Исчезновение принца. Комната № 13 - Гилберт Честертон

– Боже правый! – вскричал Марч. – Будет когда-нибудь конец вашим противоречиям?!

Какое-то время Фишер молчал, глядя своему другу прямо в глаза, а потом заговорил снова, и голос его зазвучал чуть тише.

– Вы думали, что на душе у них нет ничего, кроме зла? – мягко произнес он. – Вы думали, я не нашел ничего, кроме грязи в глубинах тех морей, куда закинула меня судьба? Поверьте, чтобы узнать лучшие качества человека, нужно сперва узнать его худшие стороны. Невозможно понять странной души человека, если его представляют как безупречную восковую фигуру, которая ни разу не посмотрела вслед женщине или не знает значения слова «взятка». Даже во дворце можно жить правильно, даже в парламенте иногда можно жить, время от времени пытаясь жить правильно. Это так же верно для всех этих богатых дураков и негодяев, как и для любого разбойника или карманного воришки без гроша за душой. Одному Богу известно, как они старались быть правильными. Одному лишь Богу известно, что может вынести совесть и не зачерстветь, или как человек, потерявший честь, будет стараться сохранить душу.

Снова воцарилась тишина. Марч сидел, глядя в стол, а Фишер устремил взгляд на море. А потом Фишер ни с того ни с сего вскочил и в своей новой манере энергично и даже воинственно схватил трость и шляпу.

– А знаете что, дружище, – воскликнул он, – давайте-ка мы с вами заключим сделку! Прежде чем вы возьметесь отстаивать интересы Аттвуда, приезжайте к нам и поживите с нами недельку, узнаете, что мы на самом деле из себя представляем. Я имею в виду «Кучку преданных», ранее известных как «Старая банда», а также как «Дурная компания». На самом деле нас всего лишь пятеро, тех, кто держится вместе и организует национальную оборону. Живем мы вместе, гарнизоном, в старой полуразвалившейся гостинице в Кенте. Приезжайте, увидите, чем мы действительно занимаемся и что еще нужно сделать, и после этого вынесете нам приговор. Ну, а потом – с неизменной любовью и расположением к вам – черт с вами, пишите, что хотите!

Вот как получилось, что за неделю до начала войны, когда события стали происходить с быстротой молнии, Гарольд Марч оказался в небольшой по-родственному сплоченной компании людей, которых собирался смешать с грязью. Для людей их уровня жили они достаточно просто, в старой, окруженной наводящим тоску садом, краснокирпичной гостинице, фасад которой почти полностью скрыт под плющом. Позади гостиницы сад уходил по очень крутому склону вверх, где вдоль хребта проходила дорога. Там была и тропинка, которая ломаной линией под острыми углами шла наверх, часто сворачивая из стороны в сторону посреди вечнозеленых растений, которые выглядели до того мрачно, что впору их было называть «вечно черными». По склону кое-где были расставлены статуи, которые в полном соответствии с канонами садово-парковой красоты восемнадцатого века были холодно безобразны. Целый ряд их выстроился еще и у подножия склона, напротив задней двери. Эта незначительная подробность обратила на себя внимание Марча только потому, что о ней было упомянуто во время его первого разговора с одним из министров.

Министры оказались намного старше, чем он ожидал. Премьер-министр уже не выглядел как мальчишка, хоть все еще был похож на младенца. Только младенец этот, с мягкими седыми волосами, был стар и благообразен. Все в нем казалось мягким, даже манера говорить и походка, и вдобавок выглядел он так, будто главной его функцией был сон. Те, кто подолгу оставались с ним наедине, видя, что глаза его все время умиротворенно закрыты, умолкали в растерянности и чуть ли не вздрагивали от неожиданности, если вдруг в наступившей тишине замечали, что глаза эти широко открыты и внимательно следят за собеседником. И была, по крайней мере, одна-единственная вещь в мире, которая могла в любое время заставить старика открыть глаза, которая его по-настоящему интересовала, это его увлечение – старинное холодное оружие, особенно восточное, и он мог часами говорить о дамасской стали и арабском стиле боя на мечах.

Лорд Джеймс Херриес, канцлер казначейства, был невысоким темноволосым крепким мужчиной с темно-желтым лицом. Держался он, как правило, угрюмо, что выглядело довольно странно, поскольку он имел привычку носить только изысканные костюмы, а в петлице его неизменно красовался пышный цветок. Если кто-то и считал его не более чем именитым прожигателем жизни, то такая точка зрения была недалека от истины. Однако самой большой загадкой оставалось то, как человек, живший себе в удовольствие, мог получать от этого так мало удовольствия.

Сэр Дэвид Арчер, министр иностранных дел, был единственным из них, кто пробился наверх своими силами, и среди них лишь он один был похож на аристократа. Он был высок, статен, красив и носил бородку с проседью. Можно добавить, что у него были седые курчавые волосы, спереди они даже расходились в два непослушных завитка, которые торчали надо лбом, и человеку, наделенному воображением, могло показаться, будто они подрагивают, как усики какого-то гигантского насекомого, или шевелятся в одном ритме с беспокойными густыми бровями над очень усталыми глазами. Министр никогда не скрывал, что нервничает, каковой бы ни была причина.

– Вам знакомо настроение, когда человек может закричать, увидев неровно лежащий половой коврик? – спросил он у Марча, когда они прогуливались в саду позади дома вдоль ряда грязных статуй. – У женщин оно бывает, когда они слишком много работают. Я в последнее время, конечно же, тоже работал весьма напряженно. Меня просто бесит, когда Херриес сдвигает набок свою шляпу… Дрянная привычка корчить из себя жизнерадостного малого. Иногда, клянусь вам, я готов сбить ее у него с головы… Эта статуя Британии сто´ит не ровно, видите? Она немного наклонена вперед, будто эта дама сейчас опрокинется. Только эта чертова штуковина все никак не опрокидывается! Ее вон там железной скобой укрепили. Не удивляйтесь, если однажды ночью я приду сюда и собью ее к чертовой матери.

В молчании они прошли еще несколько шагов по тропинке, а потом министр продолжил:

– Странно, что такие мелочи могут так сильно раздражать, когда тебе нужно думать о вещах куда более серьезных. Лучше нам вернуться и взяться за работу.

Хорн Фишер явно был привычен к нервозности Арчера и фатовству Херриеса и абсолютно уверен в их теперешней твердости, он не злоупотреблял их временем и вниманием, а также старался лишний раз не беспокоить и премьер-министра, которого все же убедил доверить важные документы с приказами западным армиям не такому колоритному, но более серьезному человеку – своему дяде Хорну Хьюитту, довольно бесцветному деревенскому сквайру, бывшему военному, который при комитете выполнял функции военного советника. Ему было поручено доставить правительственное обращение, а вместе с ним и военные планы близкому к мятежу командованию западными силами. На него была возложена задача и поважнее – сделать так, чтобы бумаги эти не попали в руки врага, который в любую минуту мог появиться с востока. Когда этот военный чиновник получал распоряжения, кроме него в комнате присутствовал лишь один человек – полицейский чиновник, доктор Принс, некогда полицейский врач, а теперь известный сыщик, которого откомандировали в старую гостиницу для охраны политиков. Сей господин носил большие очки, и с квадратной физиономии его не сходило выражение, говорящее о том, что рот его на замке, и не будет открыт до тех пор, пока не последует соответствующее указание. Более никто не разделял их уединения, кроме владельца гостиницы, неприветливого вида господина родом из Кента с вечно недовольным лицом, пары слуг и камердинера лорда Джеймса Херриеса – молодого шотландца по фамилии Кэмпбелл, который выглядел намного внушительнее своего желчного хозяина: у него были каштановые волосы и вытянутое строгое лицо с крупными, но приятными чертами. В этом доме, пожалуй, он единственный знал свое дело.

Проведя примерно четыре дня среди участников неформального комитета, Марч начал испытывать какое-то странное почтение к этим фантасмагорическим личностям, продолжающим дерзко и самоуверенно вести свою линию, невзирая на нависшую грозной тучей опасность, как будто это были какие-то горбуны и калеки, оставленные защищать покинутый город. Все напряженно работали, он и сам сидел у себя в комнате за письменным столом с пером в руке, когда дверь отворилась, и вошел Хорн Фишер, экипированный по-походному. Ему показалось, что Фишер был немного бледен. Через секунду этот господин закрыл за собой дверь и тихо произнес:

– Случилось худшее. Или почти худшее.

– Началось! – воскликнул Марч, резко выпрямившись. – Они все-таки вторглись…

– Я знал, что вторжение неизбежно, – хладнокровно сказал Фишер. – Да, они высадились, но это не худшее из того, что могло случиться. Худшее то, что у нас не умеют хранить тайн, даже в нашей маленькой крепости. Признаюсь, меня это потрясло, хотя, надо полагать, ничего сверхъестественного здесь нет. В конце концов, я был в восторге, полагая, что среди политиков нашлись трое честных людей, так что стоит ли мне так уж удивляться, если их оказалось всего двое?