Фавориты Фортуны - Маккалоу Колин

Четверо соратников собрались в кабинете Верреса, представлявшем собой такую же мешанину прекрасного, и устроились там, где драгоценные предметы оставляли им место.

— Тебе придется уехать в добровольную ссылку, — сказал Гортензий.

Веррес ахнул.

— Ты шутишь! Ведь еще будет второе слушание! Твоя речь оправдает меня!

— Ты дурак! — не выдержал Гортензий. — Разве ты не понимаешь? Меня надули, одурачили, втерли очки, — любое слово подойдет! Цицерон лишил меня шанса, если он у меня вообще был, выиграть это несчастное дело! Между первым и вторым слушаниями, Гай Веррес, может пройти хоть год, я и мои помощники можем месяц напролет произносить наши лучшие речи, Гай Веррес, но присяжные не забудут ни единого слова из этой лавины улик! Я прямо тебе скажу, Гай Веррес: если бы я знал хоть десятую часть твоих преступлений, я никогда не согласился бы защищать тебя! По сравнению с тобой Муммий или Павел выглядят новичками! И что же ты сделал с такой кучей денег? Где они, во имя Юпитера? Как тебе удалось просадить их, если ты платил гроши за Купидона работы Праксителя, а большей частью не платил вообще? В свое время я защищал много откровенных негодяев, но ты завоевал все призы! Уезжай в добровольную ссылку, Гай Веррес!

Веррес и Метеллы слушали эту тираду, разинув рты.

Гортензий поднялся.

— Возьми, что можешь, с собой. И если ты хочешь моего совета, оставь те произведения искусства, которые ты награбил на Сицилии. Ты не сможешь унести больше, чем спер у Самосской Юноны. Сосредоточься на картинах и мелких вещах. И завтра же на рассвете вывези из Рима на корабле свои деньги, не держи их дома. — Гортензий направился к двери, прокладывая себе путь сквозь множество шедевров. — А я возьму себе сфинкса из слоновой кости работы Фидия. Где он?

— Что?! — вскрикнул Веррес. — Я тебе ничего не должен! Ты же меня не оправдал!

— Ты должен мне сфинкса из слоновой кости работы Фидия, — повторил Гортензий, — и благодари судьбу, что я не потребовал большего. Если больше ничего ценного я для тебя не сделал, то совет, который я сейчас тебе дал, стоит сфинкса. Моего сфинкса, Веррес! Живо!

Сфинкс был небольшой и уместился под мышкой, спрятанный в складках тоги. Изящное произведение, идеальное во всех деталях, от перьев на крыле до миниатюрных пучков меха между когтистыми пальцами.

— Неблагодарный! — прорычал Веррес.

Но будущий консул Метелл нахмурился.

— Он прав, Гай. Тебе нужно, самое позднее, завтра ночью оставить Рим. Цицерон опечатает это место, как только услышит, что ты выносишь вещи. И почему тебе понадобилось держать все здесь?

— Здесь не все, Квинт. Здесь только те вещи, которые я не могу не видеть ежедневно. Основная масса находится в моем доме в Кортоне, в Этрурии.

— Ты хочешь сказать, что есть еще? О боги, Гай, я знаю тебя много лет, но ты не перестаешь меня поражать! Неудивительно, что наша бедная сестра жалуется, что ты не обращаешь на нее внимания! Значит, это — единственное, чего ты не можешь не видеть каждый день? Я всегда думал, что ты сделал свой дом похожим на антикварную лавку в портике Маргарита, потому что ты не доверял даже своим рабам!

Веррес презрительно усмехнулся.

— Ваша сестра жалуется, да? И какое право она имеет жаловаться, когда Цезарь в течение нескольких месяцев смазывает ее cunnus? Она воображает, будто я дурак? Или настолько слеп, что вижу только бронзу Мирона? — Он встал. — Мне надо было сообщить Гортензию, куда ушла большая часть моих денег. Ты густо бы покраснел, не правда ли? Три Метелла — дорогие родственнички, а ты, Квинт, — самый дорогой из всех! Предметы искусства мне удалось сохранить, но кто сожрал доходы от продажи зерна, а? Теперь все, хватит! Я последую совету моего адвоката, укравшего сфинкса, и уеду в добровольную ссылку! Туда, где мое останется моим! Больше никаких денег для Цецилиев, включая и Метеллу Капрарию! Пусть Цезарь содержит ее так, к чему она привыкла. Желаю вам удачи — тянуть деньги из того человека! Не ждите, что я верну приданое вашей сестры. Я сегодня же развожусь с ней по причине ее прелюбодейной связи с Цезарем.

