Своя радуга - Лев Соколов

– Слышь-ка, господин унтер-офицер. – Сказал он с насмешкой в сторону унтера Васильчикова лежащего правее. – Патроны у меня брал, а отдавать назад пришлось, да еще с прибытком. Выходит обоймица моя в рост пошла.

– Заткнись, холера! – Донесся из цепи голос Васильчикова, впрочем, похоже по тону, ругавшемуся больше по привычке. – Прохвост!..

Петр посмотрел налево. Там совсем недалеко от него лежал рядовой… сперва Петру показалось, что вовсе без оружия. Но потом, приглядевшись он заметил у того совершенно терявшийся в кулаке малюсенький кургузый пистолетик, из той породы, что обычно называют "жилеточными", или "дамскими игрушками".

"Твою камаринскую!.." – Подумал Петр.

– Ты-то на кой сюда с этой пистонкой вызвался? – Буркнул Петр, поймав взгляд солдата. – Из неё даже чтоб застрелиться толком не выйдет! Убьют ведь совсем даром!

– Ничаго, – заухмылялся солдат. – Раньше смерти-то не убьют… Пошпыляю этой игрушки для близиру, а потом уж австрияк мне сам винтовочку-то принесет.

– Петр невольно улыбнувшись в ответ, покачал головой.

За солдатом с пистолетиком лежал один из бойцов Медлявского с винтовкой. За ним фельдфебель из раненных, – с головой бинтованной через ухо, – перевернувшись на спину деловито снаряжал, трофейный видимо, австрийский пистолет, сдавливая в рукоять патроны из вставленной сверху пластинчатой обоймы. Кто был слева дальше Петр уже не видел.

"Охо-хо"…Петр взвесил в руке свой кольт, увесисто лежащий в руке. Машинка придавала уверенности, хотя Петр знал, что в реальном бою, пока противник не подойдет вплотную, пистолет практически бесполезен.

Сзади тихо зашуршала листва. Петр оглянулся. У нему полусогнувшись приближался Медлявский.

– Устроились? – Спросил он Петра.

– Как в офицерском клубе.

Медлявский улыбнулся, но как-то криво, только одной половиной бледного лица.

– Я буду на другой стороне дороги. Если… – Он замялся. – Ну, в общем… если меня убьют, то вы примете командование на себя. Я Васильчикова предупредил.

– В нашей диспозиции и плане боя нет ничего такого, с чем не справился бы сам ваш Васильчиков. – Пожал плечами Петр. – Ну, впрочем, приму.

– И вот тут у меня еще письмо… – Похлопал себя по нагрудному карману мундира Медлявский. – Личное, понимаете?..

– Если останусь жив, обязательно прочту его, под шампанское с веселыми друзьями. – Пообещал Петр.

– Нет! – Округлил глаза подпорутчик. – Это…

– Да успокойтесь, Медлявский. – Фыркнул Петр. – Скорее всего, если дело пойдет неудачно, отсылать ваше письмо будет некому. Впрочем, чудеса случаются. Если жребий сохранит мне жизнь, я конечно отошлю письмо, не нарушая его конфиденциальность. Да и вообще, все еще может закончиться хорошо. Австрийцы могут не выйти на нас, или наши части могут подойти раньше. Не справляйте панихиду раньше времени. Помните, как называют солдаты тех, кто спешит сам себе заказать панихиду?

– Помню. Я просто на всякий случай. Не думайте, что я боюсь.

– Не думаю. Хотя я сам вот, например, боюсь. – Не кривя душой признался Петр. – Но мне можно, потому что я здесь не командир. А вам нельзя. На вас смотрят подчиненные. Командир должен внушать им уверенность бравым видом, и поражать противника гласом и указующим перстом. Так что идите, и внушайте. На самом деле вы держитесь молодцом. Сейчас займите облюбованное место, чтобы не выдать раньше времени нашу позицию. Да… Вы уже сказали солдатам, как они должны действовать при виде противника?

– Еще нет.

– Сообщите нам со своего места, только не громко. Пусть приказы теперь передаются тихо, по цепочке. Кто первый заметит противника, тот пусть передаст, тоже по цепочке вправо и влево. Огня без команды не открывать.

– Да…

– Ну, идите. Мы еще успеем поговорить после боя.

Медлявский поднялся, тщательно стер темно-зеленой штанины приставшую к колену грязь, и придерживая фуражку покрался к дороге. Петр лежал, рассеянно наблюдая за местностью. Через некоторое время сосед слева с маленьким пистолетиком тихим голосом передал ему, что приказ – себя не выдавать, о появлении противника тихо предупреждать соседей, а огня без команды не открывать. Петр кивнул, и исправно перетарабанил это самокатчику с карабином. Опять потянулось время, шинель на осенней земле намокла и отдавала сыростью в колени и локти.

"Знал бы что будет время, ветвей бы подстелил", – подосадовал Петр.

