Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Был вчера в Chatelet и прежде всего был поражен бесконечным различием в достоинстве исполнения между Pasdeloup и Colonn'ом. У первого исполнение было менее чем посредственное, у второго очень хорошее. Самое сочинение, как всегда при ближайшем знакомстве и при лучшем исполнении, значительно более мне понравилось, хотя все-таки я считаю эту оперу слабым произведением, а в сравнении с сhef d'beuvr'ам и Берлиоза, т. е. “Фаустом” и “Ромео”, даже очень слабым.

Юлия Карловна, вероятно, Вам рассказала про овацию, сделанную Греви, когда он вошел в свою ложу, а также про энтузиазм, с которым публика относилась к музыке Берлиоза. Сидел я как раз против Ваших и мог вволю любоваться симпатичной физиономией Милочки, которая, как мне показалось, больше смотрела и интересовалась публикой, чем эстрадой и музыкой. Певица, певшая партию Кассандры, мне понравилась. У нее есть теплота в исполнении, и голос был бы очень недурен, если б она не имела слабости детонировать, а именно, высокие ноты понижать на четверть тона. Остальные исполнители недурны,-не более того. У меня сильно разболелась голова, и после второго действия я ушел гулять.

Вечером вчера же был в театре и много смеялся. Это было в Variete. Давали очень забавную пьесу: “La femme a Papa”. От Модеста все еще не имею никаких известий.

Мороз сделал то, что Вы, подобно кораблю, затертому льдами, должны волей-неволей дожидаться оттепели. Боюсь, что Вас все это беспокоит и раздражает. Но мне все кажется, что все это не надолго и что оттепель скоро должна прийти.

27 ноября.

Влад[ислав] Альберт[ович] сказал мне, что день вашего отъезда назначен на четверг. Между тем мороз сегодня сильнее, чем вчера. Уж не лучше ли, милый друг, еще немножко подождать? Ведь долго продлиться это не может, оттепель должна наступить очень скоро.

Хочу сегодня пойти в Opera Comique, где дают “Волшебную флейту” Моцарта.

Письма от Модеста все еще нет, и я начинаю сильно беспокоиться. Будьте здоровы, дорогая моя!

Ваш П. Чайковский.

183. Мекк - Чайковскому

1879 г. ноября 26-27? Париж.

Что это творится в атмосфере и что замышляется в природе? Холодно до того, что я с трудом пишу Вам, милый друг мой. Все окна у нас покрыты льдом, в комнате всего девять градусов тепла, несмотря на то, что топится камин. У меня выходит дров от пятидесяти до шестидесяти франков в день, и мы все дрожим. Когда я попаду домой и попаду ли?..

Вчера получила письмо от Коли. Он присылает мне телеграмму о московском покушении и пишет при этом, что они были собравшись в Училище для обедни, так как это был праздник 21 ноября, когда пришло известие об этом злодеянии. Тогда они всей гурьбою отправились к священнику и попросили его отслужить благодарственный молебен. Мне это очень понравилось, и я его очень похвалила за это.

Вчера вечером я опять играла Вашу “Снегурочку”, милый друг. Как это прелестно и совершенно верно, что во всем сочинении слышно самое радужное и поэтическое настроение. Скажите, Петр Ильич, может ли это быть, чтобы “Воевода” была дурная опера? Я вчера же играла танцы из “Воеводы”,-это такая очаровательная вещь, что я никогда не могу спокойно играть ее. Как же могла быть опера плоха? Петр Ильич, какое самое первое сочинение Вы напечатали? Извините, дорогой мой, что я так надоедаю Вам расспросами, но мне так хочется все знать, что Вас касается. Я жалею, что я не знаю Вас от самой колыбели, что Вы не на глазах у меня выросли, развивались. Это было бы для меня в высшей степени интересный музыкально-психологический studinm [предмет изучения] (как говорит Пахульский). Что об известной особе нет никаких сведений?

Через 2 часа.

Только что окончила свое письмо, как получила Ваше, дорогой друг. Вы говорите, что не совсем согласны с моим мнением, а между тем ведь и я то же в нем нахожу, что Вы и говорите. Я не отрицаю, что у него есть красивые гармонии, вкус и изящество, но я называю это дутым, выдуманным. Вы называете высиженным,-в сущности это одно и то же. Конечно, вкуса и изящества нельзя выдумать, и это у него есть от природы, но к музыке он прилагает эти два свойства для того. чтобы, так сказать, выбрать то, что у других хорошо. Именно и я нахожу, что у него нет свободы мысли, а желанье оригинальничать, от этого его сочинения тяжелы. Он, кажется, читает фортификацию, и это слышно в его музыке. Я его не сравниваю с Мусоргским, тот акробат в искусстве, кувыркается так, что только и глядишь, когда ж он себе шею сломает. Кюи в музыке est un homme comme il faut. Плодовитым я его назвала только относительно присланных Вами романсов, потому что их было очень много. Оперы Кюи “Ратклиф” я не знаю.

