверя все же заставили их убраться прочь, на этот раз несколько подальше, но я подозревал, что они непременно вернутся, чтобы полакомиться сладким зерном, которого никогда прежде не пробовали.

Между тем наступила первая ночь ноябрьского полнолуния. Я все еще топтался у поля, когда превратился в зверя, и пристально всматривался в закопченные линзы, стараясь разглядеть как можно больше через туман, в котором блуждали мои мысли, когда зверь вырывался наружу.

Утром я прошелся по следам зверя и увидел кое-что из его добычи. Ползайца… еще один, но совершенно целый, зверь убил его просто ради развлечения… задранная коза с выеденным боком. Именно это и было мне нужно. Я подобрал останки и выставил их на всеобщее обозрение так, как в Англии выставляют трупы закоренелых преступников, подвешивая их на цепях для острастки остальных. Невозможно описать, какое потрясающее действие произвела эта мера. Не только ни одна птица не опустилась больше на поле, но все они покинули мою часть острова, и я ни разу не видел близ поля ни одной птицы за все время, пока там висели мои пугала.

Можете представить себе, до чего я был обрадован, и к концу декабря, когда наступило время второй жатвы, я снял урожай. По окончании работы я обнаружил, что с половины пека зерна я получил около двух бушелей[14] риса и почти два с половиной бушеля ячменя. Разумеется, эти измерения были приблизительными из-за отсутствия весов.

Все это очень меня ободрило. Я понимал, что со временем, с Божьей помощью, у меня будет хлеб. Однако тут передо мной возникли новые проблемы. Я не знал, как смолоть зерно, чтобы получить муку, а также не знал, как его просеивают, чтобы отделить зерно от шелухи. Не знал я и того, как из муки получается хлеб, как делается тесто, как его пекут. Ввиду всех этих затруднений и желания отложить про запас побольше семян и добиться того, чтобы у меня постоянно был хлеб, я решил, что не стану прикасаться к зерну этого урожая, целиком пустив его на семена, чтобы посеять их в следующий сезон. А пока что направлю все мои силы и энергию на то, чтобы, в конце концов, решить главную из стоявших передо мной задач, а именно, обеспечить себя зерном и хлебом.

Можно было сказать, что теперь я в прямом смысле зарабатывал свой хлеб. Довольно странно, что так мало людей, как мне кажется, задумывается о том, как много всего требуется для того, чтобы вырастить, сохранить, смолоть, замесить и испечь — одним словом, получить всего лишь один продукт, хлеб.

Между тем теперь мне необходимо было расширить поле, ибо зерна у меня уже было достаточно для того, чтобы засеять им около акра[15] пашни. До этого мне пришлось потратить не менее недели на изготовление лопаты. Лопата получилась у меня — сплошное горе, к тому же очень тяжелая, и работать ею было в два раза труднее, чем обычной. Впрочем, я преодолел эту трудность и засеял зерном два больших, ровных участка, расположенных вблизи моего жилища, и обнес их добротными изгородями. На эту работу ушло целых три месяца, потому что большая часть этого времени пришлась на сезон дождей, когда я не имел возможности выйти из дома.

Сидя дома, я развлекался беседами с попугаем и обучал его говорить. Постепенно он усвоил свое имя и, наконец, научился довольно громко произносить его. «Попка» стало первым словом, услышанным мной на острове из чужих уст.

Кроме того, некоторое время спустя произошло еще одно событие. Однажды я развел большой костер, чтобы поджарить мясо. Покончив же с этим делом, я начал гасить угли и нашел между ними черепок от разбившегося глиняного горшка. Он стал твердым, как камень, и красным, как кирпич. Я удивился и сказал себе: «Если можно обжечь черепок, то, наверное, можно обжечь и целую посудину».

И я стал учиться регулировать огонь, чтобы можно было обжигать на нем глиняную посуду. Никто в мире не испытывал такой радости по поводу столь заурядной вещи, какую испытал я, когда убедился, что мне удалось получить огнеупорную глиняную посуду. Я сразу же наполнил водой один из горшков и, подвесив его над костром, сварил себе мясо. Из куска козлятины получился отличный бульон, но суп вышел бы намного вкуснее, если бы в моем распоряжении была овсяная мука и кое-какие другие продукты.

Следующей моей заботой было придумать, как сделать каменную ступку, чтобы размалывать или, вернее, толочь в ней зерно. Потратив много времени на поиски камня, я отказался от этой мысли и решил присмотреть большую колоду из твердого дерева, найти которую оказалось значительно проще. Затем мне пришлось придумать решето, чтобы просеивать помол для отделения отрубей и шелухи, без чего, как мне казалось, невозможно испечь хлеб. Я решил эту проблему, вспомнив, что среди матросской одежды были хлопчатобумажные или муслиновые шейные платки. Из них я изготовил три маленьких сита, вполне пригодных для дела, которые верно служили мне на протяжении нескольких лет.

Теперь предстояло подумать о том, как печь хлеб, когда у меня будет зерно. Я долго ломал голову над тем, чем заменить печку. Наконец и эта проблема была решена, и я смог испечь себе ячменные лепешки и, вдобавок ко всему, вскоре стал заправским хлебопеком. Я готовил себе лепешки из риса и пудинги, но пироги не пек, потому что для них у меня не было другой начинки, кроме птичьего мяса и козлятины.

Не приходится удивляться, что во всех этих хозяйственных заботах прошла большая часть третьего года моего пребывания на острове. Следует заметить, что в промежутках между этими делами я должен был посеять новое зерно и многое другое. Когда пришла пора, я собрал новый урожай и со всем тщанием перенес его домой, оставив храниться в колосьях до тех пор, пока у меня не появится время перетереть его, ибо для обмолота у меня не было ни гумна, ни цепа.

А затем, когда урожаи возросли, мне потребовался более просторный амбар, ибо теперь я собирал до двадцати бушелей ячменя и столько же риса, если не больше. Теперь я мог, не экономя, брать зерно на еду, поскольку сухари у меня закончились очень давно. При этом я решил определить, сколько зерна мне потребуется для того, чтобы прокормиться в течение года, и проводить сев только раз в году.

Оказалось, что на год мне с избытком хватает сорока бушелей ячменя и риса, и я решил, что буду ежегодно сеять столько же, сколько в предыдущем, надеясь, что этого урожая мне хватит на хлеб и на все остальное.

Идут годы, морское путешествие, зловещее предсказание