На последней парте - Мария Халаши

А потом все смешалось: ребята в голубых галстуках[13], пьеса-сказка — схватка сына старосты с гусями, — взрослые в первых рядах и шведская стенка… Она опять сидела на карусели в позолоченной коляске. Где-то гремела музыка; это пиликала на сцене Илдико Ружа, но в сердце у Кати звучал целый оркестр, исполнявший никем еще не слыханную сладостную песню. И, совсем как на карусели, то один, то другой силуэт проступал вдруг из сливающейся пестроты: улыбка тети Дёрди, чуть заметные знаки Этуки — мол, здесь я, вижу и волнуюсь за тебя. Тетя Магда садится за рояль. «Ах да, — спохватывается Кати, — сейчас моя очередь! На сцену подымается дедушка Микулаш, сейчас Он скажет, что теперь буду выступать я, за ним идут оба чертика и тащат красные мешки… Зачем мешки, ведь подарки раздавать должны после меня, мой номер последний!» — пугается вдруг Кати.

Тетя Магда смотрит на Микулаша во все глаза, тетя Дёрди взволнованно наклоняется вперед. Карусель останавливается так неожиданно, что Кати мешком вываливается из коляски и вдруг видит, что стоит у стены, испуганная и оцепеневшая. И слышит слова Микулаша:

— Дорогие ребята, ваши учительницы скажут еще вам о результатах…

По спине у Кати побежали мурашки. Шведская стенка, за которую она ухватилась, стала скользкой и влажной. «Забыли… — мелькало у нее в мозгу. — Этот дурень Микулаш забыл про меня! Он должен был сказать: «Наш последний номер — народные песни — исполняет Кати Лакатош».

Тетя Дёрди поправила очки и кивнула Кати.

И вот Кати снова на качелях. Она сама не знала, что делает, словно все это происходило во сне. Оторвалась от шведки и сразу оказалась на сцене, возле Микулаша, который посмотрел на нее и сказал: «Ах да!» Директор засмеялся некоторые из гостей тоже, чертенята потащили обратно свои мешки, но Кати никого не видела. Она пела, пела так, как поет жаворонок, завидев весеннее небо. Карусель вертелась все быстрее, все головокружительней, позолоченная коляска бросала яркий отсвет в зал и тоже пела, ту же самую песню, что звучала радостно в самой глубине Катиного сердца. Раздались аплодисменты, они понеслись, понеслись к Кати, обхватили ее, обняли, а она все стояла на сцене, чуть-чуть раскинув руки, и улыбалась. Тетя Магда крикнула:

— Еще спой, еще!

И Кати пела снова. Зал кружился, голубые галстуки плыли у нее перед глазами, и вдруг возникло внимательное лицо директора — теперь он уже не смеялся.

«Ты и теперь говоришь про меня: «Так это ты и есть Кати Лакатош?» — мелькнула у Кати шаловливая мысль.

Феттер стояла перед своим звеном.

«Видишь, Феттер, и я, значит, кое на что способна!»

Вдруг Этука поднялась и пошла к выходу.

«Ах да, ведь у нее билеты в кино! Этука, когда я вырасту, буду такая же красивая, такая же добрая, как ты!»

И снова буря аплодисментов. Этука на минутку останавливается в дверях и тоже хлопает. Потом посылает прощальный взгляд Кати и исчезает.

«Иди, иди, Этука, можешь уходить спокойно, самое главное ты видела: мне хлопали!»

Кати заметила вдруг, что она опять стоит у шведской стенки. Кладек дергает ее за косу, Персик обнимает и все твердит: «Ну вот видишь, ну вот видишь!» — и заливает слезами и свое и Катино лицо.

А дед Микулаш опять уже бубнил:

— Дорогие ребята, ваши учительницы скажут еще вам о результатах первой четверти, я же, старый дед Микулаш…

Кати тоже получила подарок. Один кусочек пирожного выхватил у нее из рук неожиданно подскочивший Коняшка и, как обезьяна, полез вместе с добычей по шведской стенке. Все вдруг задвигались, закричали, тетя Магда подошла к Кати, пожала ей руку, как взрослой, и сказала, что возьмет ее в хор старшеклассников; что-то говорила и тетя Гараш, и даже Като Немеш — кажется, про маску черта, но Кати ничего не слышала. Она пробралась сквозь толпу и выбежала на улицу. Ей хотелось проветриться, прийти в себя.

Сколько времени бегала Кати по улице взад-вперед, не знала и она сама. И вдруг обнаружила, что стоит перед школьным подъездом, из которого как раз выходит тетя Дёрди.

— Да ты просто с ума сошла, глупышка! — набросилась она на Кати. — Бегаешь по улице без пальто! В декабре! Где ты была? Сейчас же вернись в класс за пальто!

Кати уже взбегала по лестнице, когда услышала:

— Ты хорошо пела, глупышка. Очень хорошо. В понедельник мы еще поговорим об этом.

А Кати все мчалась и мчалась на невидимых качелях. Иногда ей хотелось уже крикнуть: «Остановитесь, у меня кружится голова!» — но этого нельзя было сделать. Она продолжала кружиться в золоченой коляске, а музыка гремела все сильнее и сильнее…

Откуда-то, очень издалека, к ней донесся вдруг голос тети Лаки:

— Да ведь у нее тридцать девять! Нужно сейчас же вызвать доктора!..

12

Раздался стук.

Утром Кати тоже послышалось, будто стучат в кухонную дверь. Она выскочила из теплой постели и босиком побежала на кухню. Холодный каменный пол так и обжигал пылающие ступни; она поскорей отворила дверь. Никого не было. Только ледяной ветер вздул, словно парус, ее старенькую ночную рубашку. Если бы доктор Шош узнал о том, что она с температурой тридцать восемь и пять почти голышом выбегает на холодный декабрьский ветер! Но папа утром должен был позвонить в школу. Кати заставила его поклясться, что он обязательно позвонит, не то ведь тетя Дёрди подумает, будто Кати опять прогуливает, а она лежит дома, и у нее температура, воспаление легких. Если тетя Дёрди узнает, что Кати больна, она, конечно… Нет, все-таки никто не стучал. Кати поплелась обратно в постель.

Но сейчас определенно стучат. Наверняка кто-то пришел! Кати распахнула дверь. На пороге стояли Персик и Кладек. У Пишты в руках была маленькая красная кастрюлька. Персик быстро вошла и, ругая Кати на чем свет стоит, заставила ее нырнуть в постель. Кладек следовал за Марикой по пятам. Поправляя Кати подушку, Персик сердито обернулась к Пиште:

— Ну зачем ты притащил суп ей в постель? Сейчас же неси на кухню и поставь там на стол!

Какой решительной может быть эта ласковая Марика!

— Это мясной бульон, моя мама сварила, нужно только подогреть, — сказала она Кати. — У вас в какую сторону газ открывается?

— Я поела уже, — отозвалась Кати. — Тетя Лаки принесла мне манную кашу.

— Все равно должна съесть. Мама сказала, что от этого ты поправишься. Ну, говори же, куда повернуть?

Голос Кати прозвучал глухо, она была совсем растрогана:

— В ту сторону, где зайчик. Видишь, висит над ящиком? Раньше там еще и лев висел, но его содрал Шаньо.

Горячий крепкий бульон пришелся Кати по вкусу. К тому же бульон был с вермишелью, которую Кати очень любила.

А Персик тем временем…

Сперва она огляделась. Кажется, ей не очень понравилось то, что она увидела, потому что косы ее так и запрыгали, словно кто-то руками всплескивал да приговаривал: «Ну и ну!» Правда, говорить этого Марика не говорила, но думала.

В комнате было тепло, железная печурка совсем раскалилась. Папа затопил еще перед тем, как идти на работу, и попросил тетю Лаки днем подбрасывать дровишки. Тетя Лаки, когда принесла манную кашу, насовала в печку дров до отказа, но тут же и убежала: у нее сегодня было много стирки, она ведь весь дом обстирывала. Перед печуркой набралась уже целая горка золы. Папе в голову не пришло собрать ее, а тете Лаки было некогда. Персик пошла на кухню разыскивать кочергу, веничек и совок. Кати уже решила, что она ушла совсем, — так долго ее не было. Но Персик вернулась.

— Да где же у вас кочерга? — воскликнула она, чуть не плача от досады.

— А мы отдали ее на время доктору Шошу. Вчера он был здесь, прописал лекарство, а потом увидел кочергу и попросил, потому что у нас очень красивая и совсем новенькая кочерга, — громко ответила Кати, но тут же пожалела, что солгала. «Ну ладно, вот только выздоровлю, — расстроившись, думала она, — сейчас же уговорю папу купить кочергу».

— Ну, а совок? — не успокаивалась Персик.

— Он под ящиком. Только не такой, как у вас. Он из картона. Там же и веник, если тебе нужно.

Персик вышла, тотчас вернулась, очень важная и озабоченная, и прикрикнула на Пишту: нечего, мол, стоять разинув рот, берись за тряпку, пыль вытирай! Любому другому крепко досталось бы от Пишты, попробуй кто сунуть ему тряпку в руки, но Персик — другое дело. Он даже со стен пыль смахнул. Кати с постели во все глаза смотрела на невиданное зрелище. Персик даже стол отодвинула, когда подметала, даже из-под шкафа умудрилась пыль вымести. Пыль вылетала оттуда большими пушистыми клубками. Кати все удивлялась, — ведь вон что делает! Наверное, у мамы научилась.

— А тряпка для пола? — строго спросила Персик.

— Зачем это? — удивилась Кати.

— Протереть пол надо.

— Нету. — Черные, особенно блестящие от высокой температуры глаза Кати смотрели печально. Господи, как многого еще у них нет!..