Лёд - Яцек Дукай

— Так.

— И такой вот аргументацией Пилсудский, в конце концов, убедил Перля и товарищей из ФР, из Боевой Организации и Стрельцов в самой Польше.

— И таком вот образом Юзеф Пилсудский сделался ледняком, — вздохнуло я-оно. — Он защищает ледовую Россию, разве не так?

— Ну-ну, не шутите так, молодой человек, — раздраженно вспыхнул редактор-коротышка. — Это человек, у которого, по крайней мере, имеется конкретный план, и который много лет не останавливается в его реализации. Он знает, чего хочет, он знает, как этого достичь, и он все делает ради этого. О скольких наших политиканах из подвалов да идеологах из кофеен вы можете такое сказать? Сколько из них вообще верит, будто Польшу мы можем выстроить, создать, выбороть, добыть собственными руками, а не благодаря счастливым предопределениям судьбы, удачному расположению звезд, какой-нибудь фартовой войне между Тройственным Перемирием с Антантой, или же, благодаря капризу чужих держав, которым, ради того, любой ценой нужно подольстить — или, вообще, благодаря какой-то магической силе Истории? А? Но понимают ли Пилсудского люди? Ценят ли? Ха! — Он фыркнул и, передвинув папиросу в другой угол рта, сгорбился над блокнотом.

По прошествию часа с лишним проголосовали позицию членов клуба в отношении горного права; Поченгло проиграл, победила фракция, стоящая за сухой протест, за письмо с инструкциями петербургским советникам и за ожидание того, как развернется ситуация. Но тут же выяснилось, что господин Порфирий нисколечки не собирается слагать оружие, это была всего лишь увертюра к истинной битве, которую пришлось ему теперь провести по вопросу, рассматриваемому клубом по его собственной инициативе. Дело в том, что Поченгло от своих людей (скорее всего, коммерческих агентов в Америке) получил информацию, будто бы конкурент Гарримана с Уолл-Стрит и тамошний стальной и медный магнат, Джон Пирпонт Морган, отправил морским путем через Сан-Франциско и Владивосток посольство с целью блокировать работы над Аляскинским Тоннелем и Кругосветной Железной Дорогой — подключение через такую дорогу Аляски и Америки к Сибири стоило бы Д.П. Моргану целого состояния по причине потерь на бирже, в контрактах и монополиях на сырье. Выкупая двадцать лет назад от Карнеги U.S. Steel, он заплатил четверть миллиарда долларов; сегодня концерн стоил больше, чем все богатства России вместе взятые — в этих сферах деньги управляют политикой, а не наоборот. (Я-оно подставило уши). А Кругосветная Железная Дорога была ключевым предприятием для триумфа идей областничества. По чисто экономическим причинам Дорогу поддерживал Победоносцев, да и Шульц-Зимний, ясное дело, с охотой видел большую зависимость своего генерал-губернаторства от Европы. Иное дело было с императором и придворными, и вообще ледняками с Большой Земли. Известны были прецеденты миллионных взяток, меняющих курс российской политики. Морган мог позволить себе подмазать и на большую сумму. И ему вовсе не нужно подкупать орды чиновников и придворных советников; достаточно обеспечить себе хорошее отношение Распутина. (То, что управляет царем — сонный кошмар и самурайский меч — не обладает логикой выше божественной прихоти самодержца). Господин Поченгло весьма серьезно излагал, что чистый расчет прибылей заставляет зимназовых предпринимателей приложить все усилия для того, чтобы сделать невозможной миссию Моргана по установлению контакта с мартыновцами, а так же для защиты строительства Тоннеля. Его спросили, какие конкретно действия он имеет в виду. Тот ответил, что таковые были бы в компетенции секретного комитета, созванного для этой цели клубом. — Позор! — раздались восклицания. — За кого вы нас принимаете, за разбойников, что ли! Побойтесь Бога!

— И так далее, и так далее, долго это продолжалось, хотя никаких конкретных действий Поченгло больше не назвал, и диспут остался на уровне оскорблений и обобщенных воззваний к приличиям, христианским добродетелям и тому подобному.

После того перешли к голосованию, и предложение Поченгло прошло с перевесом три к одному, при большом числе воздержавшихся. Поченгло поднялся, поклонился, поблагодарил.

— И спросите, у скольких из них имеются акции в Железной Дороге Гарримана? — шепнул редактор Вулька-Вулькевич.

Пан Цвайгрос поднялся со своего стула, поднял бокал с красным вином в тосте за успех в делах и за польские богатства Сибири. Все выпили. Стоя, все члены клуба сунули руки под салфетки, положенные на блюдцах, стоявших справа от них, и взяли пальцами обеих рук небольшие монеты. Раздался протяжный треск, похожий на звук бьющегося фарфора. Заседание закончилось. Началась неофициальная часть встречи, наверняка, более важная, чем официальная, как частенько в политике и бывает. Все собрались в небольшие группки и кружки тесных знакомств, зал заполнился шумом разговоров на свободные темы. Я-оно высматривало пана Грживачевского, который потерялся где-то в толпе, не обладая слишком уж заметной фигурой. Лишь через какое-то время заметило, что рядом кто-то стоит и дружески приглядывается. Кто? Я-оно обернулось. Инженер Решке из Северной Мамонтовой Компании.

— Прошу прощения…

— Я…

— Разрешите…

— Бенедикт Герославский.

— Да, да. Решке. Ромуальд Решке. Могли бы мы…

— Слушаю.

— Надеюсь, что вы все поймете правильно. Так уж сложилось, что я переговорил о вас с паном Войславом. Ладно, признаюсь честно, — тут он подмигнул, — я даже выпытывал о вас. Мы с самого начала интересуемся начинаниями доктора Теслы. Вы, насколько я слышал, его хороший знакомый… — Неожиданно он сменил тему. — Вы уже разговаривали с губернатором?

— Нет.

— Думаю, вы найдете его человеком весьма рассудительным, а предлагаемое им решение — единственным разумным в нашей ситуации. И чем быстрее все это разрешится, тем лучше. Тем временем, я как-то услышал, что вы ищете должность, и…

Я-оно поняло, к чему Решке так лавирует: каким образом подкупить, не произнося вслух неприличного слова. Поняло: все они очень много потеряют — целые состояния — когда Лед отступит. Потеряет и Белицкий. И вот его инвестиция: благодарность Сына Мороза! Если бы они могли, то с удовольствием взорвали бы и Теслу, и все его машины.

Но нет же, нет! Ведь все они «хорошие люди»! Я-оно сдержало язвительный смешок. Как не хватало Чингиза Щекельникова, некому защитить от едкого яда подозрительности, впитывая его в себя; снова он отравляет душу. Отыскало взглядом добродушное лицо пана Войслава. Разве у него не доброе сердце? Разве не любит он людей?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});