Романы Ильфа и Петрова - Юрий Константинович Щеглов

ЗТ 21//3 (слова Павла Петровича из «Отцов и детей»).

…Надеюсь я найти у вас приют. — Метрико-синтаксическая конструкция первого полустишия нередка: Родился я под небом полунощным [БГ]; Обдумал я, готовил миру чудо [БГ]; Родился я с любовию к искусству [МС]; Поставил я подножием искусству [МС]; Увидел я, что с ними грех и знаться [КГ]; Надеюсь я. На берег наш сегодня… [РУ] идр.

Уж дома нет… Сгорел до основанья. — Ср. лексические и тематические параллели у А. С. Пушкина: Вот мельница. Она уж развалилась [РУ]; Лачужки этой нет уж там… [Домик в Коломне]; Где же дом? [Медный всадник]. Формула «Уж нет (того-то)» типична для романтизма: Уж нет вождей победы или И нет уж Минваны [Жуковский, Певец во стане русских воинов, Эолова арфа]; Иных уж нет, а те далече или Уже старушки нет [Пушкин, Евгений Онегин, Вновь я посетил…]; Уж няни нет [Н. Огарев, Юмор, гл. 5].

Пожар, пожар погнал меня сюда. — Параллели к «пожар, пожар» см. в примечаниях к Уйди, уйди, тебя я ненавижу…

ЗТ 24. Я обладать хочу тобой, Варвара!.. — Ср. сходный метрико-синтактико-лексический рисунок у Пушкина: И выслушать хочу тебя сперва [БГ]. Сходная позиция трехсложного собственного имени в обращении — у А. К. Толстого: Я на тебя рассчитывал, Ирина [ЦФ.5]; у Мея: Тебе во всем поверю я, Григорий! [ЦН I.1.1]; Садися здесь и выслушай, Бомелий! [ЦН 1.2.5]; Что ж, пар костей не ломит ведь, Петровна? [ЦН II.2].

13//6

Наряду с множеством недостатков у Варвары были два существенных достижения: большая белая грудь и служба. — Фраза с суконным звучанием: «наряду с достижениями, имеются и недостатки» — штамп бесталанных ораторов и журналистов. О слове «достижения» см. ЗТ 32//5.

13//7

Сам Васисуалий никогда и нигде не служил. Служба помешала бы ему думать о значении русской интеллигенции, к каковой социальной прослойке он причислял и себя. — Эти упоминания об интеллигенции и весь образ Васисуалия Лоханкина породили немало споров и недоразумений. Получила хождение легенда, согласно которой Ильф и Петров будто бы выполняли «социальный заказ», состоявший в том, чтобы травить интеллигенцию, «претендовавшую на собственное мнение» 3. Громко возмущаясь карикатурным портретом Лоханкина и спеша под этим предлогом перечеркнуть все творчество Ильфа и Петрова, их критики забывали о том, что такому же или даже еще более непочтительному изображению интеллигентских фигур отдали дань фактически все крупные писатели первой трети века: Л. Андреев, Блок, Эренбург, Набоков, Пастернак, Олеша, Зощенко, Эрдман и др. Ироническое отношение к языку и поведению либеральной интеллигенции было общим местом современной литературы. Следуя своей обычной тактике, соавторы не ввели здесь ничего нового и лишь воспроизвели в сгущенном виде давно отстоявшиеся мотивы и стереотипы.

Тезис об «антиинтеллигентстве» Ильфа и Петрова страдает прежде всего расплывчатостью, поскольку его сторонники, как правило, употребляют термин «интеллигенция» вне исторического контекста. Между тем на протяжении своей истории, включая советский период, понятие это не раз наполнялось новым содержанием и употреблялось в разных значениях одновременно. Утверждение, что соавторы нападали на интеллигенцию (вообще, без уточнения, на какую именно), само по себе бессодержательно. Чтобы решить — и, если будет позволено, закрыть — данный вопрос, стоит еще раз вернуться к нему и разобраться в том, какая интеллигенция представлена и какая не представлена в лице Лоханкина, и намного ли грешнее смеяться над ним, чем, скажем, над Хворобьевым или Воробьяниновым.

