Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

чувствую, что заговорил я тебя, слишком озадачил. Пойдем, надо возвращаться к машине.

– Нет, мне очень помог этот наш разговор. Знаешь, сейчас я стал постарше, но все равно, когда приезжаю на стройку, смотрю с наслаждением на работу каменщиков. Мне нравится наблюдать, как кирпич за кирпичиком вырастает стенка. Так же и в нашей жизни: знания, которые мы получаем, дают нам необходимый жизненный опыт – это тоже наши кирпичики.

– Я не строитель, но скажу тебе по секрету: и мне так хочется, как в молодые годы, встать за станок в ночную смену и выполнить сменное задание наравне с опытными рабочими. Услышать от них добрые слова. Как жаль, что этой радости я уже никогда не смогу себе позволить.

Мы еще долго прощались, пожимали друг другу руки, что-то опять вспоминали. Сумерки и медленно разгоравшиеся фонари сигнализировали, что время нашей встречи истекло. Мы смиренно побрели разыскивать оставленную неподалеку машину…

4

В приемной генерального директора производственного объединения «Кировский завод» Петра Георгиевича Семененко было, как всегда, людно. Помощник генерального, увидев меня, тут же подошел и любезно спросил:

– Что-то случилось?

– Нет, ничего, слава Богу. Хочу увидеться с Петром Георгиевичем, мы договорились об этом с ним по телефону.

– Подождите минутку, Петр Георгиевич скоро освободится.

Он не успел еще договорить, как на пороге кабинета показалась высокая фигура генерального. Увидев меня и извинившись перед очередным посетителем, он махнул мне рукой.

– Заходи, Михаил Константинович.

Уже в кабинете, когда сели за стол-приставку, протянул свою широкую, как лопата, ладонь.

– Здравствуй, дорогой. Рассказывай, что привело, какие ко мне вопросы? Мы же не виделись, наверное, с полгода?

– Пришел проститься, Петр Георгиевич!

– Не понял. Куда это ты собрался? В строительный комитет забирают?

– Да никуда меня не забирают.

– Тогда зачем прощаться?

– Правление приняло решение переехать с территории Кировского завода.

– Причина?

– Вы же знаете, объемов нет, работаем, где можем. Управление механизации – на заводе. Чуть ремонт – проблема въехать, выехать. Снабженцы – на заводе, конторы строительных управлений и треста тоже у вас. Все здесь, только нет работы. Можно ли строить на Невском, а переодеваться после работы ехать на Стачек?

– Насчет нас и Невского – пример неубедительный. Вы ведь и в прежние времена в различных местах работали?

– Да.

– А располагались здесь, и мы друг другу не мешали.

– Но сейчас, кроме конторских помещений, все свободно; бытовки на двух этажах, склады. А за все надо платить.

– Надо, я ведь тоже плачу́.

Мы помолчали. Семененко по привычке подошел к окну, там ему легче думается. Я встал рядом. Мы несколько минут вместе наблюдали, как трактора с главного конвейера отправлялись на погрузочную площадку. Красивое, надо сказать, зрелище. Одухотворенная трудом человека техника, кажется, оживает, получает свой характер и судьбу.

– Пользуются спросом? – кивнул я на эти лайнеры полей.

– Пока да.

– Неужели не нужны будут?

– Если не будет крупных хозяйств, частники такую покупку не осилят.

– А кто же землю пахать будет?

– Как раньше, лошадки, – невесело пошутил Семененко.

– Смеетесь?

– Скорее пла́чу.

Еще немного помолчали, а когда молчание стало уже неловким, и даже в какой-то степени тягостным, стали прощаться. Уже взявшись за ручку двери, я обернулся, услышав:

– Задержись, пожалуйста, Михаил Константинович. Зачем так прощаемся, как неродные? Давай пройдемся по заводу.

– С удовольствием, но у вас же дела.

– Это тот случай, когда любые дела подождут.

