Тени Лордэна - Алессандр Рюкко

вытворяют?

— Не знаю, — тихо пробормотал Бритва, вернувшийся к скоблению стола.

— А ты хотел бы быть там вместе с ними? Посмотреть, что да как? — продолжил расспросы Галват, для пущей верности пихнув товарища локтем в бок. Однако тот ему ничего не ответил и только глубже вонзил нож в дерево, так что во все стороны полетели сухие опилки. Чувствуя, что тут разговор не заладится, Хряк обратился к Графу. — Зуб даю, они там его магией пытают. Ты часом не знаешь, какой стихией пользуется тот капитанишка?

— Этот… если память мне не изменяет, — Граф покосился на пустую бутылку, — то вроде должен быть из огненных колдунов.

— О-о-о, теперь то всё понятно. Должно быть они там его жгут в самые нежные места, от того и вопит так громко.

— Раскалённая кочерга ничем не хуже будет, а даже лучше, — снова огрызся уязвлённый до глубины души Бритва.

— Ну, тебе лучше знать. Хотя у тебя они никогда так бойко не кричат.

— И не должны. Не в этом суть.

— Ладно… ладно, как скажешь, — отступил Хряк, видя сколь стремительно задвигалось острие кинжала в беспокойных руках, и как заметались воспалённые глаза. — Кстати, что это за баба была с ним?

— Ты про рыжую? Да пёс её знает, впервые вижу. Наверняка тоже магичка какая из гильдии или чья-то знатная дочурка, больно уж гордо себя держит. Та ещё злобная стерва. Пока я с капитаном разговаривал, она стояла у него за спиной и смотрела на меня как не кусок дерьма, и ещё так гадко морщила нос. Её бы на пару деньков в карцер без еды и воды кинуть, так сразу бы ручной стала и покорной, как и подобает бабе. Ну а там… хе-хе… Впрочем, за всем этим бедламом я едва не забыл, что у нас помимо прочего есть ещё одна важная работёнка, и она для тебя.

— И что надо сделать?

— Всего-то ничего — выпустить на волю одного мелкого воришку по имени А́фрий. Он к нам три дня назад попал. Такой мелкий светлый прощелыга, ты должен его помнить.

— Ага, в средней на восточной стороне сидит. А по какому поводу его выпускаем, если не секрет?

— Он заядлый игрок, похлеще нас троих вместе взятых, но то ли играет совсем уж худо, то ли удача к нему всегда повёрнута немытой задницей, к тому же на собственных ошибках он учиться не умеет, а оттого парень по жизни ходит в долгах как в шелках. Кое-кому не нравится, что он тут у нас бездельничает и отлёживается на нарах, когда ему причитается трудиться в поте лица в уплату проигрыша. В общем выставишь его за порог и получишь за то пять серебра.

— Э! Как так? В прошлый раз же было пятнадцать.

— Это тебе наказание за убитого Шу. Скажи спасибо, что вообще хоть что-то выручишь, кроме пинка под зад. Или хочешь получить обвинение в убийстве?

— Нет уж, спасибо, как-нибудь обойдусь, — сказал Галва и внимательно прислушался. — Кажется, что эти утырки не поняли намёка. Снова шум поднимают.

— Да, тоже слышу. Всё этот проклятый крикун из подземелья их возбуждает. Вот бы и его заткнуть. Чёрт бы побрал этих стражей. Так что иди давай, усмиряй их, ну а заодно разберись с Африем. Его на воле должно быть уже заждались.

— А ему вломить можно? — с надеждой спросил Хряк, вставая на ноги и поправляя сползшие штаны.

— Разок-другой и то не сильно. Если ты его покалечишь, и он не сможет отрабатывать должок, то его хозяин спросит деньги уже с тебя, и я настоятельно советую тебе не ругаться с этим отморозком. Защищать не стану, отдам со всеми потрохами.

В ответ Галват хотел отшутиться, упомянув беспокойного мастера пыток, терзавшего бездушный стол вместо живого человека, но тяжёлый и бескомпромиссный взгляд Графа, дал ему понять, что на сей раз шутки были не уместны, и дело было в высшей степени серьёзным.

— Ладно, я понял. Сделаю всё по красоте, — Хряк встал из-за стола и, громко хрустнув костяшками, направился к лестнице, с которой уже вполне ясно доносились новые гневные, полные бранных слов выкрики.

Как вы уже могли прежде заметить, несмотря на всё своё сказочное богатство, а может что и именно благодаря ему, ведь богатство одних неизменно соседствует с нищетой других, потому как если два человека имеют одинаково много или одинаково мало, то никто из них не может быть назван ни богатым — ни бедным, ибо они равны в своих достатках и лишениях, и только когда мы прибавим к ним мерило в лице третьего человека, который будет иметь отличное от них имущество и будет отягощён иными жизненными заботами, малопонятными для первой двоицы, мы наконец-то сможем узнать — были ли они прежде богаты или всё же бедны, и чем ярче сверкает необузданная в своей глупой чрезмерности и безобразной крикливости роскошь, тем ужаснее чернеет подле неё голодное отчаяние бесплодной нищеты, и каждое из них по-своему портит людскую натуру, извращает её добрые черты и, сбив с праведного пути, толкает человека к злодеянию против собрата, однако же именно на месте их пересечения, где контраст гниющего изобилия и холодного запустения буквально режет глаза и зажигает в душе пламень праведного гнева, от которого в разуме начинают закипать мятежные идеи, требующие уничтожения текущего порядка, именно там зыбкое намерение имеет куда больше шансов переродиться в твёрдое и решительное действие, которое одними будет названо тяжким преступлением и кощунственным посягательством на незыблемые и священные устои общества и права достойной личности, а иными будет превознесено и воспето, как героическая борьба за восстановление попранной справедливости, но всё же я нынче не намерен ещё глубже вдаваться в этот давнишний спор, не стихающий по сей день, и потому оставлю дальнейшие рассуждения на совесть и волю читателя, ну а сам только скажу, что всё вышеперечисленное привело к тому, что в Лордэне имелся не один десяток маленьких, тёмных и сырых каталажек при сторожевых постах, куда без лишних разговоров бросали всех буйных и недовольных, чтобы те, оставшись без нормальной еды и потеряв от неудобства и беспокойства сон, могли хорошенько поразмыслить над своей жизнью перед тем, как их спустя несколько дней заточения вышвыривали за порог, подгоняя всяческими угрозами и щедрыми тумаками, а в дополнение к ним за чертой самого города