Путь мистика - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо"

Не будешь ли ты так добр прокомментировать?

Не стоит беспокоиться. Никто не может меня отнять по той простой причине, что даже прикосновение ко мне создаст опасность для этого человека, или для партии, или для нации.

Это мне напоминает, что когда меня арестовали в Америке - без всяких законных оснований, без всякого ордера на арест, - меня не отпустили под залог, просто чтобы протащить меня по всем этим тюрьмам. Я проехал почти по всей Америке: пять тюрем за двенадцать дней. Но странно было то, что каждый раз, когда я выходил из самолета и садился в полицейскую машину, человек, который вел меня и передавал из рук в руки маршалу США, шептал ему на ухо - а я сидел позади него и слышал: «Этот человек опасен, поэтому не делайте ничего прямо. Не касайтесь даже его тела, потому что весь мир наблюдает, и как только он выйдет, он разоблачит все, что происходит в этих тюрьмах. Поэтому будьте с ним вежливыми и разумными; не обращайтесь с ним как с преступником».

Это сообщение постоянно передавалось каждый раз, когда я переезжал из одной тюрьмы в другую. Моего тела никто не касался, никто ничего не делал со мной прямо. Они пытались делать что-то косвенно, но потерпели поражение.

Например, до одной тюрьмы я добрался около одиннадцати вечера, и маршал США не захотел вписать мое имя в форму - он сказал мне, чтобы я подписался как «Дэвид Вашингтон».

Я спросил:

- По какому закону конституции вы препятствуете мне вписать мое имя и принуждаете меня вписать имя, которое не принадлежит мне? Я не буду его писать.

А вы должны быть учреждением, насаждающим законность. На вашем плаще написано: «Департамент Правосудия» - что же это за правосудие? Среди ночи, когда я устал... целый день в дороге, а вы хотите, чтобы я вписал имя кого-то другого? Вам придется дать мне объяснения. Он сказал:

- Я не знаю никаких объяснений. Не сердитесь на меня - я просто следую директивам, пришедшим сверху.

- Тогда скажите этим людям, которые дали вам директивы, что я не собираюсь подписываться «Дэвид Вашингтон». Если вы хотите, можете заполнить эту форму сами, с Дэвидом Вашингтоном и всем остальным, а я подпишу.

- Это кажется хорошим компромиссом, - сказал он. - Потому что я тоже хочу спать. Пока вы не подпишете эту форму, вы не можете отправиться в камеру и лечь спать.

И он заполнил эту форму своей рукой, а я подписал своей подписью. Он посмотрел на мою подпись и сказал:

- Что это значит?

- Наверное, «Дэвид Вашингтон», - сказал я. - Разве не так меня зовут?

- Но я не могу понять, что вы написали, - сказал он.

- Я пишу на своем языке: это «Дэвид Вашингтон».

И я сказал ему:

- Завтра утром мы увидим по телевизору ваш почерк, мою подпись и стоящую за этим идею... во всех новостях. Почему вы хотите скрыть мое имя? Чтобы вы могли даже убить меня, и не осталось никакого следа - потому что я никогда не поступал в эту тюрьму. Дэвида Вашингтона вы можете завтра выпустить, но форма должна быть подписана. Но помните, вы не сможете скопировать мою подпись.

- Но почему вы так уверены, что об этом узнают средства массовой информации?

- Узнаете утром.

В полицейской машине со мной была одна женщина. Она оказалась многоопытной тюремной птицей. Она мне сказала, что ее выпускают из тюрьмы.

- Тогда сделайте мне одно одолжение, - сказал я. - Просто послушайте внимательно разговоры, происходящие между мной и маршалом США. Вся пресса окружает тюрьму. Когда вы выйдете наружу, соберите их всех и дайте им информацию.

И она сделала это великолепно.

На следующее утро пришел маршал, вырывая на себе волосы. Он сказал:

- Что вы сделали? Во всех газетах, на телевидении! Теперь готовьтесь, нам придется перевести вас из этой тюрьмы. Мы не можем оставить вас здесь.

- А мне здесь нравится, - сказал я. - Не нужно ничего менять. Какой смысл переезжать? Дэвид Вашингтон готов жить здесь, сколько захотите.

Он сказал:

- Не делайте меня посмешищем. Меня уже осуждают за то, что я принуждал вас подписаться чужим именем. Но меня интересует, как вам удалось достичь средств массовой информации?

- Вы совершенно забыли, что нас было двое, и эта женщина сидела в углу и слышала весь разговор. Она повторила его слово в слово.

Они потерпели поражение. Они тут же сменили тюрьму, чтобы можно было сказать, что я никогда там не был, а все эти репортажи ложны. Я сказал:

- Вы не можете этого сделать. Форма осталась. На ней моя подпись, а моя подпись известна на весь мир - ее не так легко скопировать. Даже я сам не могу ее скопировать! Каждый раз она меняется.

Во второй тюрьме меня поместили в камеру с заключенным, который страдал смертельной болезнью - инфекционной болезнью - и который почти умирал. Врач сказал, что шесть месяцев никого нельзя помещать в эту камеру, что он должен жить один, потому что эта болезнь очень заразна. Меня поместили в эту камеру - и при этом присутствовал врач, суперинтендант, маршал США.

Но вы видите... этот заключенный не очень хорошо говорил по-английски - он был из Кубы - но ему удалось что-то написать и сообщить мне:

- Я страдаю, Ошо, и почти нахожусь на грани смерти от смертельной болезни. Шесть месяцев в эту камеру никого не помещали. Вас поместили сюда умышленно. Это косвенный способ вас убить.

Я тут же вызвал врача, суперинтенданта и маршала США и сказал:

- Прочитайте это.

Я спросил врача:

- Что вы за врач? Вы здесь в тюрьме, чтобы заботиться о заключенных или чтобы их убивать? Шесть месяцев эта камера не назначалась ни для кого другого из-за этой болезни; почему ее назначили мне? Я знаю, что вас постоянно информируют: «Причиняйте вред косвенно», но вы не можете даже причинить вреда косвенно. У вас не хватает ума даже на это! Вы выглядите почти как идиоты. Вы не видите, что вот у этого человека здесь более человечное сердце и понимание, чем у вас всех.

Они немедленно согласились изменить камеру и сказали:

- Пожалуйста, отдайте нам этот листок бумаги.

- Это пойдет в средства массовой информации, а не к вам, - сказал я.

Кажется, преступники управляют, преступники держат в заключении невинных людей. Я был удивлен, узнав, что в тюрьмах, в этих пяти тюрьмах - а в каждой было от пятисот до шестисот заключенных - все были черные, ни одного белого.