Выйдя в приемную, генеральный подозвал помощника и что-то шепнул тому на ухо. Вышли на улицу. Рядом с заводоуправлением стоял новый цех-красавец. Заглянули. По неутомимому длинному конвейеру двигались, то поднимаясь, то опускаясь, детали – верхняя одежда тракторов. Здесь придавали им лоск и товарный вид.

– Я помню, как мы начинали строить этот цех, на месте яблоневого сада. Экологи и профсоюз были категорически – «против», проектировщики категорически – «за», а мирил всех партком. Часа три ругались, пока приняли решение. Деревья пришлось аккуратно пересадить…

– Я тоже помню то время, был тогда директором третьего производства, – радостно отозвался на воспоминания генеральный. – Это событие весь завод всколыхнуло. Никто в стороне не остался. А мне и сейчас, говоря по правде, жалко тот яблоневый сад. Хотя его судьба сложилась удачнее, чем знаменитого сада чеховской Раневской. Все-таки человечество становится более гуманным.

– А вот и цех ходовой части, – указал я ладонью, – мы с тобой именно здесь познакомились, Петр Георгиевич.

– Значит, и ты помнишь? Ну, и как прошла эта встреча? Надеюсь, ты не очень обиделся?

– На всю жизнь благодарен.

За разговорами не заметили, как зашли в прокатный цех. Сразу ослепили огненные слитки, они медленно плыли по вальцам, излучая вокруг какой-то призрачный, сказочный свет. Такой, наверное, в закромах Хозяйки Медной горы томится. У глухой торцевой стены лежали многотонные штабеля уже померкшего, остывшего металла.

– Здесь все так же красиво, – я посмотрел на механизмы прокатного стана. – За строительство этой конструкции наш бригадир, Василий Иванович Гвоздарев, получил звание Героя Социалистического труда. Первым из работников строительного треста.

– Но и заводчане не были забыты. Иван Яковлевич Прокофьев тоже получил Героя, – добавил Петр Георгиевич. – Прокатный цех главное дело вашего треста?

– Я бы так не сказал. Ответственное, но не единственно важное. Да что там говорить, зачем перечислять, сколько дел переделано, и как определить степень их важности. Это прокатка и мартен на слуху. А цеха танкового производства? Кто про них знает? А корпус «Б», где подлодки оснащались турбинами? На каких весах определить, что главнее?

Только тогда, когда увидели, что на нас медленно надвигается новенький «Кировец», надевая по ходу движения детали, необходимые ему для дальнейшей трудовой жизни, поняли, что оказались у раскрытых ворот главного тракторного конвейера.

– Петр Георгиевич, когда-то с этой линии выходили на просторы Родины несколько тракторов одновременно.

– Да, времена меняются, Михаил Константинович. Крупных сельхозпредприятий нет, а мелким наш трактор не по карману. Тяжело сейчас всем, даже тракторам, так что и мы – не исключение. Мощности, занятые когда-то под оборонку, пустуют. Представляешь? Знаменитые танки Т-80 стали вдруг не нужны. Печальная и страшная картина… Ясно одно, государство нам сейчас не помощник. Приходится все менять, приспосабливаться. Главная ставка делается на производство металлопроката. Провели акционирование, бывшие цеха стали заводскими «дочками». Предотвратили банкротство, разобрались с «рейдерами».

– Как думаешь, Петр Георгиевич, стройка хотя бы года через два продолжится?

– Думаю, нет. Проблем у завода много, сейчас главное – заказы и замена устаревшего оборудования. Зданий, что вы нам понастроили, надолго хватит. Память хорошую по себе оставили.

– И на том спасибо.

– Давай без обид. Сколько трест занимался строительством на заводе?

– Тридцать лет.

– Так что же ты хочешь? Сейчас на заводе не увидишь ни одного старого цеха, всё новые здания.

Беседуя, мы остановились и, запрокинув головы, еще раз полюбовались величественными, грозными зданиями цехов.

– Ну вот, Петр Георгиевич, посмотри, – показал я на ближайший цех, – как соседствуют века. Правда, немного поправить надо фасад и кровлю. А так – прекрасный образец промышленной архитектуры девятнадцатого века. Сохранили, не сломали.

– А ведь действительно,