Ленин - Дмитрий Антонович Волкогонов

я вношу предложение рекомендовать очередному пленуму ЦК КПСС избрать Генеральным секретарем ЦК т. Черненко Константина Устиновича…»[155]

Самое главное было сделано. Теперь можно было только поддерживать. Любой, кто предложил бы другую кандидатуру, навесил бы на себя ярлык «раскольника», посягнувшего на единство рядов руководства. Механика проста: подобное заседание открывает председатель комиссии по похоронам. Ему важно знать, кому дать слово первому. Ленинская традиция единства далее все оформляет почти автоматически.

После Тихонова, весьма близкого к Черненко человека, выступили Громыко, Устинов, Гришин. Взял слово и Горбачев.

«…Обстановка требует того, чтобы наша партия и прежде всего руководящие органы – Политбюро, Секретариат были сплочены как никогда. И можно безошибочно сказать, что все мы, члены Политбюро, кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК, едины в том, что сохраним принцип преемственности, о котором здесь говорили товарищи, если примем предложение рекомендовать Константина Устиновича на должность Генерального секретаря ЦК КПСС… Единодушие, с которым мы сегодня говорили о кандидатуре Генерального секретаря, называя все однозначно кандидатуру Константина Устиновича, свидетельствует о том, что у нас в Политбюро действительно существует в этом отношении полное единство».

Горбачев сыграл роль, которая была уготована ему, как и другим, сложившимся партийным ритуалом. Выступившие следом Романов, Алиев, Соломенцев, Воротников, Кузнецов, Демичев, Пономарев, Долгих, Зимянин, Лигачев, Чебриков лишь искали слова, чтобы, не слишком повторяясь, выразить высказанную Н.А. Тихоновым мысль.

Если Андропов еще что‐то пытался изменить в роковом ходе вещей, то Черненко, будучи самой обычной аппаратной посредственностью, был не в состоянии выдвинуть хоть какую‐то новую идею. Фонд бумаг № 83 с его 428 делами свидетельствует об умопомрачительной карьере прилежного партийного чиновника.

Работая начальником секретариата Президиума Верховного Совета, заведующим общим отделом ЦК КПСС, Черненко имел постоянный доступ к самым высоким лицам партии и государства. Став фаворитом Брежнева, немолодой и больной чиновник, основным достоинством которого было усердие, Черненко неожиданно для многих совершил в конце жизни головокружительную карьеру. С 1977 года – кандидат в члены Политбюро, а 13 февраля 1984‐го – уже Генеральный секретарь, трижды Герой Социалистического Труда, усыпан множеством орденов и титулов и даже лауреат Ленинской премии[156].

Чиновник партии стал главой государства и КПСС. То был апогей разложения ленинской системы.

Каждый член Политбюро обязан был быть «теоретиком». Политическое издательство систематически наводняло книжные магазины пухлыми фолиантами трудов, которые, конечно, не сочиняли сами «ленинцы», а писали их помощники и референты. Никто эти книги не покупал, и их централизованно рассылали по библиотекам. Не обошелся без своего «кирпича» и Черненко. В отличие от других соратников половину своих «сочинений» он посвятил ленинской тематике. Когда он был заведующим общим отделом ЦК, его подчиненные подготовили ему несколько вариантов книги «Некоторые вопросы ленинского наследия в работе партийного и государственного аппарата». Но ничего, кроме тривиальной и бессмысленной идеи о «возрастании роли партии в современных условиях», его сочинители придумать не смогли[157].

Единственное, что, пожалуй, он успел сделать, – это перераспределить обязанности членов Политбюро. Себе, по сложившейся в ЦК традиции, взял курирование вопросов обороны и госбезопасности, кадры. Но не мог удержаться и «повесил» на себя старые, знакомые по прежней работе чиновничьи обязанности по руководству общим отделом ЦК и Управлением делами ЦК…[158]

В душе этот невзрачный и больной человек остался пунктуальным чиновником. Сохранилось его директивное указание, которое он потребовал довести до всех исполнителей на местах, как только стал генсеком: какой ширины должны оставаться поля на деловых бумагах и сколько страниц (предельно) должна составлять докладная записка. Иначе – не принимать к рассмотрению…

Его референты, зная страсть Черненко к бюрократическим вопросам, рылись в ленинских рукописях, пытаясь найти нечто новое в борьбе с этим хроническим большевистским недугом. В статье «О возрастании руководящей роли КПСС», опубликованной в «Вопросах истории КПСС» № 4 за 1980 год, дотошные помощники украсили материал Черненко малоизвестным письмом Ленина, написанным в сентябре 1921 года Стомонянову. Ленин поучает: Вы «задавлены работой… Так нельзя. Это ошибка. И ошибка может стать роковой. В большом деле нельзя работать не умея сваливатъ на других все подсобное… Организуйте так, чтобы Вы только направляли и проверяли. Иначе провалитесь»[159].

За три года руководства страной, когда Ленин пытался своими записочками решать все и вся, он пришел к парадоксальному выводу: руководитель должен «уметь сваливать на других…».

Бюрократическая система с ленинских времен искала рецепты своего оздоровления: то рабочий состав ЦК, то «суд за волокиту», теперь вот – умение «сваливать» на других…

Мне несколько раз приходилось встречаться с Черненко. Последний раз в ноябре 1984 года, за четыре месяца до его смерти. На большом правительственном приеме в честь очередной годовщины Октября в зале приемов Дворца съездов он должен был зачитать казенный текст приветствия гостям. Руки у генсека тряслись. Он задыхался. Слова было трудно разобрать. Листы речи едва держались в трясущихся руках. Пропускал целые строчки текста; зал в гробовой тишине, испытывая неловкость, жалость и другие подобные чувства, внимал бессмыслице. Генсек, страдавший тяжелой эмфиземой легких, почти умирал на глазах блестящей толпы.

У микрофона в Кремле стоял человек, символизировавший собой глубокий кризис тоталитарной системы. То кончался период безвременья. Ленинская система подошла к рубежу, где было нужно что‐то делать.

Наследники Идеи, особенно если она сама подвержена эрозии, всегда несут печать ущербности и вторичности.

Пришло время Горбачева, время больших надежд, какой‐то эйфории. Это время имеет точное начало: 11 марта 1985 года. Верилось: наконец‐то появился лидер, достойный великой нации! Вначале всех потрясало нечто, обычное для нормального общества: Горбачев, выступая, свободно говорил без бумажки! Складно, гладко, умно! Такого в Советской стране уже не помнили. Правда, наиболее проницательные уже тогда, в 1985 году, заметили, что, произнося речи в разных аудиториях, на разные темы, по разным поводам, он говорил почти одно и то же. Я, помню, возражал скептикам: он обуреваем одной реформаторской идеей и хочет, чтобы все в стране ее, эту главную идею, поняли и поддержали.

О Горбачеве – последнем «официальном» ленинце в плеяде генеральных и первых секретарей – говорить трудно. На Западе пишут бесчисленные апологетические книги о нем, а на его родине – чаще сомнительные статейки или грязные книжонки типа «Князь тьмы», состряпанной Б. Олейником. Если судьба будет ко мне милостива и отведет еще некоторое время пожить в этом мире, я напишу хотя бы большой очерк о Горбачеве. Мне приходилось с ним несколько раз встречаться в различной обстановке: в период подготовки союзного договора, на презентациях, во время встреч Горбачева и Ельцина. Я был его горячим поклонником, да и сейчас считаю, что его роль полностью будет оценена лишь за порогом XXI века. Но