Право – язык и масштаб свободы - Роман Ромашов

В рамках первого подхода энциклопедия выполняла функцию вводного курса, имевшего своей основной целью ознакомление студентов с первоначальными сведениями о понимании истории, принципах организации и функционирования государства и права, организации и структуре российского законодательства, основах юридической техники и т. п.

Рассмотрение энциклопедии права в качестве обобщающего междисциплинарного курса позволяло говорить о ней как о юридической метатеории, в рамках которой объединялись историко-теоретические, отраслевые, философские, социологические аспекты представлений о праве как о регулятивно-охранительном механизме и социокультурном явлении.

Одновременно с энциклопедией права/законоведения в качестве юридической дисциплины в императорских университетах преподавались теория государства и права и философия права[124]. Сравнительный анализ структуры и содержания этих курсов позволяет говорить об их предметно-методическом сходстве. Различие носило не концептуальный, а понятийный характер и было обусловлено отсутствием единых государственных образовательных/научных стандартов и низким уровнем межвузовского взаимодействия, на фоне которого, безусловно, особо выделялись талантливые научные труды и яркие самобытные авторские лекционные курсы выдающихся представителей российской правовой школы.

В советский период энциклопедия права/законоведения была повсеместно вытеснена из понятийного аппарата юридического образования и науки дисциплиной «Общая теория советского государства и права» (впоследствии – «Теория государства и права» / «Теория права и государства»). Включение в название предмета слов «общая» и «советского», на наш взгляд, несло в себе большое значение. Название теории государства и права «общей» означало, что она рассматривает понятия, принципы, техники, являющиеся стандартами для любых государственно-правовых систем независимо от особенностей национальной правовой культуры и системы источников национального права. Использование слова «советского» означало, что только советское государство и право являются истинными в отличие от «несоветских» (прежде всего буржуазных) аналогов. Такой подход объяснял распространение советского стандарта юридического образования и науки на представителей других государств социалистической правовой семьи и стран, относящихся к «государствам социалистической ориентации». Глобальный системный кризис, обусловивший распад СССР и крах мировой системы социализма, привел к исключению из названия теории слов «общая» и «советская». Введение принципов плюрализма и толерантности в методологию юридического познания позволяет говорить о том, что как учебная дисциплина теория государства и права содержит сведения о национальной (европейской) модели государства и права с акцентом на особенностях организации, структурирования и функционирования права, относящегося к романо-германской семье. Кроме того, в своей основной части теоретическая юриспруденция является теорией правомерного поведения в гражданско-правовой сфере[125].

Таким образом, в современном своем состоянии теория государства и права не выполняет своей основной цели – выступать в качестве общей понятийной и методологической базы для всей образовательной и научной юриспруденции. Означает ли сказанное, что в современных условиях теория государства и права может и должна быть заменена в образовательном и научном пространстве энциклопедией права?[126] Полагаю, что в силу своего статуса «энциклопедия»[127] не может рассматриваться ни в качестве самостоятельной юридической науки, ни в качестве юридической дисциплины, аналогичной по своей сути уже существующей теории государства и права. Если говорить о пропедевтическом (начальном) уровне юридического образования, то целесообразнее использовать название «Основы теории государства и права» (в качестве варианта может быть предложена более узкая по предмету дисциплина – «Основы теории права и законодательства»). Рассмотрение энциклопедии в качестве формы системного обозрения всей научной юриспруденции (теоретической, отраслевой, межотраслевой, прикладной) предполагает ее восприятие как метатеории, в создании которой должны принимать участие представители всех направлений юридического и смежного с ним (социологического, философского, политического) научного знания и которая по названию, форме, содержанию, сути не должна сводиться к отдельным учебным дисциплинам / научным специальностям (теории, социологии, философии права и др,), Приходится констатировать, что в настоящее время реальной работы по созданию энциклопедии права в таком ее понимании в отечественной юридической науке не ведется,

Глава 2

Свобода. равенство. иерархия

2.1. Свобода и воля

Воля – это данный человеку произвол действия, простор в поступках, отсутствие неволи, власть, сила, могущество, вожделение, похоть…[128]

Воля – это возможность и право поступать, распоряжаться кем-, чем-либо по своему усмотрению, власть, отсутствие зависимости от кого-либо, возможность располагать собою по собственному усмотрению, свобода[129].

