Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы - Людмила Петрушевская

ФЕМ. Не то. Другое.

БИ. Нет, я не хочу умирать. Спасибо.

ФЕМ. Поменяемся, и всё.

БИ. Оставь глупости.

ФЕМ. Ты же сказала, что можешь отдать за меня жизнь. Отдай.

БИ. Колин больше не будет повторять тот проект с висящей головой, он сказал. Проект окончен.

ФЕМ. Уговори его!

БИ. Не берусь.

ФЕМ. И тогда где же твоя самоотверженность? Всё! Кончился героизм!

БИ. Ты хочешь меня казнить для своего удобства?

ФЕМ. Я еще не родила ребенка!

БИ. Так давай родим! Искусственное зачатие, и всё! Или хочешь, Норкин придет. Ты спрячешь голову под подушкой. Он будет опираться на руки.

ФЕМ. Боже мой, свободы! Свободы!

БИ. Родим ребенка, тогда тебе не понадобится свобода. Будешь занята каждую секунду.

ФЕМ. Это ты, ты родишь опять.

БИ. Не все ли равно?

ФЕМ. Мне не все равно, я родила или нет.

БИ. Смирись. Такой уж у тебя рок судьбы. Смирись! Не надо быть такой гордой! Каждому свое.

ФЕМ. Но если ты можешь меня оставить в покое? Спаси меня, освободи от себя!

БИ. И ты можешь быть свободной, когда у меня отрежут голову? Да я умру от одного горя, что ты меня предала! Каково тебе будет жить?

ФЕМ. Пока что ты меня предаешь. Заедаешь мою жизнь. А могла бы не мешать. Уйди!

БИ. Оставь эти глупости. Мать всегда чему-то мешает и якобы стоит на пути счастья своих детей.

ФЕМ. Ну мамочка, ну пожалуйста! Ну спаси меня, ты ведь такая добрая на самом деле!

БИ. Ну ладно, хорошо. Ты будешь мой палач. Договорились. Но сейчас мы с тобой накрасимся, причешемся.

ФЕМ. Ты согласилась? Мамочка, любименькая!

БИ. Но ты понимаешь, что это не сейчас. Не сию минуту. А скажи, зачем ты хочешь свободы? Ты желаешь продолжить свою историю с Михаилом? А знаешь ли ты, что он голубой? У него мужчина. Они оба постриглись налысо, это у них обручальная стрижка, чтобы никто их не любил.

ФЕМ (с заткнутыми ушами, рука аркой над головой). Ничего не слышу.

БИ. Никто не знает, никто не знает! Как я тут одна! Вообрази, я здесь одна! Никто меня не понимает! (Поет.) Рассудок мой изнемогает, и молча гибнуть я должна. (Внезапно.) Песнь всех людей Чайковского.

ФЕМ. Заколебала. Певица.

БИ. Я им, прессе, учти, расскажу всё. Пусть. Пусть кому-то будет не по себе. Всё расскажу в газеты.

ФЕМ. Заколебала. (Передразнивает.) Я жду тебя, я жду тебя.

БИ (поет). Я жду тебя, я жду тебя! Приди, приди! Але! Ты же не знаешь ничего. Не хочешь знать. Не слушаешь меня! Подушку на ухо или затыкаешь слуховой проход пальцем! Второй затыкаешь локтем!

ФЕМ (отворачивается). Вот был бы хороший кляп, был бы кляп! (Вертит кулаком перед лицом БИ.) Ох!

БИ (ловит кулак Фем). Не сочиняй драку! Ты дочь певицы!

Сцепляются руками.

ФЕМ. Певцы в консерватории после духовиков на первом месте по глупости.

ГОЛОС. Ну что, ну что, будем начинать. Пятиминутная готовность. Раз-два-три-четыре-пять. Але, але. Даю пробу.

БИ (кричит). Да але! Але! Вас слышу! Ты видишь? Меня ждут. Меня все ждут. Газеты, журналы, телевидение. Я героически… Я спасла! Только один человек на свете, ради которого я умерла, можно сказать, погибла! Только один человек не желает меня видеть! Слышать! (Бросает с силой руку Фем.) Судьбу мою отныне я тебе вверяю!

ФЕМ. Да. Голос не желаю слышать. Толстый нос. Храпит.

БИ. А ты? Какой у тебя нос? Кому ты нужна, бестолочь! У тебя вообще ни слуху ни духу! Ты не храпишь? Со свистом вылетает! (Показывает.) Хрр-фью!

ФЕМ. У меня шея перерезана. Как я еще могу. Я была казнена.

БИ. Не говори таким голосом. «У меня шея перерезана»! Ах-ах! Заплачь еще! Жертва! Казнили ее! (Фем плачет.) Еще скажи, что пятеро на тебе лежали! (Фем рыдает.) Возьми платок, в таком виде сниматься. (Фем отталкивает платок. Рвут платок своими двумя руками.) Господин Колин! Господин Колин! Я так больше не могу. Поставьте ей укол!

