Публичное одиночество - Никита Михалков

(2012)

Вопрос: 1 февраля 2012 года участницы группы Pussy Riot осквернили храм Христа Спасителя. Что Вы по этому поводу думаете?

Я думаю, что сегодня православие – одна из самых молодых религий, молодых по энергетике, потому что никто не испытал того, что пришлось пережить Русской Православной Церкви в последний век. Но вот это истребление ее, которое, казалось, было абсолютно окончательным, не состоялось. Своим прорастанием, как травинка сквозь асфальт, Церковь доказала, что истребить ее не удастся. Недаром Бжезинский где-то, когда-то сказал, что коммунизм разрушен, теперь осталось разрушить русское православие. Потому что коммунизм был сдерживающей силой, вооруженной силой, активной силой, которая не давала проникнуть в то, что было непривычно (хотя своими же руками Православную Церковь уничтожала), и когда коммунизма не стало, то последним оплотом русского кода, генетического кода, русского ключа осталось православие.

И сейчас, конечно же, совершенно явно совершается эта атака, чтобы сразу со всех сторон – раскачать и расколоть. Я очень люблю и часто повторяю одну фразу Грибоедова про декабристов: колебание умов ни в чем не твердых. Пока эта вера наша не стала всеобъемлющей, как это было в прошлые века, конечно же, неверам хочется ее выдавить и раздавить, потому что это колебание умов ни в чем не твердых, которые все подвергают сомнению и обработке. Это один из путей разрушения нас как нации. Конечно же, прощение, конечно же, гуманность православия, то, о чем сегодня усиленно с другой стороны нам твердят: ну вы же православные, ну а как другую щеку подставить, и так далее… Но тем не менее в минуты опасности Сергий Радонежский дал в руки монахам мечи, что само по себе нонсенс. Это противу всяких правил монашеской жизни, но он дал им в руки мечи и послал их на Куликово поле. Он послал их как воинов Христовых. Поэтому я считаю, что мы должны понимать значение происходящего и никак не преуменьшать его. Его не надо преувеличивать и превращать в собственный страх, но и преуменьшать его нельзя. Вы понимаете, сбережение веры – оно требует иногда усилий больших, чем просто молитва. Покаяние, великая вещь покаяние, оно не является покаянием, если оно, после того что сделано, выражается только в короткой записке, вывешенной в Интернете. Покаяние – это значит человек понимает, что он сделал, и перед всем честным народом говорит: я виноват, или я виновата, я не понимала, что делала, я прошу меня простить. И за этим может следовать и прощение, но только после покаяния. Нельзя спекулировать гуманизмом и использовать основы православия – прощение и милосердие; нельзя этим пользоваться настолько, чтобы в результате тех, кто так или иначе призван прощать и призван призывать верующего к покаянию и прощению, доводить до состояния бессилия. «Мы не можем этого сделать, потому что мы всех прощаем…» Это не позиция, это неправильная позиция. Мы должны защищать себя. Мало того, мы не только защищать себя должны, мы наступать должны! И дело не в том, чтобы насильно загонять палками в храм людей, а дело в том, что мы должны отвечать на оскорбления, с которыми как с провокацией выступают наши недруги.

Если ты выходишь на ринг с боксером, который сильнее тебя, и думаешь, что ты скомпенсируешь свою немочь тем, что против него возьмешь дубину, ты можешь быть очень жестоко избит, именно за это. Если ты выходишь «на ринг», ты должен знать – на что идешь. Ты даже можешь говорить, что хочешь, но там, где это не становится оскорбительным для тех людей, для которых православие является единственным оплотом, особенно сегодня. Если ты это делаешь, ты должен понимать, что тебя ждет наказание. Оно может быть. И не надо жаловаться, если ты идешь на это. Это же не малолетки, которых опоили и забросили, и они, когда отрезвели, с ужасом не знали, как им быть, и просили прощения, плакали и говорили: мы не виноваты, мы не понимали, что делали. Да, именно тогда можно простить и сказать: «Эх, девочки, девочки…» А когда с таким гонором пиаровским, с призывами к свободе личности, – ну что же, тогда получите и распишитесь… Знайте – на что вы идете. Это есть правило жизни.

Я думаю, что время печальной улыбки – оно прошло. Той улыбки, которая говорит: ну что же делать, вот так вот… Я даже думаю, что это в большей степени может быть прощено светскому человеку, которому, допустим, лень эту борьбу вести, или, допустим, он всего этого не читает, ему наплевать на это, или у него нет сил, и он говорит: ну что делать…

Сегодня последним оплотом является Церковь, и я очень верю в то, что власть это понимает. (XIV, 4)

«Православная партия» (2000)

Недавно я был на открытии памятника императору Николаю II в Тайнинском и в очередной раз испытал это чувство – «чужой среди своих».

(Меня всю жизнь словно преследует название моего первого фильма: как тавро припечатано.)

Понимаете, я очень ценю Колю Бурляева за его стоицизм, ценю и талант скульптора Клыкова, ценю многих других православных людей. Но я не понимаю, когда православные люди в православной стране ведут себя будто сектанты.

Православие – религия мирная. Оно призывало верующих на ратные подвиги только во время войн, когда нужно было собраться, взять в руки оружие и даже монахов послать на поле брани.

Но когда я вижу, что сегодня весь этот религиозный стоицизм оборачивается, по сути, созданием православной партии (ее членам даже выдаются значки), я чувствую себя «чужим среди своих».

Само словосочетание «православная партия» – дикое и, безусловно, антихристианское. Вера – это сугубо внутреннее богообщение, а Церковь – соединение людей духовное, не призывающее постричь всех под одну идеологическую гребенку.

Православное христианство – это вера большого народа, сильного и широкого, и негоже этому народу вести себя мелко и завистливо, демонстрируя сектантские комплексы.

Интервьюер: А главный враг православной партии – либеральная интеллигенция?

Тут не противостояние чему-то конкретному, а просто противостояние.

Существует одна замечательная театральная история, правдивая или нет, не знаю. Во МХАТе был актер, у которого волосы росли дыбом. И чего он только ни делал: брил их, носил берет, кепку, но они упрямо росли вверх. Наконец он плюнул на все и решил ходить так, как есть. Пришел в буфет, встал в очередь, а перед ним Борис Ливанов, который обернулся, увидел его и поздоровался: «Здравствуй, Коля». Тот гордо кивнул: «Здравствуйте, Борис Николаевич». Ливанов выждал паузу, потом опять обернулся: «Ты что, обиделся, что ли?»

Приблизительно то же самое хочется сказать и некоторым православным деятелям. Ну что такого случилось? Вы ведь дома, вы у себя. К чему же это сектантство? (II, 34)

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});