Свобода – своя воля, простор, возможность действовать по-своему, отсутствие стеснения, неволи, подчинения чужой воле[130].

Свобода – отсутствие политического и экономического гнета, отсутствие ограничений в общественно-политической жизни общества, совокупность всех прав граждан определяющих их положение в государстве, состояние того, кто не находится в заключении, в неволе, возможность проявления своей воли на основе осознания законов развития природы и общества, возможность действовать в какой-либо области без ограничений, запретов, беспрепятственно[131].

Анализ понимания слов «свобода» и «воля» в русском языке имперского и современного периодов позволяет говорить об их восприятии в качестве синонимичных, взаимозаменяемых понятий.

Такой же подход наблюдается в германской и английской лингвистической традиции. Однако, если рассматривать свободу и волю как философско-правовые категории, то говорить о них как о синонимах нельзя. Основными отличительными чертами, позволяющими разграничивать свободу и волю являются:

– масштаб свободы изначально задан определенными границами (правила поведения в обществе, законы государства, деньги, договорные отношения и т. п.). Воля – безгранична, «вольный» человек не подконтролен и неподотчетен в своих поступках кому бы то ни было, в своих действиях он ответственен исключительно «перед своей совестью и Богом»;

– свобода как поведенческая форма может быть реализована только в коллективе равных субъектов, отношения между которыми строятся на взаимно корреспондирующих правах и обязанностях (реализация права одним из участников «свободной» коммуникации, находится в непосредственной зависимости от исполнения соответствующей обязанности контрсубъектом и наоборот). Воля отрицает равенство и признание одинаковой значимости субъективных интересов контрсубъектов. Свое внешнее выражение воля получает в произволе (волюнтаризме), который может быть направлен как на нижестоящих (угнетение), так и на вышестоящих («русский бунт – слепой и беспощадный»), представителей социальной иерархии;

– свобода невозможна вне права и правового закона; воля по определению отрицает правовое (равно, как и всякое другое) внешнее ограничение мысленного и поведенческого самовыражения;

– свобода есть форма поведения, воля – психологический фактор, играющий роль мотиватора и катализатора совершаемых человеком действий и поступков. В зависимости от обстоятельств воля может быть направлена на реализацию свободы и на ее подавление.

Из сказанного следует, что лишены рационального смысла такие выражения как «свободная воля» и «безграничная свобода». Вместе с тем, можно и нужно говорить о «воле к свободе».

Российская ментальность исторически ориентирована на вольность. Показателем такого отношения является написанная в 1935 г. (на начальном этапе «Большого террора») В. Лебедевым-Кумачом «Песня о Родине».

«Широка страна моя родная,Много в ней лесов, полей и рек!Я другой такой страны не знаю,Где так вольно дышит человек.

От Москвы до самых до окраин,С южных гор до северных морейЧеловек проходит, как хозяинНеобъятной Родины своей».

Применительно к рассматриваемой проблематике, в процитированном отрывке наиболее интересны два смысловых контекста: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек» и «Человек проходит, как хозяин необъятной Родины своей». Получается, что в советской России в середине 30-х годов жили самые «вольные» люди мира, и что каждый советский гражданин чувствовал себя «хозяином» своей страны, со всеми вытекающими из статуса «хозяина», правовыми последствиями. Мы прекрасно понимаем, что песня выполняла идеологическую задачу и являлась одним из инструментов формирования мифа о счастье советской жизни, вместе с тем, очень важно, что при создании этого мифа, активно эксплуатировались два логически взаимосвязанных стереотипа: воля как форма жизни (связь с дыханием) и «хозяин Родины» как начальник обладающих безграничными полномочиями. Резким диссонансом «возвышенному гимну вольной советской России», звучат слова другого гениального поэта М.Ю. Лермонтова, также сказанные о России, правда, более раннего периода: