Автономия и ригидная личность - Шапиро Дэвид

Этот взгляд объясняет многие аспекты садизма. Например, важно, что садистская личность регулярно выбирает себе жертву среди своих подчиненных, относительно беспомощных людей, которыми она может управлять. Вполне правдоподобно, что такая заинтересованность в управлении или в «дисциплине» другого человека — это в каком-то виде распространение вовне заинтересованности ригидного характера в самоуправлении и самодисциплине и что таким образом он укрепляет и усиливает ощущение своего авторитета, силы и воли. Каждый, кто имел дело с ригидной личностью, очень хорошо знает, что ее непреклонная и дисциплинированная целеустремленность часто заставляет склоняться перед ней окружающих. Можно сказать, что точка, в которой такое намерение заставить других согнуться превращается в заинтересованность в том, чтобы другие согнулись, является граничной при переходе от упрямства к садизму, а клинический опыт говорит о том, что такой переход — обычное явление, которое легко совершается. Вместе с тем между этими двумя установками есть важные различия, которые расплываются при попытке соединить их в одну. Есть аспекты садизма, жестокости, которые, на мой взгляд, вряд ли возможно правдоподобно объяснить любой степенью заинтересованности и даже стремления одного человека управлять другим. Агрессивная удовлетворенность -удовлетворение именно страданиями другого, может быть, даже ненавистного человека, — это существенная и неотъемлемая часть садизма.

Я уже ссылался на то, что мишенью для садистской личности становится относительно беспомощный, а главное — подчиненный ей человек, которого садист считает слабым или себе подвластным. Садизм можно увидеть в поведении сержанта в отношении к новобранцу, в отношении начальника к подчиненным, в отношении мужа к жене, в отношении взрослого к ребенку. Даже в некоторых совершенно исключительных случаях, как, например, в проявлении садистской жестокости детей к учителю жертвой может стать тот учитель, который кажется более беспомощным и более слабым по сравнению с другими учителями. Это не просто вопрос безопасности или доступности таких мишеней для садиста; эти люди возбуждают садистский интерес. Иначе говоря, сущность садизма заключается в том, чтобы причинить страдания относительно беспомощному или «подвластному» человеку, а также продлить мучения уже страдающего человека. Агрессия по отношению к человеку, который может себя защитить, — это, по мнению Фромма, совершенно иной феномен, который отражает совершенно иные побуждения и интересы[61]. Установка, порождающая садизм, — это установка соперничества более сильного с более слабым. По существу, садизм — это специфическое выражение такого соперничества.

В свете психологии ригидного характера совсем нетрудно понять существование таких установок и отношений. Ригидные личности ко всему всегда подходят с собственной меркой, и многие из них живут с осознанием самомнения, своих выдающихся успехов и достижений, статуса и авторитета, своего членства в какой-нибудь партии, группе, клубе или принадлежности к какой-нибудь особой и престижной группе или категории. В таком виде осознания уровня своей «кондиционности» и озабоченности ее измерением всегда содержится сравнение с «кондиционностью» других и осознание того, какие люди находятся выше, а какие ниже относительно этого уровня, а также того, что, например, люди более низкого социального статуса или менее успешные относятся к более низкой «кондиции». Чрезмерное уважение к одним людям сочетается с презрительным отношением к другим. Иногда это презрение выражено в сравнительно мягкой форме или, по крайней мере, остается относительно незаметным, как, например, установка покровительства, которая при данной психологическои декорации присуща многим «сильным» мужчинам по отношению к женщинам.

Вместе с тем, иногда бывает, что ригидная личность обладает некой реальной властью вне рамок осознания высшего и низшего статуса, и тогда она становится поборником строгой дисциплины. Такому человеку присуще завышенное ощущение его личной власти, а значит, он является авторитарным и догматичным. Вполне возможно, что его нормы и общая тенденция его установок консервативны и вполне приемлемы, ибо они во многом основаны на его уважении к существующей власти. Эти люди уверены, что такое уважение к власти, дисциплине, подчинению и, может быть, даже к принуждению является необходимым и важным в отношениях между главным и подчиненным, родителем и ребенком, учителем и учеником. Оно необходимо для правильного обучения, для поддержания порядка и существующих норм, для развития личности[62] и выполнения своих обязанностей.

