Автопортрет: Роман моей жизни - Владимир Войнович

Сколько ни уговаривал я его так не нестись, он все равно мчался.

Перед поездкой мы приняли несколько мер, чтобы уйти от слежки. Для начала мы с Ирой вернулись с дачи в Москву. Мы должны были ехать на Валиных «Жигулях», а мои он перегнал в Протвино к своему брату (если не ошибаюсь, его звали Сергей) и спрятал в гараже. Потом Валя взял вещи, которые я приготовил для поездки, и увез к себе в Дубну. Я тогда по утрам занимался спортивным бегом и пробегал иногда большие расстояния (до десяти километров). Мы договорились, что утром я, как обычно, выйду на пробежку, а Валя часов в девять подъедет к другой стороне Тимирязевского парка, куда я прибегу. Таким образом мы отсечем слежку.

Утром я вышел в спортивном костюме, немножко размялся, побегал вокруг дома. Потом побежал трусцой к парку. В парке убедился, что никого нет, и рванул уже изо всех сил. Я думал, что сразу сяду в Валину машину и мы уедем. Я еще не знал, что он человек безалаберный и может вовремя не приехать, а, зная его получше, можно было наверняка утверждать, что опоздает, и сильно.

Конечно, его на месте не оказалось.

Я вернулся в парк, сделал несколько кругов по аллеям, выбежал на улицу, вернулся в парк и так несколько раз, одолев дистанцию, близкую к марафонской. В конце концов он все-таки появился, я вскочил в машину, мы посмотрели — слежки нет, и удрали из Москвы.

Валя был человек-фонтан. Однажды в дороге он меня спросил:

— Как ты думаешь, я физик хороший или плохой?

— Хороший, — ответил я искренне.

— Почему ты так думаешь?

— Вижу по тебе. Ты человек нестандартного поведения, значит, и в науке предпочитаешь необычные подходы.

Например, такая мелочь: мы идем в магазин, а в советских магазинах открыта бывала только одна половинка двери, и люди ввинчивались в нее, потому что навстречу тоже шел поток. А Валя сразу направлялся к другой двери, и, оказывалось, что она открыта. И я ему сказал:

— Ты всегда ищешь и часто находишь выход там, где другие знают, что его нет.

Потом уже, когда мы с ним ближе познакомились, он предлагал мне дать характеристики каким-то физикам, и я давал, совершенно не представляя их научных достижений, а оценивая их человеческие качества по первому взгляду, и, как оказывалось, в большинстве случаев был прав.

Мы доехали до моря, и где-то в Лазаревском разбили палатку на берегу. В палатку заползали змеи-медянки, укус которых смертелен, но нас почему-то это совершенно не волновало. Там Валю в язык ужалила оса. Я предложил сразу ехать в больницу, потому что слышал, язык опухает, человек задыхается и умирает. Но Валя был беспечным, сказал, что ничего не будет, и правда, ничего не было.

Кагэбэшники нас действительно потеряли. Мы жили дикарями почти в буквальном смысле. Спали в палатке, по нужде ходили куда-то за угол. Целыми днями я лежал на солнце, наслаждался безмятежным своим состоянием и чувствовал, как все еще сидящая во мне отрава испаряется из меня.

Неподалеку от нас расположились такие же «дикари», как мы. Я с одним разговорился, и оказалось, что он среди прочего работал могильщиком.

— Это что, такая профессия? — удивился я.

— Нет, вообще-то я актер, работал в Театре на Таганке.

Я, имея в недавнем прошлом близкое отношение к Таганке, стал задавать наводящие вопросы, и выяснилось, что он действительно там работал.

— А почему вы оттуда ушли?

— Меня Любимов выгнал за пьянку. А как только выгнал, так я сразу пить и бросил. Работал таксистом, потом мне это надоело, стал могильщиком. А сейчас делаю украшения из камней, торгую ими и неплохо зарабатываю.

— Ну, а если вас сейчас этого лишить, — спросил я, — в актеры опять пошли бы?

— Ни за что! В таксисты тоже. Лучше уж быть могильщиком.

Звали этого человека Леша Семаков, у него были даже для его большого роста необычно крупные ладони, оказалось, что это признак какой-то костной болезни. Он писал бардовские песни и был, по его словам, автором известной серии скабрезных стишков из серии «Я проснулся утром рано…».

Семаков стал спрашивать меня, кто я. И тоже не поверил: «Как? Это вы написали «Хочу быть честным»? Не может быть!» И я ему тоже стал рассказывать о Театре на Таганке, и тогда он поверил. Поверив, заподозрил, что Валя приставлен ко мне, и даже спрашивал его прямо: «А сколько вам платят?»

Я на юге размяк, все заботы куда-то отошли. Однажды я проснулся утром и говорю Вале:

— А у меня, между прочим, сегодня день рождения.

— А у меня, между прочим, тоже, — говорит он.

— Врешь. Покажи паспорт.

Он показал — и правда, 26 сентября 1933 года.

Так не хотелось возвращаться в Москву, но куда мне было деваться?

В Протвино со шлейфом

Вернувшись с юга, я увидел, что вокруг моего дома крутится чуть ли не целая рота кагэбэшников. Они меня потеряли и, судя по их суетливому поведению, были этим очень обеспокоены и готовы были к каким-то неожиданностям с моей стороны.

На другой день мне надо было забирать машину из Протвина, и мы договорились с Валей, что я поеду к его брату на электричке, а он на своих «Жигулях». На вокзале кагэбэшников было так много, что, если бы я и хотел, не мог бы их не заметить. Я сел в электричку, они, притворяясь простыми пассажирами, тоже, и в таком количестве, что в вагоне стало тесно.

Валя, конечно, как всегда, опоздал, и в Протвине я оказался один. Нашел дом Валиного брата, позвонил в квартиру — никто не отвечает. Вышел на улицу, кагэбэшники не выпускают меня из поля зрения. Я бессмысленно хожу по городу, возвращаюсь опять — никого нет: ни Вали, ни его брата Сергея. Мне понадобилось сходить по нужде, кагэбэшники пошли за мной в лес и были моими зрителями.

Наконец приехал Сергей с женой.

— Вы ничего странного около дома не заметили? — спросил я их.

— Нет.

— Тут за мной приехали, если заметите, не удивляйтесь.

Я объяснил им ситуацию. Я настолько к этому привык, что ситуация мне казалась естественной. Приехал Валя. Брат отозвал его на кухню, спросил про меня:

— Он немного того, да? — покрутил у виска пальцем.

— А что?

— Говорит, что за ним кто-то следит.

— А ты, когда мы поедем, выйди и посмотри.

Поздно вечером мы выгнали мою машину из гаража и двинулись в Москву — я первый, Валя за мной. Только выехали из города, сразу две их машины вклинились между нами, чтобы отсечь Валю. Я уже однажды применял один прием против них и тут тоже решил его использовать. Когда едешь быстро, они едут так же быстро — у них моторы форсированные, а за рулем, наверное, мастера спорта. Но я, наоборот, поехал со скоростью километров 20 в час, как на похоронах. Когда машина едет быстро, то можно не понять, кто за ней следит. А тут это стало очевидно. Они ехали, ехали, потом, вероятно, связались с Москвой по радио, им разрешили или приказали нас оставить, и они со злостью «дали по газам» и унеслись вперед. А мы доехали уже без них.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});