Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу

На собрание пришел кузен Цезаря молодой Гай Котта, сын покойного консула Гая Котты. Хотя он еще не был членом Сената, ничто не могло лишить его права голосовать в своей трибе. Закон принадлежал его дяде Луцию. Но, увидев Помпея и Красса, сплоченных в единую команду, чего не наблюдалось уже несколько месяцев, он так громко крикнул, что шум и движение вокруг сразу стихли. Все посмотрели в его сторону.

— О-о! — крикнул он снова, еще громче. — Мой сон!

И он кинулся на ростру так неожиданно, что Помпей и Красс невольно бросились в стороны. Молодой Гая Котта встал между ними, обняв их, посмотрел на толпу в колодце комиции, и слезы хлынули у него по щекам.

— Квириты! — завопил он. — Прошлой ночью я видел сон! Юпитер Величайший говорил со мной из облака и пламени. Он промочил меня насквозь, а потом высушил! Далеко внизу я видел две фигуры наших консулов, Гнея Помпея Магна и Марка Лициния Красса. Но это происходило не так, как я увидел их сегодня, стоявших рядом. Нет, в моем сне они стояли, повернувшись один на восток, другой — на запад, упрямо глядя в разные стороны. И голос Великого бога сказал мне из облака и пламени: «Они должны уйти друзьями».

Наступила полная тишина. Тысяча лиц смотрели вверх, на них троих. Гай Котта опустил руки и вышел вперед, потом повернулся к ним лицом.

— Гней Помпей, Марк Лициний, неужели вы не помиритесь? — спросил молодой человек звенящим голосом.

Несколько секунд никто не шевельнулся. Выражение лица у Помпея было суровое, у Красса — тоже.

— Ну, давайте же, пожмите руки! Будьте друзьями! — крикнул Гай Котта.

Ни один из двоих не шевельнулся. Затем Красс повернулся к Помпею и протянул свою большую ладонь.

— Я с удовольствием уступлю первое место человеку, который назвал себя Великим, не отрастив еще бороды, и отметил не один, а два триумфа, не будучи сенатором! — громко проговорил Красс.

Помпей издал звук, средний между визгом и лаем, схватил лапу Красса и крепко пожал ее. Лицо его преобразилось. Они шагнули навстречу, положили головы на плечи друг другу. И толпа взревела. Вскоре новость о Великом Примирении разлетелась по Велабру, по Субуре. Люди бежали отовсюду — посмотреть, правда ли, что консулы помирились. Всю оставшуюся часть дня консулы ходили по Риму вместе, обменивались рукопожатиями, позволяя себя потрогать и принимая поздравления.

— Триумфы бывают разные, — сказал Цезарь дяде Луцию и кузену Гаю. — Сегодня был лучший вид триумфа. Я благодарю вас за помощь.

— Разве трудно было убедить их, что они должны были это сделать? — спросил молодой Гай Котта.

— Конечно, нет. Если даже эта пара больше ничего не понимает, они осознают важность популярности. Никто из них не способен к компромиссу, но я разделил заслуги поровну, и это их удовлетворило. Красс вынужден был проглотить свою гордыню и произнести все эти тошнотворные вещи про нашего дорогого Помпея. Но, с другой стороны, он стяжал лавры, первым протянув руку и пойдя на уступку. И получилось, что в состязании ради удовольствия толпы победил Красс. К счастью, Помпей этого не понял. Он думает, что победил он, потому что держался отчужденно и заставил своего коллегу признать его превосходство.

— Тогда лучше надеяться, — сказал Луций Котта, — что Магн так и не поймет, кто в действительности победил, пока год не закончится!

— Боюсь, что сорвалось твое собрание, дядя. Теперь тебе не унять толпу, чтобы проголосовать сейчас.

— Тогда проголосуем завтра.

Оба Котты и Цезарь покинули Римский Форум. Они поднялись по лестнице Весталок на Палатин, но на полпути Цезарь остановился и оглянулся. Там, внизу, стояли Помпей и Красс в окружении счастливых римлян. И сами счастливые. О расколе забыто.

— Этот год был похож на водораздел, — заговорил Цезарь, возобновив подъем по лестнице. — Все мы перешагнули через своего рода барьер. У меня очень странное чувство, что наша жизнь должна измениться.

— Да, я понимаю, что ты хочешь сказать, — заметил Луций Котта. — В этом году я вошел в историю со своим законом о составе жюри. И если я когда-нибудь решусь выдвинуть свою кандидатуру на консула, думаю, что это будет уже спад.

— Я не думаю о спаде во всех отношениях! — засмеялся Цезарь.

— А что будут делать Помпей и Красс, когда год закончится? — спросил молодой Гай Котта. — Говорят, никто из них не хочет уезжать, чтобы управлять провинцией.