Я очень рада, милый друг, что Вам понравилось исполнение Colonn'a, это меня успокаивает и за исполнение нашей симфонии.

Мне приходят напоминать о завтраке.

Ваша Н. ф.-Мекк.

184. Чайковский - Мекк

27 ноября/9 декабря 1879 г.

1879 г. ноября 27-28. Париж.

Благодарю Вас, дорогой друг, за уплаченный счет. При этом скажу только, что в другой раз я остановлюсь в отеле менее дорогом, чем этот. Меня ужасает дороговизна этой гостиницы. Относительно некоторых подробностей я должен буду отправиться в bureau и объясниться, ибо там обозначены цены некоторых потреблении, которых я вовсе не помню и которых не было. Еще раз от души благодарю Вас!

Теперь отвечу на вопросы Ваши. “Воевода” без всякого сомнения очень плохая опера. Я беру при этом в соображение не только достоинства музыки, взятой отдельно, но общую совокупность условий, соблюдение которых составляет большее или меньшее достоинство оперы. Во-первых, сюжет никуда не годен, т. е. лишен драматического интереса и движения. Во-вторых, опера была написана слишком спешно и легкомысленно, вследствие чего формы вышли не оперные, не подходящие к условиям сцены. Я просто писал музыку на данный текст, нисколько не имея в виду бесконечное различие между оперным и симфоническим стилем. Сочиняя оперу, автор должен непрерывно иметь в виду сцену, т. е. помнить, что в театре требуются не только мелодии и гармонии, но также действие, что нельзя злоупотреблять вниманием оперного слушателя, который пришел не только слушать, но и смотреть, и, наконец, что стиль театральной музыки должен соответствовать стилю декоративной живописи, следовательно быть простым, ясным, колоритным. Как картина Mеissоniеr будет лишена всякой прелести и не получит надлежащей оценки, если ее выставят на театральной эстраде, вследствие чего утратятся и стушуются все прелестные детали этого рода живописи, так точно музыка, изобилующая гармоническими тонкостями, пропадает в театре, где слушателю нужны ясно очерченные мелодии и прозрачный гармонический рисунок. Я же в “Воеводе” хлопотал именно об этой филигранной разработке тем, совершенно забыв сцену и все ее условия. Условия эти в значительной степени парализуют чисто музыкальное вдохновение автора, и вот почему симфонический и камерный род музыки стоят гораздо выше оперного. В симфонии или сонате я свободен, нет для меня никаких ограничений и никаких стеснений, но зато опера имеет то преимущество, что дает возможность говорить музыкальным языком массе. Уже одно то, что опера может играться хоть сорок раз в течение сезона, дает ей преимущество над симфонией, которая будет исполнена раз в десять лет!!!

Предубежденный слушатель может примириться с оперой после нескольких виденных представлений, но сколько нужно времени, чтобы хорошая симфония могла быть оценена массой публики по достоинству? Однако ж, несмотря на весь соблазн оперы, я с бесконечно большим удовольствием и наслаждением пишу симфонию или сонату и квартет. Но я отклонился от критики “Воеводы”. Третий его недостаток-слишком массивный оркестр и преобладание последнего над голосами. Все это недостатки, происходящие от неопытности. Необходимо пройти через ряд неудавшихся опытов, чтобы дойти до возможной степени совершенства, и я нисколько не стыжусь своих оперных неудач. Они послужили мне полезными уроками и указаниями. И Вы видите, милый друг, до чего я упорно отказывался понять свои заблуждения и непонимание оперных потребностей: ведь и “Ундина” (сожженная опера), и “Опpичник”, и “Вакула”-все еще не то, что нужно. Удивительно туго мне дается эта наука. Мне кажется, что “Орлеанская дева” написана, наконец, как следует, но, может быть, я ошибаюсь. Если так, если окажется, что “Дева” все-таки не соответствует требованиям оперного стиля, тогда для меня будет ясно, что те, которые утверждают, что я по натуре исключительно симфонист, которому не нужно забираться на сцену,- правы; тогда я уже навеки откажусь от новых попыток писать оперы.