Результатом этой речи стал уход его разъяренных шуринов. После этого Веррес минуту постоял у стола, задумчиво проводя пальцем по гладкой окрашенной мраморной щеке Юноны работы Поликлита. Затем, пожав плечами, крикнул рабов. Как ему вынести расставание хоть с одной вещью из всего, что хранилось в этом доме? Только необходимость спасти свою шкуру и знание, что сохранить немногое лучше, чем потерять все, дало ему силы осмотреть со своим управляющим все дорогие ему вещи.

— Когда ты наймешь повозки, — и если ты проболтаешься кому-нибудь об этом, я тебя распну! — пусть они подъедут к заднему двору в полночь завтра. И лучше, если все будет упаковано правильно, слышишь меня?

* * *

Как и предсказывал Гортензий, Цицерон заставил Глабриона опечатать покинутый дом Гая Верреса наутро после его тайного отъезда и послал в его банк, чтобы арестовать вклад. Конечно, было уже поздно. Деньги были самым портативным товаром из всех сокровищ, не требующим ничего, кроме листа, который следует представить на другом конце путешествия.

— Глабрион составляет список членов комитета, который должен определить ущерб, но боюсь, сумма не будет огромной, — сказал Цицерон Гиерону из Лилибея. — Он забрал свои деньги. Но похоже, большую часть из того, что вывезено из сицилийских храмов, он бросил здесь. Он прихватил драгоценности и посуду, которые крал у отдельных хозяев. Но даже и того, что он не сумел утащить тайно, осталось очень много. Брошенные им рабы — бедняги, однако их ненависть к нему оказалась полезной: рабы говорят, что то, что собрано здесь, в его римском доме, — ничто по сравнению с тем, что он спрятал в своем поместье недалеко от Кортоны. Воображаю! Вот куда ринулись братья Метеллы. Но я позаимствовал тактику у моего друга Цезаря, который путешествует быстрее всех, кого я знаю. И я предсказываю, что наша экспедиция достигнет Кортоны первая. Так что мы можем найти там куда больше вещей, принадлежавших Сицилии.

— А куда уехал Гай Веррес? — полюбопытствовал Гиерон.

— Кажется, он направился в Массилию. Популярное место любителей искусств среди наших ссыльных, — ответил Цицерон.

— Ну что ж, мы очень довольны. Мы получаем обратно наше национальное наследие, — сказал Гиерон, сияя. — Спасибо тебе, Марк Туллий, спасибо!

— Думается, это я буду благодарить вас, — деликатно отозвался Цицерон, — то есть если вы будете так довольны моим ведением дела, что в будущем году выполните наше соглашение о зерне. Плебейские игры состоятся не раньше ноября, так что вашу цену не надо определять по урожаю этого года.

— Мы счастливы заплатить тебе, Марк Туллий, и я обещаю, что твоя раздача зерна народу Рима произведет впечатление!

— Итак, — позднее сказал Цицерон своему другу Аттику, — это редкое, рискованное для меня вторжение в область обвинения обернулось наградой, которая была мне очень нужна. Я куплю зерно по цене два сестерция за модий, а продам его за три сестерция. Лишний сестерций пойдет на оплату за транспортировку.

— Продай модий за четыре сестерция, — посоветовал Аттик, — и положи немного денег в свой кошелек. Ему следует немного пополнеть.

Цицерон был в ужасе:

— Я не могу этого сделать, Аттик! Цензоры скажут, что я обогатился незаконным образом, беря плату за юридические услуги.

Аттик вздохнул:

— Цицерон, Цицерон! Ты никогда не станешь богатым, и это будет целиком твоя вина. Хотя, наверное, правду говорят, что можно взять человека из Арпина, но никогда нельзя вынуть Арпин из человека. Ты мыслишь, как сельский житель!

— Я мыслю, как честный человек, — поправил его Цицерон, — и очень горжусь этим.

— Тем самым хочешь сказать, что я нечестный человек?

— Нет, нет! — раздраженно возразил Цицерон. — Ты — делец высокого класса, римлянин. Правила, применяемые к тебе, нельзя применить ко мне. Я не из Цецилиев, а ты — да!