616 — Ад повсюду - Давид Зурдо

Девочка брызнула на меня бензином из бутылки, когда ее саму охватило пламя. Но Богу было угодно, чтобы я выжил и мой век оказался долог. Может быть, это наказание. А может — проклятие. В пламени, которое обожгло мое лицо, я, словно в зеркале, увидел другое лицо. Оно показалось мне исполненным безграничного покоя и великой печали. На меня смотрело само воплощение зла. Оно не смеялось надо мной и ничего мне не сделало. Лишь задержалось на мгновение — и исчезло. Но этот взгляд я буду помнить вечно. Стоит мне закрыть глаза, и его глаза вновь встают передо мной. Смотрят на меня из темноты.

— То, что вы только что рассказали мне, ужасно. И это лицо, спокойное, но пугающее… Оно так похоже на то, что видел я сам. Но что все это может значить?

Голова старика затряслась. Руки безвольно упали на плед из грубой шерсти. В одной из них он сжимал серебряное распятие. Юноша в первый раз столкнулся с темными силами. Он нуждался в помощи и совете. Но не это занимало сейчас мысли старого монаха. Всю свою жизнь брат Джулио ждал этой встречи, но никогда не думал, что она произойдет вот так, в тишине кельи, без катаклизмов и потрясений. Никто не мог понять его видение лучше, чем тот, кто пережил его сам. Что оно могло значить? Он не знал. Мужество, не изменявшее ему на протяжении долгих лет, даже во время двух мировых войн, сейчас рассыпалось, как хрупкое стекло. Впрочем, это происходило с тех пор, как умер Папа Иоанн Павел II… Но об этом старик предпочел пока умолчать. Он не мог и не хотел думать об этом. Его последние дни были наполнены горечью, которая растекалась по всему телу, как яд. Лишь собрав остатки воли, он смог успокоиться, чтобы ответить Альберту благочестивой ложью, которая, скорее, успокаивала его самого. Иногда ложь лучше правды, если правда не приносит свободы.

— Злой дух пытается совратить тебя с истинного пути, поселить страх в твоей душе. Но не позволяй злу укорениться в тебе. Следуй избранным путем и ничего не бойся. Верь в Бога. Он — свет, который озаряет нам путь, хотя мы и не можем до конца постичь смысла Его деяний. Верь в Бога, Господа нашего, и Он откроет твой разум.

Эти слова прозвучали не слишком убедительно. Видимо, старик сам не верил в то, что говорил. Его призыв положиться на волю Всевышнего напомнил иезуиту его собственные слова в тех случаях, когда ему нечего было ответить отчаявшемуся человеку.

— Я должен узнать правду, — пробормотал Альберт и повторил это уже громко.

— Отправляйся теперь в Рим. Я устал. Скажи Игнатию, что я вспоминаю о нем в молитвах, пусть и он помолится за меня. Очень скоро мне это понадобится.

Брат Джулио на секунду задумался. Он до сих пор сомневался, следует ли Клоистеру идти до конца. Он испытывал жалость к молодому священнику и боялся за него. Но слова иезуита в конце концов убедили его в том, что юноша должен знать всю правду. Он вспомнил свой разговор с кардиналом Франциком. Тогда он сам сказал ему, что Альберт как священник имеет право и обязан искать истину.

— Когда ты вернешься в Рим, скажи его преосвященству, пусть покажет тебе Кодекс, который хранится в Секретном архиве.

— Кодекс? — удивился Альберт.

— Да. Древний Кодекс, происхождение которого неизвестно. Я надеюсь, что он поможет тебе на тернистом пути. Сам Иоанн Павел II прошел по этому пути, по крайней мере в последние мгновения своей жизни… — Старик замялся, но все же сказал: — У него тоже были видения загробной жизни. И, как у многих других, они оказались не радужными.

— У Папы?!

— Он тоже разделял наше беспокойство. Он знал о твоих исследованиях от доброго Игнатия. Но не воспринимал их всерьез, вплоть до самого конца…

— Так что же видел Его Святейшество?

— Он произнес всего одну фразу, перешедшую в шепот. Фразу, которую я не буду повторять.

Клоистер уже догадался, что это была за фраза, и неожиданно ощутил дрожь. Он хотел заговорить снова, но монах Джулио остановил его. Его голос звучал сейчас глубже и медленнее — так, будто он взвешивал каждый слог:

— Теперь оставь меня, сын мой. Отправляйся в Рим. Я в отчаянии. Хотел укрепить тебя, но эта встреча увеличила мое собственное беспокойство. Я ничего больше не могу сказать тебе и должен готовиться к смерти. В самом деле не знаю, что тебе сказать. Я уже ничего не знаю. Буду молиться, чтобы на том свете мои сомнения рассеялись. А у тебя еще есть время разрешить твои, если Богу будет угодно. Отправляйся в Рим и будь осторожен.

Последние слова монаха прозвучали как приказ. Альберт поднялся со стула, осторожно сжал сухую руку отшельника — кожа на руке сморщилась, как древний пергамент, — и, не говоря ни слова, вышел из кельи. С каждым днем его засасывало в огромную воронку, и сегодня он еще больше приблизился к эпицентру. Старый монах был хорошим человеком. Но и его мудрости оказалось недостаточно, чтобы снять груз с души иезуита. Напротив, воспоминания брата Джулио об Иоанне Павле II и о том, что он пережил в молодости на Сицилии, лишь усилили тревоги и сомнения Альберта. Старец как будто сам ждал Клоистера, чтобы с его помощью найти ключ и установить связь с реальностью, которой он не мог постичь ни сердцем, ни разумом.

Альберту вспомнилось одно стихотворение. Он прочел его еще подростком и не помнил ни его названия, ни имени автора, ни книги. Но эти строки навсегда врезались ему в память:

Ночь светла, если сравнивать с бездной души.Небо без звезд и луны кажется ясным.Как беспросветна черная грусть,Как тяжела и жестока.Что же есть счастье? Сон или явь?Явь — для кого-то, кому-то — несбыточный сон…Слезой не откроешь решетку. Не сломаешь висячий замок.Волнуется сердце. Но тщетно.Бледнеют герои, в бою заглушая свой страх.Счастья в безумии страсти порой не найти.

10

Бостон

В спальне надрывался телефон. Одри уже проснулась, но вставать не хотелось: она только начала приходить в себя после бессонной ночи, обильно сдобренной виски. Она решила не появляться на работе и не отвечать на звонки секретарши. Но та, похоже, решила взять ее измором.

— Да, Сьюзен, — сказала Одри, сняв наконец телефонную трубку.

— Ну слава богу! Где ты пропадаешь? Вчера я звонила тебе весь день — и домой, и на мобильный. Я отменила все твои визиты.

Одри протерла глаза. У нее болела голова и сводило живот.

— Дай мне отдохнуть, Сьюзен, ладно? Вчера был ужасный день.

Секретарша работала с Одри уже три года и не помнила ни одного дня, который можно было бы назвать прекрасным. Все дни заканчивались одним и тем же: Одри стояла у окна с грустным, задумчивым видом, провожая взглядом вереницу машин на проспекте Содружества.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});