В повести Н. Огнева «Костя Рябцев в вузе» (1928, действие в 1925) один из наиболее симпатичных героев, интеллигент Николай Петрович Ожегов (по прозвищу «Никпетож») заявляет, что интеллигенция в старом смысле прекратила свое существование, распавшись минимум на четыре «интеллигенции»: (а) эмигрантскую, (б) переродившуюся в низменных советских приспособленцев, (в) честно, без претензий и размышлений поставившую свой интеллект на службу революции, и (г) также честную, но при этом размышляющую, мающуюся, «гамлетовскую» (к этой категории он относит и себя). Эта классификация тогдашних интеллигентов, с небольшими коррективами, все еще представляется достоверной, поэтому стоит процитировать ее более пространно, хотя и с сокращениями (ради облегчения чтения не отмечаемыми).

«Это раньше была интеллигенция. Предположим, что вот был такой неоценимый брильянт Кохинур, так вот он упал и разбился вдребезги на тысячу осколков. Собрать его, склеить немыслимо! Нет больше интеллигенции, есть эти маленькие осколки — отдельные интеллигенты. Нет больше интеллигенции — так же, как нет старого дворянства, старых бар, старого чиновничества различных департаментов. Есть нэпманы, есть спецы, есть совработники, есть правозаступники, а интеллигенции той, старой — больше нет и не будет никогда. Ведь, говоря об интеллигенции, мы подразумеваем группу, несущую функцию культурного ускорения. Так вот: разве старые интеллигенты несут эту функцию? Инженеры служат на заводах под контролем рабочих. Какие новые формы общественной жизни творят инженеры? Участвуют ли адвокаты, врачи, бывшие земцы в этом культурном ускорении? Коммунисты, вот кто творит новый быт, новые формы общественной жизни, вот кто несет на себе функцию культурного ускорения…

Интеллигенция разбита историей на тысячи кусков. Одни куски [«категория (а)»] попали за границу и смешались там с грязью. Другие куски здесь у нас в России, в Советском Союзе, и — ах, какое разнообразие они собой представляют.

Одни [«категория (б)»] пристроились к теплым местечкам и сосут не двух, а всех тех маток, которые даются. Это уже, конечно, не наши, их интересуют оклады, спецставки, сверхурочные… Этих, пристроившихся, сбила с панталыку обстановка, голод, лишение удобств, все это им вышибло мозги. Если бы этим господам показать их теперешние портреты двадцать лет тому назад, они отвернулись бы с презрением от собственных изображений. Помилуйте: погоня за жилплощадью, зверская борьба за жизненные удобства, подхалимство из-за окладов, способность устроиться как критерий для определения человека, хамство, часто взятки и полное отсутствие не только идеалов, но и вообще умственных интересов. Эти самые, продавшие шпагу свою, боролись «за народ», за благополучие рабочего и крестьянина, за общую грамотность, за Белинского и Гоголя, которых вместо дурацкого Милорда мужик понесет с базара. И теперь, когда открылась возможность проводить все это в жизнь, идеалы оказались «устаревшими», идеи утоплены в жизненных юбках, а сами интеллигенты отупели и опупели, и нужны неведомые нам катализаторы, чтобы заставить жить эту обалдевшую, осевшую на дно аморфную массу. Эта публика уже отпетая, и ей по дороге больше с нэпманами.

Есть и другая часть [«категория (в)»], другой осколок брильянта, иная прослойка интеллигентов, и она сейчас без подхихикивания, без задних мыслей, без напяленных петушиных перьев отдает революции единственную свою ценность: мозги. В большинстве — это рядовые низовые работники: учителя, фельдшера, врачи, землемеры, техники, агрономы и еще