— Да, это так, — подтвердил Луций Котта. — Оба возвращаются к частной жизни. А почему бы нет? У обоих совсем недавно были крупные кампании — оба они так богаты, что им не надо набивать кошельки доходами от провинций. Они увенчали свое совместное консульство законами, чтобы оградить себя от подозрений в измене, и законами, предоставившими их ветеранам земли. На их месте я бы тоже не поехал управлять провинцией!

— На их месте тебе было бы очень неудобно, — возразил Цезарь. — Куда они могут отсюда поехать? Помпей говорит, что возвращается в свой любимый Пицен и больше никогда не переступит порог Сената. А у Красса только одно желание — заработать ту тысячу талантов, которую он потратил в этом году.

Он с удовольствием глубоко вдохнул.

— А я собираюсь в Дальнюю Испанию квестором при губернаторе, который, к счастью, мне нравится.

— Бывший зять Помпея — Гай Антистий Вет, — усмехнулся молодой Котта.

Цезарь ничего не сказал о своем самом заветном желании: уехать в Испанию прежде, чем умрет тетя Юлия.

* * *

Но этому не суждено было сбыться. В середине февраля, в ненастную ночь, его позвали в дом Юлии. Его мать уже несколько дней оставалась там.

Юлия была в сознании и все видела. Когда он вошел в комнату, взгляд ее немного посветлел.

— Я ждала тебя, — сказала она.

В груди стало больно от усилия сдержать чувства. Цезарь смог даже улыбнуться, целуя ее, потом сел на край кровати, как делал всегда.

— Ну вот я и пришел, — попробовал он шутить.

— Я хотела тебя видеть, — повторила она. Голос ее был сильным, слова звучали отчетливо.

— Ты видишь меня, тетя Юлия. Что я могу для тебя сделать?

— А что бы ты для меня сделал, Гай Юлий?

— Все, что хочешь, — искренне ответил он.

— О, это меня успокаивает. Это значит, что ты меня простишь.

— Простить тебя? — удивился он. — Ведь нечего прощать, абсолютно нечего!

— Простишь меня за то, что я не помешала Гаю Марию сделать тебя фламином Юпитера, — пояснила она.

— Тетя Юлия, никто не мог помешать Гаю Марию сделать то, что он решил! — воскликнул Цезарь. — Окрестности Рима усеяны могилами тех, кто пытался остановить его. Мне ни на мгновение не приходила в голову мысль обвинить тебя! И ты тоже не должна себя винить!

— Не буду, если ты не будешь.

— Я не виню тебя. Даю слово.

Юлия закрыла глаза, из-под век ее потекли слезы.

— Мой бедный сын, — прошептала она. — Ужасная судьба быть сыном великого человека… Надеюсь, у тебя не родится сыновей, потому что ты будешь очень великим.

Цезарь встретился со взглядом матери и вдруг увидел чуть заметный румянец — она ревновала!

Реакция была мгновенной и жестокой. Цезарь обнял Юлию, прижался к ее щеке.

— Тетя Юлия, — прошептал он, — что же я буду делать без твоих объятий и поцелуев?

«Вот! — говорил матери его взгляд. — Это она была источником объятий и поцелуев, когда я был маленьким, а не ты! Ты никогда меня не целовала, не прижимала к груди! Как я буду жить без тети Юлии?»

Но тетя Юлия не ответила и не открыла глаз, чтобы посмотреть на него. Она уже больше ничего не говорила и никуда не смотрела. И так и умерла в его объятиях несколько часов спустя.

Луций Декумий с сыновьями и Бургунд тоже находились там. Цезарь отослал мать с ними домой, а сам шел, пробираясь сквозь толпы и никого не замечая. Тетя Юлия умерла, и никто, кроме него и его семьи, не знает об этом. Жена Гая Мария умерла, и никто, кроме него и его семьи, не знает об этом. Эта мысль пришла к нему в тот момент, когда слезы готовы были хлынуть. Но он подавил их. Рим должен узнать о ее смерти!

— Похороны будут скромными, — сказала Аврелия, когда он вошел в ее квартиру уже на закате.

— О нет! — возразил Цезарь, необыкновенно высокий, полный света и мощи. — Похороны тети Юлии будут самыми грандиозными похоронами женщины со времени смерти Корнелии, матери Гракхов! И все маски предков будут продемонстрированы, включая маски Гая Мария и его сына.

Аврелия так и ахнула.

— Цезарь, ты не можешь этого сделать! Гортензий и Метелл — консулы, Рим опять стал мстительным. Некоторые плебейские трибуны — сторонники Гортензия — сбросят тебя с Тарпейской скалы, если ты выставишь imagines двух человек, которых Рим считает предателями!

— Пусть попробуют, — с презрением ответил Цезарь. — Я отправлю тетю Юлию в царство тьмы со всеми почестями, которых она заслуживает.