Хельмова дюжина красавиц (СИ) - Карина Демина

Он толкнул раскрытой ладонью воздух, и к колдовке метнулись рыжие плети огня. Они схватились за подол платья, поползли, поглощая и шелк, и шитье, и белый жемчуг, который осыпался пеплом…

— Всего-то?

Пламя погасло.

— С-слаб… и с-слабеешь… кыш…

Призраки, сунувшиеся было к колдовке, отпрянули. И Себастьян кожей ощутил их ненависть и страх, который был сильней ненависти.

— А так?

Пол норовил расползтись под ногами Аврелия Яковлевича, которому пришлось ступать по тонким белым пальцам, по рукам, и кости громко хрустели под каблуками начищенных его туфель.

— И так можно, — Аврелий Яковлевич крутанул трость и вытащил из-под полы палито бубен.

Голос его, громкий, будоражащий, заставил тьму замереть, и призраки, облепившие Ядзиту, отпрянули было, но вновь потянулись к ней, уже в поисках защиты.

— Убей, — сухо произнесла колдовка, не дожидаясь, пока голос бубна оглушит и хельмову тварь.

И демон, который слишком долго ждал, встрепенулся.

Он все еще был силен, пусть и мир этот, и самое место тянули из него силы.

Слишком тесное тело.

Слабое.

Слишком упорядоченный мир.

Жесткий.

В нем демону было неудобно, и неудобство это порождало гнев… но теперь путы, сдерживавшие его волю, ослабли. И демон заревел…

…от голоса его дом содрогнулся, а Себастьян и вовсе оглох, потерялся будто бы, не то во тьме, не то в тумане. Он сам, кажется, кричал, и не он один…

…Габрисия упала на колени, уткнувшись головой в ноги Матеуш так и не убрал ладони от ушей, и теперь из-под ладоней выползали красные струйки крови… Эржбета счастливо лишилась чувств. Мазена держалась на упорстве Радомилов, пыталась улыбаться даже, но побелевшие руки ее вцепились в черный камень алтаря.

— Ишь ты, какого громкого нашла, — восхитился Аврелий Яковлевич, вытирая кровь рукавом. — Изыди.

Демон от этакой наглости опешил.

Ведьмаков он, конечно, не любил, но и не сказать, чтобы боялся… и ныне повернулся к человеку, собираясь изничтожить его.

Благо, план имелся.

Пальцы, руки, голова… и живот вспороть, чтобы кишки выпали… почему-то вид собственных кишок жертв пугал, демон это помнил по прошлому опыту, но нынешняя жертва пугаться не думала, но лишь повторила безмерно усталым голосом:

— Изыди, кому сказано…

И к голосу ее присоединился другой, существа не менее древнего, нежели сам демон. Это существо, за которым стояла мощь Пресветлого леса, имело право повелевать. А когда демон попятился, все ж он не собирался сдаваться так легко, существо вытянуло руку и, растопырив пальцы, легонько толкнуло воздух. И неведомая сила выкинула демона из слабого, но такого необходимого в этом мире тела… эта сила вывернула его наизнанку, швырнула в мир, который с готовностью опалил нежные крылья хаоса.

Мир вцепился в демона тысячами игл, растягивая, разрывая на клочки.

И тот, кто еще недавно мнил себя всемогущим, взвыл в отчаянии, призывая извечную тьму.

Она услышала.

Замерла на грани, не смея пересечь ее. Она, жадная, безразличная, что к чужакам, что к собственным детям, потянулась к демону, обвила, спеленала коконом, вытягивая остатки сил, лишая воли и разума… хаос питался хаосом, и себя же раздирал в клочья.

И демон, остатками разума, который стремительно таял, как таяли и силы, и сам он, чтобы когда-нибудь в будущем, не скором, но все одно неизбежном, вновь воплотиться, осознал неотвратимость смерти. Он видел тьму.

Он видел свет.

Он был бессилен вне тела, и силен на той, чужой грани, до которой ему не позволено было добраться. Он чуял близость гибели, и не желал ее, а потому рванулся, сминая собственные крылья, сдирая ставшую тонкой, хрупкой, будто пергамент, кожу. И черная кровь его хлынула на пол, на алтарь.

— Назад! — голос Аврелия Яковлевича потонул в тонком дребезжащем звуке, который спугнул и души, и людей… люди лежали у алтаря, корчились, не способные вынести ни крика демона, ни вида воплощенной тьмы, из которой он, в тщетной попытке отсрочить гибель, вновь и вновь лепил собственное тело. И Себастьян, не смея отвести взгляд, глядел, как встает над алтарем создание, равно уродливое и прекрасное в своем уродстве.

Круглая голова, безглазая, безносая, но с расщелиной рта, в которой метался тонкий язык. Длинная шея с острыми гранями позвонков. И они пробивали теневую шкуру демона, которая сползала, ложилась на алтарь, а раны затягивались.

Горбатая спина.

Ошметки крыльев. И неестественно вывернутые, многосуставчатые руки.

Крик оборвался и тварь подняла голову. Она смотрела на Себастьяна глазами того, иного, который наблюдал за представлением все с тем же ленивым интересом. Поможет?

И если да, то кому?

Тварь соскользнула.

Демон слышал стук сердец. Демон чуял кровь, сладкую, дурманящую и такую обманчиво близкую… хватило бы и глотка, чтобы…

…позже…

…ему нужно тело, но эти, которые боялись его, которые отползали, думая, что он не видит глупых их попыток скрыться… они были недоступны… опутаны сетью света, созданной древней тварью… а она с улыбкой смотрела на мучения демона…

Здесь, у подножия чужого мира он был почти бессилен.

Почти.

Он чуял единственное тело, которое могло вместить его.

Удержать.

…от тела пахло тьмой, пусть и не исходной, породившей, и едва не убившей демона, но родственной. На родство он шел. К родству потянулся, вытесняя слабую, никчемную душу, от которой почти ничего уже не осталась. Она напоминала демону ветошь, и в любом ином случае он побрезговал бы и этим телом, и этой душой… в любом ином случае…

— Аврелий Яковлевич, — Себастьян смотрел, как демон, истончившийся, но все одно слишком крупный, пытается ввинтиться в раззявленный рот колдовки. — А… а может… как-нибудь… того… при задержании.

Колдовка рот разевала шире и шире. Щеки ее натянулись, словно кожа на барабане. Еще немного и лопнет. По коже поползли черные змеи сосудов.

И впалый живот раздулся, точно она и вправду сожрала демона.

— Не вмешивайся, Себастьянушка… — остановил его Аврелий Яковлевич. — Ничего ты не сделаешь.

— Ничего, — согласилась колдовка, пальцами вытирая уголки губ.

Она сыто срыгнула, выпустив из ноздрей облачко дыма, и демон, только-только успевший осознать, что из одной ловушки попал в другую, окончательно растворился, наполнив остатками своей силы утомленное тело колдовки.

— Ни-че-го, — повторила она по слогам, точно кто-то мог не расслышать. И руки воздела, от жеста этого дом в очередной раз содрогнулся, и на головы красавиц посыпалась штукатурка.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});