Никита Хрущев. Реформатор - Сергей Хрущев

Судя по скупым записям Малина, на заседании явно просматриваются две группы. Одна — Микоян, Булганин, Маленков, Аристов, Жуков, Брежнев, Шепилов, Гришин — твердо стоит на позиции отца. Другая — Молотов, Ворошилов, Каганович, Сабуров, Первухин, Байбаков — против не высказываются, но выражают сомнения.

— Не ясно насчет снабжения. Кто управляет отраслевым развитием? — не спеша нанизывает вопросы Молотов. — Будут ли отраслевые отделы в совнархозах?

— Мы уславливались представить схему реформы, а не план, — это уже Ворошилов.

— Можно принять за основу, но следует соблюсти баланс в цитатах, — осторожничает Каганович.

— Лимиты на прокатные станы выдавать из центра, — беспокоится Первухин. — Для сохранения специализации иметь в центре Госкомитеты.

— В Госплане сосредоточить и текущее планирование, — подает свой голос приглашенный на заседание Байбаков.

Договариваются для обсуждения проекта тезисов созвать 26 марта в 10 часов утра заседание Совета Министров СССР.

Казалось бы, ничего особенного, рутинный деловой разговор, одни предложения заслуживают внимания, другие — не очень, а иные и вовсе никчемные. Точно таким обещало стать и заседание правительства, состоящего из тех же людей, которые присутствовали на Президиуме ЦК. Обещало, но не стало.

Возмутителем спокойствия снова стал Молотов. Он долго крепился, но наконец не выдержал. Вячеслав Михайлович никак не мог принять регионализацию, смириться с перемещением рычагов управления экономикой на места. Лишение центра всей полноты власти, для него, человека, выросшего в диктатуре единовластия, отожествлялось с гибелью той системы, которую он строил вместе со Сталиным, которой служил. Молотов понимал, что его вряд ли поддержат на заседании правительства, но и заставить себя промолчать не мог. Он считал, что смалодушничал на заседании Президиума ЦК 22 марта, и теперь решил излить душу в записке-предупреждении об опасности для России, таящейся в «децентрализации», другими словами в демократизации. Его уже не останавливало, что, подав такую записку, он сам становится «фракционером», ставит себя на одну доску с бухаринско-зиновьевскими оппозиционерами, осужденными и проклятыми за «борьбу против партии», в том числе им самим.

24 марта 1957 года фельдъегерь доставил отцу от Молотова записку с предписанием вручить лично. Отец удивился, ведь у них с Молотовым кабинеты в Кремле расположены по соседству, но ничего не сказал, молча расписался на квитанции.

Распечатав пакет, отец принялся за чтение. Ему сразу бросилась в глаза фраза: «Представленный проект явно недоработан… однобоко отражает решение февральского Пленума ЦК…» Другими словами, это не Молотов, а он, отец, пошел против Пленума, и Молотов посчитал себя обязанным его поправить, указать на неправомерность его пока еще не фракционности, но несомненной ошибочности предлагаемых шагов.

Если отбросить обвинение в «доведении децентрализации до недопустимой крайности», без указания, где эта «крайность» располагается, письмо сводилось к поправкам, не противоречащим существу реформы: «Учредить Экономический совет, подобный Совету Труда и Обороны»,[39] «уточнить отношения назначаемого из Москвы руководства совнархоза и местного Облисполкома», «не ясна организация снабжения предприятий, входящих в совнархоз».

Ничего нового, о том же некоторые из присутствовавших говорили на заседании Президиума ЦК, вопросы действительно существуют и требуют прояснения. Сами возражения Молотова отца не удивили, но он не ожидал, что Вячеслав Михайлович, промолчав при обсуждении существа реформы, заявит о своем несогласии, когда все уже решено, даже Пленум ЦК проголосовал «за» и осталось только доработать практические детали. Письмо Молотова можно было бы приобщить ко всем уже полученным и еще только ожидаемым замечаниям и предложениям, с тем чтобы, по возможности и целесообразности, учесть их в окончательном тексте будущего закона.

Можно было бы, если б не первая фраза «об однобокой трактовке решений Пленума». Отец не сомневался, письмо — пробный шар, если его не отбить, Молотов перейдет в наступление по всему фронту, обвинит его в искажении решений Пленума, других мыслимых и немыслимых грехах. Дело тут не только и не столько в совнархозах, сколько в том, куда двигаться стране, вперед к постепенной демократизации или назад, к непререкаемой диктатуре центра. Другими словами — все дело во власти.

26 марта отец написал резкий ответ Молотову, отослал его не только адресату, но и всем членам Президиума ЦК. Основная мысль — Молотов ревизует уже принятое Президиумом и Пленумом ЦК решение, ставит себя в оппозицию руководящим органам власти.

Остальное неважно, суть не в конкретных разногласиях, часть из них отец принимает, часть опровергает, часть отвергает сейчас, но примет в будущем. К примеру, 26 марта отец считает учреждение предлагавшихся Молотовым государственных комитетов излишним, а через несколько месяцев сочтет их полезными. Такая притирка естественна при любых серьезных преобразованиях, что-то жизнь отторгнет, что-то примет.

На заседании Совета Министров возражения Молотова не выносили, он адресовал их не министрам, а Президиуму ЦК. И отец апеллировал не к правительству, а к высшему властному органу страны — Президиуму ЦК.

Совет Министров обговорил детали будущей реформы и одобрил «представленные тов. Хрущевым тезисы». А вот на следующий день, 27 марта, на Президиуме ЦК реформу обсуждали дважды. Сначала внесли последние поправки и по предложению Микояна постановили «Утвердить тезисы доклада тов. Хрущева. Опубликовать в субботу, 30 марта, сего года».

Потом, поговорив о Венгрии, перешли к семнадцатому вопросу повестки дня: «Записке тов. Молотова… и ответу тов. Хрущева». Все присутствовавшие, люди в политике искушенные, не хуже отца понимали: суть разногласий не в тактике проведения реформы, речь идет о принципах будущего устройства государства, о политике, о власти и… о явно обозначившемся в Президиуме ЦК противостоянии.

Еще до начала обсуждения никто не сомневался, что Молотов проиграл, на стороне Хрущева не только численный перевес, но и воспитанная Сталиным привычка держаться позиции «первого», сообща громить его оппонентов. Понимал это и Молотов, попытался свести свои возражения к деталям: «Записка точно формулирует мои предложения. Докладчик, то есть Хрущев, сначала склонялся к Госкомитетам, а теперь не допускает». И главное: «Неправильно мне приписывать несогласие с решением Пленума. Если возникнет вопрос, я готов отозвать записку. Я не против перестройки, но первый проект сохранял однобокость».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});