Он в очередной раз хотел поглядеть на часы, когда до его ушей вдруг дошел слабый, едва различимы очень глухой гул. Петр завертел головой, пытаясь выхватить звук. Гул все нарастал, приближаясь. Знакомый шум, – где-то перед ними двигалась "многоножка" пехоты в походном строю. Звук сотен ног, поднимающихся и одновременно ударяющих о землю. Петр повернулся к соседям, – они то же слышали.

Сосед слева передал, – себя не выдавать, ждать появления, стрелять только по команде. Петр передал вправо, и продолжал смотреть извилистую лесную дорогу. Гул приближался, и глаз непроизвольно ждал, что сейчас из-за поворота – будто змея – появится голова походной колонны. И фигурки людей увесисто и неторопливо ступавших по дороге действительно появились, но было их всего-то около десятка человек."Головной дозор" – Подумал Петр.

– Куки, – с каким-то злым удовлетоврение протянул самокатчик справа.

Петр глянул на него, и мелькнувшей походя мыслью отметил, что самокатчик-то по-видимому отнюдь не новичок. И вот это словечко "куки", – так называли армию двуединой монархии только фронтовые русские офицеры и нахватавшиеся от них солдаты-фонтовики, по её самоназванию – Кайзерлихе унд Кунюглихе Арми, – Цезарьская и Королевская армия; – или сокращенно "КуК-арми"… И то как спокойно и сноровисто прижался самокатчик к своему карабину. Нет, не новичок… А перед унтером за свой карабин дурачка разыгрывал…

"Головной дозор, – снова подумал Петр. Но уже слышна и "многоножка" большого тела. Они идут с сильно сокращенной дистанцией между основной колонной и охранением, возможно упрощенным порядком. В лесу они боятся растягивать и дробить походный строй. Что в поле зашита, – в лесу смерть. Да, ни одному офицеру не улыбается повторить классическую ошибку Квинтилия Вара. Растянувший колонны в лесу теряет и легионы и голову…".

Слева, лежавший за раненным с дамским пистолетиком, солдат, отложил свою винтовку, лихорадочно прошкрябал по пуговицам воротника косоворотки, выцарапал из-под него образок, и застыл, горячо припав к нему губами.

Головной дозор двигался по дороге. Изменчивого голубовато-серого цвета мундиры, и кепи-"крышки". Австрияки, конечно. Сколько же их идет позади? Это батальонная колонна? Головная часть полка? Они подходили все ближе, а за ними в нескольких сотнях метров позади на повороте уже высовывала голову людская 'змея'.

Слева "солдтаский телеграф" принес приказ: подпустить головную группу поближе, целить в неё, ждать команды! Петр передал… Ах, как бы мы могли их раскатать! Суда бы станковый пулемет. Хоть один! Только один! Или в таком лесу даже лучше было б несколько датских ружей-пулеметов, которые были на вооружении конной гвардии. С ними можно было бы переносить огонь сноровистей… Как можно было бы прочесать в глубину этот вылезающий из-за поворота густой строй!.. Только дать ему выйти… Мечта пулеметчика.

И нет пулемета.

Петр со злостью взглянул на свой кольт. Впрочем, бессмысленные сожаления. Он перенес взгляд на головной австрийский дозор, поудобнее положил пистолет, и большим пальцем взвел сухо щелкнувший курок. Сероватые мундиры расплывались в тонких прицельных приспособлениях. Он реально представлял себе возможности своего оружия. Наметанный глаз мерил дистанцию. Нет, и до этих еще далеко… Пистолетный патрон имеет слишком крутую траекторию. Сейчас целься в голову, хорошо если попадешь в ноги… Возможно ему стоило раскошелится на маузеровский пистолет-карабин в колодке, который так настойчиво когда-то рекомендовал ему продавец. Но опять же, бессмысленные сожаления.Австрийский дозор тем временем подходил все ближе.

– Ого-онь! – Раздался слева отчаянный голос Медлявского, и тут же в подтверждение сухо треснул выстрелом его наган. С секундной задержкой бухнул винтовочный залп. Петр аккуратно взяв превышение тоже нажал на спуск. Пальба всем миром вышла на удивление результативной. Офицер шедший впереди совершенно без запинки нырнул, не выставляя рук, вперед, лицом, в дорожную грязь, и вонзился в неё нелепо вывернув руку; круглое кепи с кокардой подскакивая укатилось от него вперед. Несколько солдат за ним упали как кегли. Один попытался сдернуть винтовку с плеча, но вдруг обессилел, уткнул её прикладом в землю, как опору, не сдюжил, прижался к ней щекой и сполз вниз. На ногах из всего дозора осталось всего четверо. Сняв с плечей винтовки они бросились к обочинам и нырнули за деревья. Вот один высунул голову из-за широкого дерева, – справа от Петра тут же хлестанул выстрел и австриец ухватившись за лицо опрокинулся на спину. Петр посмотрел направо. Самокатчик удовлетворенно передергивал затвор. Метко его карабин бил, правда не только по австрийцам, но и по Петровым ушам… На самой дороге среди лежавших вповалку тел кто-то мучительно застонал. Треснул ответный выстрел одного из уцелевших австрийцев.