Virgo Regina - Ахэнне

Ответов нет.

После бесконечных часов работы появлялся 'кибер' — жуткое создание, похожее на двух людей, облитых раскаленным свинцом и приваренных друг к другу. У одной 'половинки' был полностью выжжен рот, и рогаткой торчала взломанная трахея, из дыры постоянно капало зеленовато-белым. Желудочной кислотой, а может, ядом. Вторая часть уродца по-кротовьи слепо ворочала заклеенной железным листом башкой. Тварь пощелкивала, беспрерывно дергалась, но это не мешало ей ловко орудовать кнутом-электрошоком. Кнутом уродец и сгонял рабов в барак — грязный душный подвал, где воздуху меньше, чем в космосе, — так, по крайней мере, казалось Альтаиру. Рабам выдавали еду, но ее хватало ровно на треть голодной толпы. Каждую кормежку погибали пятеро или шестеро — небольшая лепта к ежедневной дани. Мертвечину уволакивали 'киберы'. Не всегда им удавалось: остальные рабы рвали свежую плоть, давились волосами и ногтями.

Трупы были мясом.

Спать приходилось на голых камнях, а из расщелин прямо в открытые раны пробирались микроскопические черви.

Рычаг сводил с ума днем, а болезненный зуд — ночью, отнимая драгоценное время сна.

Поначалу Альтаир думал, что умер и попал в ад. Затем стал надеяться на смерть… и ад, потому что худшего придумать невозможно.

Раб выживал в Башне не более полугода, и Альтаир почти сломался на шестой неделе. Его непрерывно трясло от боли, зуда и голода, он бормотал бессвязные проклятья, толкая рычаг.

Перила манили, сияли багряно-желтым.

Он шагнул… но в тот момент рычаг дернулся, повинуясь закону инерции, и вместо клыков шестеренок Альтаир очутился в прохладном темном помещении. Он сполз по стене, тяжело и хрипло дыша, наслаждаясь не-жарой. Свежим воздухом.

Он свернулся клубком и проспал несколько часов. Проснулся от мысли: надсмотрщик поймает и уничтожит.

Не хотелось.

Вновь хотелось жить.

Итак, у Альтаира появилась отдушина, он выжил, а на седьмой день после открытия 'двери из ада' увидел Доминика.

Поначалу Альтаир не вспомнил имени третьесортника, зато всхлестнулась желчно-кислая зависть и злоба. Какого дьявола этот никчемный ублюдок, это ничтожество прогуливается тут, будто по родному дому — с довольной рожей! — когда Альтаир, породистый элитник, идеальный генно-хромосомный набор, гниет в огненных катакомбах?

Все из-за него.

Альтаир не чувствовал вины за попытку обмануть госпожу, за убийство Камилла. Виновны другие. В первую очередь — Натанэль. Альтаир с наслаждением оторвал бы ему член и засунул в задницу, а потом залил рану ящеричьей кислотой.

Но и третьесортник…

Альтаир следил за Домиником, размышляя — прибить его пара пустяков. Прыжок и удар о кружевные перила — много ли надо слабаку?

Он сдержался.

Выцепить информацию оказалось несложно. Многие певчие проходили по извилистому коридору-лабиринту, и многие имели привычку вслух обсуждать новости. Из обрывков разговоров Альтаир понял: забитое ничтожество ныне считается лучшим певчим, и Сама Королева беседует с ним наедине.

Альтаир едва не разрыдался от бешенства, услыхав это.

Словно Она Сама — играя фигурками на шахматной доске — поменяла последнюю пешку и короля.

Альтаир следил за Домиником. Отмечал — тот изменился. Не внешне, скорее изнутри. Извечная запуганность и покорность сменились спокойной улыбкой, открытой и слегка отстраненной одновременно. Держался бывший третьесортник со скромным достоинством 'я на своем месте'.

Альтаиру хотелось убить его. Лучше всего — затащить в пекло, поставить за рычаг хоть на единственный час. Там его место. Сдохнет через десять минут — туда и дорога.

Но Альтаир понимал — гнев плохой способ выжить. Лучше использовать выбравшегося из грязи третьесортника в своих целях.

Не откажет.

Альтаир оказался прав.

На следующее утро после разговора, Альтаир обнаружил, что келья открывается от его прикосновения. Он ухмыльнулся, скользнул внутрь. Обнаружил сверток, и жадно набросился на еду и лекарства, с облегчением ощущая, как из внутренностей исчезает застарелый уже голод, а раны и ожоги затягиваются. И больше никаких червей.

Альтаир устроился на скамейке, подложив под голову новую одежду, и заснул до окончания мессы.

Когда Доминик с Тео вернулись, он уже был за рычагом, но под ногами лежал слегка оплавившийся пластиковый пакет с одеждой и остатками еды и лекарств. Альтаир подождал немного — он успел выучить, когда Доминик идет домой. Выскочил прямо перед ним, не без удовольствия пронаблюдал, как тот аж присел и всплеснул руками.

— Ох, Альтаир. Это ты.

— Я, — ухмыльнулся. — Вот чего, тряпки дрянь, а лекарства и еда что надо. Завтра принесешь побольше, ладно?

Третьесортник поджал пухлые губки, но утвердительно мотнул головой.

— Теперь дай мне пройти.

Альтаир пропустил. Глядя вслед, он вспомнил: не поблагодарил. Впрочем… разве обязан элитник благодарить ничтожество?

Каждый остается собой, как бы ни веселилась судьба. И Альтаир еще окажется наверху, где ему полагается быть.

Он верил.

*

Альтаир привыкал. Как натасканная на колокольчик перед кормлением собака, он предвкушал и осязал во рту слюну перед ежедневной мессой. Выскакивал и находил заветный пакет. С Домиником не пересекался. Во время мессы Альтаир обычно спал.

В тот день не спалось. То ли организм Альтаира восстановился (свежие ожоги и раны от побоев заживали моментально), то ли стрелки внутренних часов достигли отметки будильника, но узость темной кельи сделалась невыносимой. Альтаир высунулся.

Не в коридоры. Наоборот.

'Я никогда не слышал этой мессы или как ее там', думал он, выглядывая. Он едва не отдернулся назад; зрелище нескольких десятков одинаковых людей в шелковых черных балахонах отторгало его; они напомнили Альтаиру пиявок или щупальца гигантских осьминогов.

Месса уже началась. Голоса выводили заунывную мелодию, от которой хотелось биться о каменную стенку, орать, швырнуть в певчих скамейкой. Альтаир зажал уши. Нет, мелодия красива… ужасно красива. Под стать серебристой черноте и…

Хрустальному трону.

Вверх Альтаир смотреть не решился.

Зато он различил Доминика — различил, когда тот запел; спутать невозможно. 'Мужчина с голосом женщины', говорила хозяйка. Альтаир совершенно не разбирался в голосах, мужских или женских, но странное звучание… завораживало. И бесило одновременно.

Правильно его все гнобили, брезгливо подумал Альтаир. Мелодия, и высокий, чистый голос, — сейчас Доминик пел соло, и словно звенел сам хрустальный трон — раздражали его, как отстающего ученика раздражает сложное задание; Альтаир желал врезать третьесортнику — за неясный призрак чужеродности, бесполости, за его не-мужской (не-человеческий?) голос, похожий на холодный осколок кварца или сахара-рафинада, за темноту и благоговейное молчание остальных, за прохладу и тускло мерцающий трон Самой Королевы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});