Все сказанное выше не обязательно относится к садизму, но имеет с ним определенное родство. Мы знаем, что садизм постоянно ассоциируется с педагогическими, моральными, дисциплинарными или исправительными целями и оправдывается ими, что садистское поведение часто применяется, чтобы научить ребенка, преступника, подчиненного, новобранца уважению к власти и «правильным» ценностям и нормам. Садизм связан с такими целями и может легко быть в них «обернут», так как является результатом такого же образа мышления, который порождает эти цели, или, по крайней мере, результатом образа мышления, возникшего в условиях особого напряжения.

Если уже существующее чрезмерное и смутное ощущение ригидной личностью своей власти еще больше уязвлено ее чувством покорности, стыда и унижения, она может перейти в защиту, а ее установки становятся более жесткими и агрессивными. У такого человека возникает острое осознание своего уровня и статуса и уровня и статуса окружающих. Он становится более ригидно-авторитарным, иногда — надменным и высокомерным и более мстительным; а его установка по отношению к подчиненным или к людям, которых он считает своими подчиненными, слабыми или недисциплинированными, становится откровенно презрительной[63]. Такими людьми для ригидной личности могут быть в основном женщины и даже «женоподобные» мужчины, воплощающие в себе все то, чего ригидная личность стыдится и, защищаясь, отвергает и отрицает, а следовательно — ненавидит. Ригидный человек считает их недостойными уважения. Они испытывают к нему отвращение, иногда он вызывает у них возмущение, вплоть до навязчивости; и если ригидная личность в силу своего положения обладает реальной властью, она может захотеть им отомстить и наказать их. Именно такое презрительное наказание слабости или подчиненности, а в особенности — нераскаявшейся покорности, недисциплинированности и непочтительности мы называем садизмом[64].

Такое наказание является гораздо более агрессивным и раздражает гораздо сильнее, чем стремление к абсолютному контролю, о котором говорит Фромм. Но вместе с тем оно гораздо более специфическое и по форме, и по своим целям, по сравнению с проявлением обычной «агрессии». Форма такого наказания отражает его истинную природу: наказывать «слабость» «дисциплиной», заставлять подчиненных испытывать стыд и осознавать свое положение, унижая и обесценивая их, показывая, «кто в доме хозяин», «давая им урок» отношения к власти, заставляя их ей подчиняться, — все это иногда смешивалось с реальной заинтересованностью в нравоучении жертвы, иногда — с рационализацией такой заинтересованности, иногда — с сознательным чувством гнева, что жертва этого заслуживает.

Военной организации всегда присуща авторитарность, поэтому нет ничего удивительного в том, что именно здесь можно найти чрезвычайно яркие примеры проявления садизма. Например, их можно увидеть в учебных военных лагерях для новобранцев американских морских пехотинцев (возможно, в основном такая практика в несколько умеренном виде вообще присуща военному обучению новобранцев)[65]. К ним обращаются с нескрываемым презрением (в основном офицеры-сверхсрочники), постоянно подвергают оскорблениям и унижениям, дисциплинарным принуждениям, требуя абсолютного подчинения. Все эти средства используются, чтобы наказать их за мягкость и слабость характера, присущую гражданским людям, за недостаток дисциплинированности, за «поведение, недостойное мужчины». Их физические нагрузки настолько высоки, что явно превышают обычные физические возможности и, следовательно, служат побудительной причиной для физического наказания за слабость и «малодушие». При этом трудно разделить чисто садистскую цель наказания («дисциплина») недисциплинированного гражданского менталитета новобранцев от стремления установить военную дисциплину, то есть трудно отделить заинтересованность в том, чтобы «преподать им урок», от заинтересованности в том, чтобы действительно их чему-то научить. С точки зрения военного человека обучение и военной, и индивидуальной дисциплине, которая должна прийти на смену недисциплинированной гражданской независимости или «слабости», требует власти, основанной на принуждении и наказании. Вполне возможно, что такая точка зрения имеет право на существование и что все эти методы ведут к достижению успеха в соответствии с выбранными целями.