Земля точка небо - Алексей Егоренков

— Смотри. Я всё нашел в интернете, и немного поуточнял.

— Что это? — Ксюша прищурилась. — Одни фамилии, да…

— Да! — он выхватил листок и принялся объяснять, наклонившись к ней. — Смотри, здесь разные известные и просто важные в Москве люди, и, представляешь, больше половины приехало сюда из других городов, даже стран! Смотри: тут Литва, и Узбекистан, и Армения, и что хочешь! Правда, классно? Мы можем показать, сколько здесь разных людей собралось из разных мест, это же классная тема? Можно сделать даже полосу, или вообще разворот — тут полно всяких… что? Ксюша взяла листок и снова начала читать. Дима наблюдал, как черные зрачки ее глаз мечутся вверх и вниз, рикошетя от строчки к строчке. Остановившись где-то посередине, она протянула листок ему, глядя в сторону.

— Как? — радостно спросил Дима, забрав список.

— Никак, — сказала Ксюша. — Нельзя такое печатать.

— Неформат?

— Да при чем тут неформат! — она вскочила и ушла смотреть в окно.

— Нет. Нет, ты молодец, но ты же понимаешь, когда такое время… Ксюша снова повернулась к нему.

— Пробуй дальше. А это, — она кивнула на мятый список в его руке.

— Лучше убери куда-нибудь. И снова были Альпы.

— Странная девочка, — заметила Синица, одергивая джинсы. — Так что, ты ее трахнул?

— Да ну, — смутился он. — У меня есть ты. Он поднял глаза, но Синица исчезла. Вокруг была только гостиная, и в окно мутно светила ночь.

25 мая 2003 года

На студию пришло еще несколько энтузиастов, и Максу досталась организационная часть. Он теперь меньше общался с капризными звездами, больше работал с народом, и снова начал выпивать, но теперь не без удовольствия — у Максима появился даже некоторый контроль. Жаркая весна окончательно затопила город. Вечерняя Москва пахла цветущими липами, ее башни ракетами сияли в небе, которое висело над пейзажем, как огромный киноэкран. Возвращаясь из студии, он заходил в кафе, выпивал пару бокалов пива или вина. По дороге на Речной иногда тратился на добавку, пил ее в комнате, принимал душ и ложился в постель — и засыпал бы спокойно, если бы не то, что произошло между ним и Лизой недавним вечером. Мечты о ней терзали Макса с наркотической изощренностью. Чем ближе подбирались сумерки, тем чаще Максим не мог усидеть на месте, не мог работать, не мог соображать — он шел в туалет как на свидание. Раздираемый позором и нетерпением, он закрывался в кабинке и проводил там не меньше получаса, мучительно думая о Лизе и пытаясь снять возбуждение. Он чувствовал, что болен, но остановиться не мог.

Это повторялось каждый день, на работе, при вечернем душе и под одеялом — иначе невозможно было уснуть. Он представлял, что обходится с ней грубо, или воображал, что стоит на коленях и целует ее ноги; в его фантазиях она была то прохладна и снисходительна, то перевозбуждена и бесстыдна. Иногда по утрам, апатично распиливая завтрак напротив сонного объекта своих желаний, Максим сравнивал настоящую Лизу с придуманной, и всякий раз чувствовал, что фантазии не могут насытить его полностью. У вымышленной Лизы был такой же голос, тело и глаза — но Макс хотел не просто тело, не просто глаза и голос, — он хотел что-то скрытое внутри, что-то недоступное образной памяти. Его потянуло в общение. Без всяких оснований Максим заводил разговоры с коллегами, перекур за перекуром слушая пустые новости и шутки. Хотя едва был уверен, что видит день за днем те же лица. Он затягивался, кивал, и хотел крикнуть — хватит! Объясните лучше, какого черта мне нужно? Вчера в обед я представлял, что кладу голову ей на колени, и она перебирает мои волосы, и целует меня, и берет у меня в рот… нет, серьезно, о чем еще мечтать? Что другое я ищу, что боюсь потерять? Вместо этого он улыбался и говорил:

— Да, классная ссылка, мне понравилось, — и вынимал новую сигарету.

2 июня 2003 года

Вышло еще три выпуска: «Она снялась голой на паспорт», «Он питается их чувствами» и «Она занимается сексом во сне». Теперь Лиза смотрела шоу спокойно, зная, чего можно ждать. Ребятам передача тоже нравилась — Дима по-прежнему не верил, что в ней снимаются одни актеры, а Макс вообще замечал только Элизу Фрейд и был от нее в таком восторге, что злил настоящую Лизу. Раскрашенная наряженная девочка на экране была ему интереснее, чем живая. Очень типично для парня. Нет, ей не хотелось такого уж прямо обожания, но хоть немного можно понимать, что внимание нужно живому человеку больше, чем картинке? Незаметно для себя она стала придираться к Элизе, высмеивать ее реплики и мнения — и вдруг заметила, что это удается поразительно легко. Мало того, что Элиза Фрейд порола чушь как психолог — Лизу бесил даже ее характер. Элиза постоянно называла человеческие эмоции сухими терминами, давала глупые невыполнимые советы, не к месту заводила речь о морали и общественных принципах… Внезапно Лизу осенило.

— Так и есть! — она вскочила, едва не опрокинув диван. Ребята по очереди скосили на Лизу глаза, в которых искрилась Элиза на телеэкране.

— Так и есть, — повторила Лиза, внимательно изучая себя в телевизоре. — Смотрите, они делают из меня идиотку!

— Кто «они»? — спросил Дима.

— Студия! Они специально дают мне такие реплики, может, даже монтируют так…

— Да всё отлично, — промычал Максим, отрешенно полируя ногти о щетину. Она снова присела.

— Но для психолога совершенно очевидно, что Артем был неправомочен питать подобные чувства, — говорила Элиза Фрейд за кадром, и Анжелика слушала ее, постукивая маникюром о поддельный микрофон и роняя публике легкие ухмылочки.

— Я не могу смотреть, — Лиза резко встала и ушла в кухню. Ей хотелось расплакаться, но вместо этого она сломала две спички и поставила чайник на огонь. Она пила вторую или третью чашку, когда к ней осторожно заглянул Дима. Хмурая Лиза прихлебывала чай и курила, а он всё мялся на пороге.

— Закончилось? — спросила она, гася в блюдце сигарету. — Будешь чай?

— Да… Нет. Нет, не закончилось, но давай попьем. Она плеснула ему чашку и чокнулась, прежде чем допить свою.

— Ты правда считаешь, что тебя как-то обманывают? — спросил Дима в чашку. — Не знаю, ну, зачем им это нужно?

— Да конечно, просто используют, — Лиза уронила руки на стол и огляделась. — Ведь постоянно, ты сам видишь, меня выставляют образованной идиоткой. Она закатила глаза, потом сложила губы бантиком, подражая Анжелике.

— «Да, послушаем, что скажут нам тупые психологи. Как это знакомо: умничает, дурочка, а сама ничего ни в жизни, ни в чувствах не понимает». Нет, только сейчас до нее дошел весь этот ужас. Как можно идти на съемки, зная, что о тебя вытирают ноги, дают тебе роль ничтожества в жизни и профессии. Как можно общаться с Катькой-Анжеликой, раз она такое чудовище? И вообще, дважды чудовище, если делает это сознательно.

— Не понимаю, — сказал Дима. — Как это получается?

— Что?

— Ну, использовать.

— Сам видел. Мне дают слова, я их читаю. А цель у этих реплик одна — чтобы все поняли, какая я ограниченная дура.

— Но это ведь одни слова. Тебе же не приказывают, как себя вести?

— Да, слова, но они просто…

— Просто слова из букв, — Дима рассеянно и шумно отхлебнул чай.

— И всё равно, я не могу проговорить их всерьез и не выглядеть дурой. Вот если бы я была… То есть, это же нечестно по отношению к… — Лиза притихла и задумалась. «Если бы я была стервой и читала тексты с издевкой». Но это нечестно по отношению к… публике? К тем приглашенным статистам, которые хлопают и смеются по команде? Или по отношению к Анжелике, которая сама над всеми издевается? Или по отношению к зрителям, которые готовы принимать дешевую игру за жизненную драму. «Студия будет недовольна», — подумала Лиза и снова усомнилась — а будет ли? Что им какая-то помощница ведущей — они заняты рейтингом, — а разве поведение Элизы, актера второго плана, может повлиять на рейтинг?

— Я слишком неуверенна.

— Что? — Дима поставил чашку.

— Я так выгляжу, потому что не уверена в себе, — объяснила Лиза.

— На прослушивании ведь было в сто раз трудней, но я повела себя уверенно, и им понравилось, а теперь… «Теперь я всего пугаюсь и говорю скованно, вот и выгляжу как дура, и студия здесь не при чем», — решила она, встала и прошла к заварнику, и вдруг едва не выронила чашку — так резко у нее закружилась голова. Лизу бросило в жар от воспоминаний, — как она плюнула на всё и забылась, передав весь контроль давно знакомому внутреннему дьяволенку. Который жил в ней с детства, которого она любила, стеснялась и боялась. Который постоянно впутывал ее в отчаянные истории и связи. Благодаря которому Лиза и прибыла в Москву. «Это она», — чуть не сказала Лиза вслух. Ну конечно, это и есть Элиза Фрейд, она должна быть именно такой: буйной веселой стервочкой, которая знакомится на улице, смеется, не краснея, стучит пачкой о край стола, чтобы достать сигарету и танцует в одиночестве, и плевать ей на всех мужчин.