Близко-далеко - Иван Майский

Альфан потер руки от удовольствия, точно он сам был если не Константином, то его главным советником, и затем продолжал:

– Константину нужно было укрепить завоеванную власть и как-то объединить расползавшиеся части империи. И для этого он опять-таки решил использовать христианство. Перенеся столицу из Рима в Византию, он основал Константинополь и возложил свои главные надежды на восточную половину империи, где христиане были особенно сильны. Надо было придать этой части блеск и ореол, создать в ней какой-то притягательный для христианства центр. Ведь христиане, так хорошо послужившие ему в прошлом, могли послужить и в будущем! И вот умный император решает «открыть» Иерусалим! В том же, 325 году он отправляет туда свою престарелую мать Елену, снабдив ее надлежащими инструкциями. В результате Елена «находит» там, где нужно, крест, гвозди и прочие атрибуты «страстей господних». Затем Константин строит в Иерусалиме храм – родоначальник того храма, который вы видели вчера. Это и было началом культа Иерусалима…

Альфан сердито переворошил угли в камине и, отложив щипцы, продолжал.

– У Константина была еще одна причина, уже более личного свойства, для того чтобы послать свою мать в Иерусалим. Видите ли, то немногое, что сохранилось о ней в истории, заставляет думать, что «святая равноапостольная Елена» в реальной жизни была… ну, скажем так: легкомысленной женщиной, веселой Магдалиной. Известно, что она была дочерью трактирщика. Известно, что до двадцати восьми лет она не выходила замуж, а в двадцать восемь лет родила сына Константина, будущего императора, от римского военачальника Констанция Хлора, тоже будущего императора. Известно далее, что в 293 году нашей эры Констанций Хлор, усыновленный императором Максимианом, разошелся с Еленой, как с женщиной «низкого происхождения», и женился на падчерице императора. Однако сын Елены, Константин, остался верен матери, и, когда в 306 году, после смерти Констанция Хлора, он был провозглашен императором, ей стали воздаваться большие почести: она была возведена в сан «августы», ее изображение чеканилось на монетах.

– Недурная карьера: от кабацкой девицы до императрицы! – засмеялся Степан.

– Да, это была особа с карьерой… и с изюминкой, – усмехнулся Альфан. – Однако «низкое происхождение» и прошлая жизнь грузом давили на ее имя, а в известной мере и на имя Константина. Надо было стереть память об этом. Но как? Есть французская пословица: «Когда черт состарится, он идет в монахи». Вот то же самое случилось и с Еленой. На склоне лет, при поддержке сына, а вероятно, и по его подсказке, Елена приняла христианство и ушла в монастырь. Первый покров забвения был наброшен на прошлое веселой Магдалины. А когда в 325 году Константину понадобилось проделать свой иерусалимский маневр, он отправил свою мать в Палестину. Там она успешно выполнила задание сына и получила за это соответствующую награду: после смерти была причислена к лику святых. По тем временам это… это…

Альфан несколько раз щелкнул пальцами, не находя подходящего слова, и, наконец, расхохотавшись, сказал:

– Это было равносильно… ну, хотя бы возведению в сан герцогини, если перевести на понятия девятнадцатого века. Тем самым на прошлое Елены был наброшен еще один покров забвения. Церковный покров…

Петров рассмеялся:

– Небесная герцогиня!

– Вот именно! – весело подхватил Альфан. Потом он сразу как-то посерьезнел и уже совсем другим тоном заключил:

– Так начался культ Иерусалима. И вот уже свыше шестнадцати веков ядовитый туман лжи окутывает древний город. Эта ложь оказалась очень выгодной мирским и духовным владыкам.

Шестнадцатого ноября утром Люсиль проснулась в слезах.

Быстро перебежав через комнату, она шмыгнула под одеяло к Тане, с которой спала в одном номере.

– Что с тобой, Люсиль? Почему ты плачешь?

– Я видела сон…

– Какой сон? – спросила Таня.

– Я видела во сне папу и маму, – продолжала всхлипывать Люсиль. – Мама тянулась ко мне, звала… А я… я хотела к ней побежать и не м-могла. Н-ноги не двигались…

Таня нежно прижала к себе девочку и сказала:

– Но ты же знаешь, Люсиль, из-за чего мы задержались в Иерусалиме?

– Он злой, злой, этот полковник Стирлинг! – вдруг вскипела Люсиль. – Я расскажу о нем папе.

Понемногу Люсиль успокоилась и стала одеваться. За утренним завтраком лицо ее просветлело, и она воскликнула:

– Танья! Танья! Что я придумала!

– Ну, что же ты придумала, детка?

Девочка приняла строгий, почти торжественный вид и, глядя на Таню и Степана, сказала:

– Я пошлю папе и маме телеграмму? Можно?

– Конечно, можно, – улыбнулась Таня. – А что же ты напишешь в ней?

Люсиль живо вскочила с места, подбежала к стоявшему у окна бювару и стала что-то писать, слегка высунув кончик языка. Через несколько минут она протянула Тане листок, на котором стояло:

«Дорогие папа и мама! Я сижу в Иерусалиме. Спасайте свою дочку. Целую. Люсиль».

– Глупенькая девочка! Разве можно посылать такую телеграмму? Ты только перепугаешь родителей – ведь они не поймут, в чем дело. И потом, ты даже своего иерусалимского адреса не указала.

Люсиль была смущена и нерешительно спросила:

– Так что же мне написать?

В этот момент Степан вдруг хлопнул себя по лбу и весело воскликнул:

– Постой, Люсиль! Ты мне дала хорошую мысль. Я тоже что-то придумал!

И, подойдя к бювару, Петров быстро стал писать. Потом, обернувшись, он сказал:

– Я решил послать отцу Люсиль такую телеграмму: «Я, дипломатический сотрудник морского атташе СССР в Швеции, капитан 3-го ранга Петров, совместно с моей женой, а также дипломатический сотрудник военного атташе СССР в Швеции капитан Потапов едем из Москвы через Каир к месту нашей службы. Из Багдада с нами едет ваша дочь Люсиль. По прибытии в Иерусалим 12 ноября мы просили и. о. начштаба в Иерусалиме полковника Стирлинга предоставить в наше распоряжение легковую машину от Иерусалима до Каира, но полковник Стирлинг в этом отказал и обещает отправить нас только 27 ноября с колонной интендантских грузовиков. Были бы вам признательны за содействие в немедленном получении легковой машины от Иерусалима до Каира».

В заключение Петров сообщал название отеля, в котором остановились советские путешественники.

– Я думаю, – сказал Петров, – это будет хорошим дополнением к моей телеграмме контр-адмиралу Карпову. – И, обращаясь к Люсиль, он с улыбкой добавил: – Тебе ничего не надо переделывать, девочка. Мы пошлем обе телеграммы. Тогда твоим родителям все будет ясно.

…Вечером того же дня из Каира пришли две телеграммы. Одна была адресована Петрову.