Трава под снегом - Вера Колочкова

Вот и сейчас «оно-мамо» собрало губы в ниточку, злобно глянуло в их сторону и свалило из кухни, гордо подняв не чесанную со сна голову.

– Обиделась… – с тоской прошептала ей вслед Анька, но тут же и встряхнулась, повернула к нему веселое круглое лицо. Улыбнувшись, резко поднесла кулак к лицу: – А ты сам-то не лыбься, не лыбься! Узнаю чего, башку оторву, понял? Ты меня знаешь! И тебе, и лахудре твоей оторву! – И без всякого перехода, прежним грозно-веселым голосом добавила: – Тебя кормить или ты в душ сначала?

– Кормить. Ты же знаешь, я с похмелья всегда голодный.

– Ага, сейчас… Мы вчера с мамой студень варили. Так вкусно получилось, как в нашей русской печке! И я тоже кусочек съем…

– Анька, не смей! – визжащей пулей прилетел на кухню тещенькин голос, и вскоре она сама нарисовалась в проеме, набычилась на дочь в священном ужасе, будто Анька говорила не о куске студня, а о куске цианистого калия.

– Не смей! Ты ж на диете, тебе нельзя студень! Забыла, что ли?

– Да ладно, мам…

– Что ладно, что ладно? Ты ж завтракала, хватит с тебя!

– Ой, да чего я там завтракала? Пощипала зеленой травки, как телка на выгоне!

– Ты творог ела, сок жатый пила! И еще эту ела… Как ее, бишь, хрень эту называют…

– Ну да… Спаржу еще ела… Да не могу я ею насытиться, мамо! Сама же говоришь – хрень! Хрень и есть… Только проглотишь – тут же бедный желудок от голоду ныть начинает!

– А ты как хотела? – сузив глаза и уперев полные кулаки в крутые бока, быстро закачала головой тещенька. – Они ж, девки-то, которые тощие, все так и худеют. Все терпят, у всех желудок ноет. Что делать, если такая мода на худобу пошла? Надо же соответствовать! Тебя теперь положение обязывает…

– А какое у нее теперь положение? – насмешливо поднял голову от тарелки Андрей. И, повернувшись к Аньке, свел брови домиком: – Ты что, в депутаты подалась? А почему я не знаю?

– Да молчи ты, ирод… Все бы насмехался только! – цыкнула в его сторону тещенька. – Нет чтоб помочь супружнице!

– А как я ей в этом вопросе помогу? Тоже на диету сяду?

– И сядь!

– Тогда уж лучше вы…

– Это ты на что намекаешь?!

– Я не намекаю, я предлагаю.

– В смысле? Чтоб и мне тоже совсем не жрать? Да ну тебя… – совершенно всерьез махнула она на него рукой и даже отступила на шаг назад, вытаращив глаза. Испугалась, бедная. Даже голос полинял, сделался тихим и глуховатым, как у больной. – Не, Андрюха, что ты… Мне этого нельзя… Зачем? Что я, молодая, что ли? Я свой бабий век давно отжила! Хорошее питание работой да страданиями заслужила. Да и здоровья уж никакого нету… Мне сейчас голодать – все одно что по живому ножом резать. Не, не годна я для этого дела!

– Ну, зачем вы на себя наговариваете, вы еще вполне ничего…

– Нет! Я тут не пришей кобыле хвост, я исключительно за-ради дочки стараюсь! Ты посмотри, посмотри на эту коровушку, жену свою! Ведь душенька слезьми обливается, когда она с этими худосочными оглоблями рядом стоит! У них спины прямые, задницы выпуклые, живот к позвоночнику прилипает… Конечно, при такой худобе-комплекции и титьки сразу во всей красе видны! А у нашей Аньки что? Титек много, а красоты их не видно. Что задница, что талия с животом – все одно место. Колобок колобком…

Вздохнув, она будто бы пригорюнилась, но не надолго. Распрямила стан, решительно шагнула к столу, потянула на себя Анькину тарелку с аппетитно трясущимися кусочками студня. Потом и вилку тоже из Анькиной руки выхватила. Наметив глазом порядочный кус, воткнула в него вилку, плотоядно сунула в рот, зажмурилась от удовольствия, проговорила невнятно:

– Пусть хуже мне будет, чем добру пропадать… За-ради дочери…

Анька, глядя на мать, смиренно моргнула, сглотнула голодную слюну. Бедная. Опять ночью тайком к холодильнику пробираться будет. Или его среди ночи разбудит, попросит принести ей чего-нибудь.

– Не переживай, доча. Терпи, – облизывая толстые сизые губы, чавкнула довольно тещенька, намериваясь подцепить вилкой второй кусок. – Вечером в гости идем, там все равно натрескаешься. Там тебя все равно не удержишь…

– А к кому вы в гости идете? – удивленно переспросил Андрей.

Вопрос неуклюже повис в воздухе, и обе женщины уставились на него с недоумением. Потом переглянулись, снова уставились.

– Так как же… К папочке твоему идем… Ты что, забыл?

Фу-ты, черт! Он и впрямь забыл, что зван к отцу на день рождения его новой жены! Впрочем, не такой уж и новой – отец женился незадолго до его сыновнего явления, что, говорят, было в порядке вещей. Сколько их всего было, этих жен, никто даже толком сосчитать не мог. Одни говорили – шесть, другие – семь, третьи вообще рукой махали, сбившись со счета.

– Да я не забыл, просто мозги с утра включиться не могут. Надо, так идем. Что ж.

– Кстати, папочка твой звонил с утра, про тебя спрашивал… – елейным голоском пропела теща. Она всегда голосом умягчалась, когда речь об отце заходила. – У него там совещание какое-то, что ли? Название такое мудреное…

– Совет директоров.

– Ага! Точно так и есть! Так он и сказал! Все директора совещаются…

– Ладно. Понял. Я сейчас в душ, а потом на работу поеду.

– Может, отпросишься у папочки? Раз, говоришь, мозги не включаются…

– Нет. Поеду. Ему мои мозги что включенные, что невключенные – одинаково без надобности. Сижу там дурак дураком…

– Так ты не показывай виду, что дурак дураком! – чуть склонившись к нему и преданно глядя в глаза, запела-зашептала свою колыбельную песню теща. – Сиди так, будто ты шибко умный! Надуй важную морду лица и сиди, в потолок поплевывай! Папочка же тебя все равно в обиду не даст…

– Хорошо. Буду сидеть шибко умным. И в потолок поплевывать. Боюсь только – вдруг не попаду? А насчет морды лица… Спасибо, конечно, что научили. А то я измаялся весь. Думаю, как мне там без морды лица сидеть, на совете директоров?

– Опять насмехаешься? Я ж тебе от души советы даю, а ты насмехаешься! Другой бы радовался, что ему подсказывают…

– Мамо, не заводись! Отстань от него! Пусть едет! А нам с тобой еще в магазин надо. В тот, где мы вчера туфли блестящие присмотрели. Они к новому розовому платью подойдут.

– А ты что, хочешь в том платье пойти? Ты ж еще до него не похудела! Оно в облипочку на тебе сидит, как рубаха исподняя!

– Ой, да ну тебя… Ну, не похудела, ну и что…

– А жрать меньше надо, вот что!

Дальше слушать их перебранку он не стал. Надоело. Быстро принял душ, побрился дрожащими похмельными руками, порезав до крови подбородок. Когда, уже одетый и благоухающий дорогим парфюмом, заглянул на кухню, жены с тещенькой там уже не застал. Наверное, за розовыми блестящими туфлями рванули. Маленькая Роза обернулась к нему от мойки, улыбнулась приветливо: