Снегурочка для детей министра (СИ) - Лартер Элли

Короче, неделька будет сумасшедшая!

А тут еще и Варя с Богданом...

Не знаю, что с ними делать, что им ответить, как быть?!

За прошедший месяц они стали мне дороги, я полюбила их – да и Матвея Тихоновича тоже, но что с того?! Не замуж же мне за него выходить, право!

Это просто бред какой-то...

Через пять дней, в понедельник, я приезжаю на съемочную площадку во всеоружии: вызубренный сценарий, в голове – четкое понимание: кто моя героиня, какая она, ее предыстория, характер, мотивы... короче, все по Станиславскому. Если честно, от волнения меня немного потряхивает: до этого мне приходилось играть только в студенческих спектаклях – так что сейчас я чувствую огромный груз ответственности, ведь от того, как пройдут эти съемки, может зависеть вся моя дальнейшая карьера в кинобизнесе!

И хотя мастер курса по актерскому мастерству и несколько других преподавателей велели расслабиться и действовать в потоке, поначалу у меня явно получается не очень хорошо: я волнуюсь, запинаюсь, заваливаю первые два или три дубля, и Антонина Сергеевна, дав всем остальным участникам процесса небольшой перерыв, отзывает меня в сторону, чтобы поговорить:

– В чем дело, детка?! – голос ее звучит не строго, скорее обеспокоенно, и это меня немного успокаивает: значит, она не собирается орать на меня прямо здесь и сейчас.

– Простите, Антонина Сергеевна, – я едва не реву. – Это для меня новый опыт, очень необычный и очень ответственный... я боюсь облажаться.

– Но ты не облажаешься, – говорит женщина уверенно.

– Почему вы так думаете?! – удивляюсь я.

– Я видела тебя в работе.

– На том утреннике, для ваших детей?! Это же...

– Это было прекрасно, – перебивает продюсер. – Ты отлично работала с детьми, не выходила из образа, играла свою роль от начала до конца... Но это не единственное. Я также тайком от тебя приезжала в университет и наблюдала за тобой во время репетиций дипломных спектаклей – твоего и других ребят. Более того, я советовалась с твоим мастером и с деканом, они все назвали тебя талантливой девочкой, очень пластичной, гармонично вливающейся в любую роль, органичной, интересной, чувственной и яркой.

– Ого! – я не могу сдержать слез, выступающих у меня в уголках глаз. – Неужели вам столько всего про меня наговорили?!

– О да, и все это – чистая правда, – кивает Антонина Сергеевна. – Так что возьми паузу, выпей воды и соберись с мыслями, а потом возвращайся на площадку, нам нужно снимать.

– Хорошо, спасибо, – я киваю и отхожу в сторону.

Мне нужно прийти в себя, выдохнуть и затем вдохнуть полной грудью, умыться, выпить воды... но мне не дают такой возможности, когда из соседнего помещения съемочного павильона вдруг выскакивают счастливые Варя и Богдан, бросаясь мне навстречу с объятиями, а следом за ними неторопливым шагом выходит и сам Матвей Тихонович.

– Эльвира! Эльвирочка! – кричат дети, я на автомате треплю их по волосам, а сама зависаю, глядя глаза в глаза на Матвея Тихоновича:

– З-здравствуйте, – говорю, заикаясь, и по инерции протягиваю руку.

– Привет, Эльвира, – улыбается как-то смущенно мужчина.

– Приехали присмотреть за детьми? – спрашиваю я невпопад.

– И поговорить с вами, конечно, – говорит Матвей Тихонович.

– Правда?! О чем же?! – интересуюсь, невольно вздрагивая.

– О том, что папочка очень хочет на тебе жениться! – громко и радостно сообщает Варя, хлопая в ладоши, а мы с Матвеем Тихоновичем сталкиваемся взглядами и оба краснеем от таких откровенных слов его дочери.

30 глава

– Богдан, сынок, пожалуйста, возьми сестру за руку и идите, поиграйте немного в комнате у дяди Егора, ладно?! – просит Матвей Тихонович, имея ввиду Егора Валерьевича – руководителя штата гримеров на съемочной площадке. – Нам с Эльвирой нужно поговорить, как взрослым.

– Ты ведь сейчас сделаешь ей предложение, папочка?! – радостно скачет по павильону Варя, я продолжаю краснеть, а Богдан, который понимает все гораздо лучше и глубже своей младшей сестры, просто осторожно утаскивает малышку в сторону, обещая нарисовать ей мордочку тигра на лице. Девочка мгновенно переключается – и вот уже радостно несется в сторону гримерок.

После этого я наконец решаюсь поднять взгляд на Матвея Тихоновича:

– О чем вы хотели поговорить? У меня мало времени, я здесь работаю.

– Я знаю, – кивает мужчина. – Вы большая умничка, Эльвира. Вы заслуживаете эту роль и все роли в кино и театре, какие пожелаете... Я счастлив, что Антонина Сергеевна решила взять вас в свой новый сериал.

– Надеюсь, вы не приложили к этому руку?! – спрашиваю строго, неожиданно испугавшись: а что, такое ведь и вправду возможно!

Я чувствую вину за то, что недостаточно хороша для Матвея Тихоновича, а он в ответ чувствует вину за то, что несколько дней назад меня практически выгнали из его дома, и мне не захотелось возвращаться... Вдруг это он устроил все так, что мне предложили роль?! Чтобы держать меня поближе к своему заколдованному поселку, к своим детям и к себе...

– Нет, конечно, – говорит Матвей Тихонович, и у меня от сердца как будто отлегает сразу: я ему верю. В этом он врать не станет.

– Хорошо, – я киваю и собираюсь было уже пойти к своей гримерке, но он меня останавливает, хватая за запястье и прошивая теплом своей кожи до дрожи, до электричества где-то внутри нервных окончаний:

– Подождите, Эльвира, пожалуйста.

– Что такое, Матвей Тихонович?! – я выдергиваю руку и делаю шаг в сторону от него. – Разве та женщина... как ее там... Валентина Петровна... разве она неправильно сказала?! Мы с вами не пара, я – бедная студентка, вы – обеспеченный чиновник, между нами пропасть социального неравенства и большая разница в возрасте! То, что я провожу время с вашими детьми, – подозрительно! Я не хочу пачкать ни свою, ни вашу репутацию! Нам лучше больше не видеться! Никаких гостей, игр на полу под елкой, подарков, букетов и помощи! Это все неправильно, понимаете?! Неправильно!

Вот только пока я говорю, он становится все ближе и ближе, словно наступает на меня, так что в конце концов мне приходится прижаться к стене павильона. Хорошо хоть, рядом никого нет, и никто не видит этого позора.

– Эльвира... – шепчет он.

– Уходите! – я мотаю головой и жмурюсь, чтобы не смотреть Матвею Тихоновичу в глаза – а то пропаду в прекрасной голубой бездне.

– Почему же я должен уйти?! – спрашивает он твердо, нахмурившись, и его голос звучит у самого моего уха. – Разве мои дети не правы?!

– И в чем же они правы?! – смеюсь я истерично. – В том, что я должна выйти за вас замуж, чтобы создать полную семью?!

Мужчина усмехается:

– Ну... в этом они торопят события, конечно, но... вы нравитесь мне, Эльвира, очень нравитесь, правда... И вы понравились мне с первого взгляда, когда тем чудесным вечером за несколько дней до нового года практически влетели в мои объятия на пороге моего собственного дома. И потом, когда так забавно упали на заледенелой дорожке, распахнули глаза – и сразу впились взглядом мне прямо в душу. И когда играли с моими детьми, помогали нам с котятами, пили горячий шоколад и любовались фейерверками. Вы несколько раз спасли моих детей – и они полюбили вас всем сердцем. Я не поверю вам, если вы скажете, что эти чувства не взаимны.

Он смотрит мне прямо в глаза, и я тяжело выдыхаю, признавая правду:

– Конечно, я полюбила Варю и Богдана.

– А что насчет меня?! – спрашивает мужчина, по-прежнему сверля меня взглядом. – Ваша сестра сказала, что...

– Моя сестра?! – вздрагиваю я.

Аделия! Я ее убью!

– Еще когда вы лежали в больнице, она сказала, что я понравился вам.

– Ну... – я смущаюсь и краснею как помидор, одновременно радуясь, что Аделия хотя бы не сейчас сообщила ему, что я, кажется, влюбилась... – Вы очень умный, добрый, симпатичный мужчина, хороший отец и порядочный человек, и я... я... – он не дает мне договорить, вдруг обхватывая мое лицо большими теплыми ладонями и припадая к моим губам поцелуем. Я не успеваю ни испугаться, ни отпрянуть, ни тем более ответить... Просто замираю на месте, чувствуя вкус его губ на своих губах и жар мужского дыхания на своей мгновенно покрывшейся мурашками коже...