Благородный дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

У де Вилля даже волосы на голове зашевелились.

— Что?!

— Создание Израиля стало сталинско-бериевским переворотом грандиозного масштаба! Кто помог ему, открыто и тайно, стать явью? Мы! И с какой целью? — Суслев снова рыгнул. — Чтобы в самой утробе арабских стран постоянно кровоточила язва, ослабляя и ту и другую сторону и одновременно снижая промышленную мощь Запада. Евреи против мусульман, мусульмане против христиан. Эти фанатики никогда не будут жить в мире друг с другом, даже если такая возможность представится, это точно. Они никогда не переступят через разногласия, даже если на карту будет поставлена их глупая жизнь. — Он засмеялся и затуманенным взором уставился на рюмку, расплескивая её содержимое.

Де Вилль смотрел на него с ненавистью, желая опровергнуть сказанное и страшась сделать это, понимая, что он полностью во власти Суслева. Однажды, несколько лет назад, он переступил через себя и послал какие-то не представлявшие особого интереса сведения о «Струанз» на некий почтовый ящик в Берлине. В течение дня незнакомый человек позвонил ему по домашнему телефону. Так раньше не звонил никто. Звонил как бы свой. Но он все понял.

Де Вилль подавил дрожь и постарался убрать с лица все эмоции, когда взгляд Суслева обратился на него.

— Разве не так, tovarich? — улыбнулся кагэбэшник. — Клянусь, мне никогда было не понять этих капиталистов. Они делают врагами четыреста миллионов арабов, владеющих реальными мировыми запасами нефти, в которой скоро Запад будет отчаянно нуждаться. А мы овладеем и Ираном, и Персидским заливом, и Ормузским проливом. Тогда этот кран Запада окажется в наших руках, и они наши, никакой войны не надо — только действуй. — Суслев залпом допил рюмку и налил себе ещё одну.

Глядя на него, де Вилль уже чувствовал отвращение и лихорадочно размышлял о своей собственной роли. «Разве для этого целых шестнадцать лет я был примерным тайным агентом и терпеливо ждал своего часа, не возбуждая подозрений? Даже Сюзанна ничего не подозревает. Все уверены, что я против коммунистов и за „Струанз" — самое что ни на есть капиталистическое творение во всей Азии. Нас пронизывают идеи Дирка Струана. Прибыль. Прибыль для тайбаня и для Благородного Дома, потом для Гонконга. Именно в такой очередности, и к черту всех остальных, кроме короны, Англии и Китая. И даже если я не стану тайбанем, я все же смогу сделать так, что „Севрин" нанесет урон Китаю, как того хотят Суслев и „Артур". Но хочу ли я этого теперь? Теперь, когда я впервые увидел, что собой представляет этот... этот монстр и все их лицемерие?»

— Сталин, — произнес он, чуть ли не отшатнувшись под пристальным взглядом Суслева. — Ты... когда-нибудь видел его?

— Однажды был рядом. В десяти футах. Росточка невеликого, но в нем чувствовалась сила. Это случилось в пятьдесят третьем году на приеме, устроенном Берией для некоторых высокопоставленных офицеров КГБ. Мой отец попал в число приглашенных, и мне разрешили пойти с ним. — Суслев выпил ещё одну рюмку, уже почти не обращая внимания на де Вилля, поглощенный воспоминаниями о своей семье. — Там был Сталин, Берия, Маленков... Ты знал, что настоящее имя Сталина — Иосиф Виссарионович Джугашвили? Сын сапожника из Тифлиса, моего родного города. Сталин готовился стать священником, но его исключили из местной семинарии. Чудно, чудно!

Они чокнулись.

— Не надо так печалиться, товарищ, — призвал он, неправильно поняв де Вилля. — Как бы ни была тяжела твоя личная утрата. Ты — часть будущего, участник нашего марша к победе! — Суслев осушил свою рюмку. — Сталин, должно быть, умер счастливым человеком. Вот бы нам так повезло, а?

— А Берия?

— Берия попытался захватить власть слишком поздно. У него ничего не вышло. У нас в КГБ как у японцев: единственным грехом считается неудача. Но Сталин... Отец рассказывал, что, когда в Ялте без каких-либо уступок с нашей стороны Рузвельт согласился отдать Сталину Маньчжурию и Курильские острова, что гарантировало нам господство над Китаем, Японией и всеми водами Азии, Сталина едва не хватил удар. Он чуть не умер, стараясь не рассмеяться!

— А Солженицын и gulag'и? — спросил де Вилль, помолчав.

— Мы на войне, друг мой. Есть предатели и внутри. Разве может кучка людей править страной без террора? Сталин это понимал. Он воистину был великий человек. Нам сослужила службу даже его смерть. Хрущев блестяще использовал его образ, чтобы придать СССР налет «человечности».

— Это была лишь ещё одна уловка? — не поверил де Вилль.

— Это уже государственная тайна. — Суслев чуть не рыгнул. — Не важно, скоро Сталина станут прославлять снова. Ну, а что насчет Оттавы?

— О, я справлялся у Жана-Шарля и...

Неожиданно зазвонил телефон. Один звонок. Оба уставились на аппарат, чуть дыша. Через двадцать с лишним секунд — ещё один звонок. Оба чуть расслабились. Ещё двадцать с лишним секунд, и звонок стал непрерывным. Один звонок означал «Опасность, уходите немедленно», два — «Встреча отменяется», а третий, переходящий в непрерывный, подсказывал, что можно говорить без опаски.

Суслев снял трубку. Сначала он услышал лишь дыхание, а потом послышался голос «Артура» — это был его необычный выговор:

— Можно мистера Лоп-сина?

— Здесь нет никакого мистера Лоп-тина, вы ошиблись номером, — произнес Суслев, изменив голос и сделав усилие, чтобы сосредоточиться.

Они четко проговорили все части пароля, а ещё Суслева успокоило сухое покашливание. Потом «Артур» сказал:

— Сегодня встретиться не могу. Удобно будет в пятницу в три? — «Пятница» означала «четверг», то есть завтра, «среда» — «четверг» и так далее. «Три» было кодом для места встречи — на ипподроме Хэппи-Вэлли, во время утренней разминки.

Завтра на рассвете!

— Да.

Линия со щелчком отключилась. Слышался лишь тоновый сигнал набора.

ЧЕТВЕРГ

39

4:50

До рассвета оставалось около часа, шёл проливной дождь. Взглянув на полуобнаженное тело Джона Чэня, Пун Хорошая Погода выругался. Он тщательно обыскал всю одежду убитого, обшарил все комки грязи там, где был закопан труп. Откапывали его двое юнцов — Цзинь Пак и Чэнь Собачье Ухо, и казалось, этим комкам не будет конца. Но найти ничего не удалось — ни целых монет, ни их частей, ни драгоценностей, ничего. А Четырехпалый У сказал намедни: «Найди ту половинку монеты, Пун Хорошая Погода!» Позже старик дал дополнительные указания, и Пун Хорошая Погода остался очень доволен, потому что это снимало с него ответственность и ошибки быть не могло.