ФЕМ. Мне сделают укол, а заснешь ты и будешь храпеть у меня над ухом.

БИ. Лучше спать! Вечным сном!

ФЕМ. О да, пожалуйста! Засни вечным сном! Прямо перед телекамерой! Сенсация! Смерть Би! Великой певицы на творческой пенсии!

БИ. Да, будет лучше. Тебе будет лучше, ты загуляешь на просторе.

ФЕМ. Ты умрешь, и я умру, где это я загуляю! Ты хозяйка!

БИ. Твои мечты сбудутся, мою голову отрежут, и ой, загуляешь, опять пятерых на себя взвалишь!

ФЕМ. Тебе прекрасно известно, что оборвалась лестница! Я шла последняя, выше меня пятеро! Дура!

БИ. Дура! А почему это пятеро мужиков и ты одна их всех на себя поймала? Ты их обслуживала ночью на привале, да? Давно хотела спросить.

ФЕМ. Как раз такое соотношение в спелеологии. (Плачет.) Женщин мало. Я бывала даже в пещерах одна девушка среди десяти – двадцати.

БИ. Ты и двадцать обслуживала? Ну ты железная станина! Я не знала! Двадцать мужиков! Это даже для публичного дома норма повышенная! Ха-ха-ха!

ФЕМ. У тебя на уме одна только ширинка. Ты не можешь себе даже вообразить, как это – мужчина рядом и не залезть к нему в штаны! Ты бы кинулась в пещеры, если бы не твой почтенный возраст!

БИ. Ха! В моем возрасте рожают! И если бы не твоя эта голова, я бы давно вышла за Норкина!

ФЕМ. У Норкина, как это широко известно, жена.

БИ. Не жена, а хозяйка квартиры.

ФЕМ. Сожительница. Вас у него две.

БИ. А Мишка сошелся твой.

ФЕМ. Когда?

БИ. Да уж год, почитай, прошел…

ФЕМ. Год назад он меня провожал в горы! С Павелецкого вокзала! Ты что! Врешь! (Плачет.)

БИ (торжествуя). Я не хотела тебе говорить. Жалела… Михаил сошелся на следующий день утром. Ты уехала в ночь на субботу… Он утром уже уехал в медовое путешествие. С этим.

ФЕМ. Да ты врешь. С кем?

БИ. А ты задумывалась о том, почему он к тебе ни разу не пришел в подвал?

ФЕМ. Я его не хотела видеть. Не звонила ему ни разу.

БИ. Во-первых, ты ему звонила…

ФЕМ. У меня же не было голоса, как?

БИ. Ты заставляла лаборантов.

ФЕМ. Как, как я им могла сообщить номер телефона? Дура!

БИ. Уж это ты лучше знаешь, как ты у них просила водки или закурить!

ФЕМ. И ни разу не подошел женский голос, они говорили.

БИ. А ты думала! Откуда же там быть женскому голосу? Мне все известно, но я молчу. А он уже давно не один.

ФЕМ. Я откладывала и откладывала его посещение. Думала, надеялась… Звонила редко.

БИ. На что ты надеялась? Дура, на что ты надеялась?

ФЕМ. На тело.

БИ. Голова надеялась на тело. Тело тебе нужно! Ах, тебе нужно тело! Тебе мало того, что ты жива, видишь, слышишь, ешь! Двигаешься! В сад выводят! Мало. А ведь ты весила всего полтора кило, когда мне тебя хотел вернуть доктор Колин! Всё! Год прошел, эксперимент закончен! Берите голову назад! Вот даже вам коробка для нее! А я (плачет): ай-лю-ли, ай-лю-ли, не гоните вы меня, добрый доктор! А он: эксперимент закончен. Не знала, что я из дур у тебя не буду выходить!

ФЕМ. Ну и закончила бы. Всё. (Закрывает уши.)

БИ. Но ты же плакала в этот день! Ты же мне пожаловалась, что тебя не кормили! Я чуть с ума не сошла! Нет, ты слушай! (Отрывает ее руку от ушей.) Я кинулась к Колину, так: «Док-тор Ко-лин! Вы что?» А он: «Идите, вам скажут». – «Кто?» – «Ламара». – «Но Ламара уехала на станцию переливания крови с бидоном, это надолго. Пока там надоят… из свежего мертвого… Скажите вы». Он: «Вы свободны». – «Кто? Я?» – «И вы в том числе». – «То есть как? И она… свободна? Что такое „свободна“? Вор сказал… вы свободны от рублей? Так, да?» Слушай! Он: «Я хотел бы, чтобы Ламарочка поговорила с вами как женщина с женщиной». – «Ага! Это все у вас отговорки, отвертки, доктор Колин! Я вас прошу как квалифицированного профессора». Я так сказала. «Почему вы объявили, что мы свободны? Вы имели в виду мою дочь? Мою дочь имели?» Он: «Ну какая это дочь. Дочь не бывает в полтора кило весом. Ей сколько лет? Двадцать семь? В таком возрасте не может быть этот вес у живого человека». Поняла? «Она не живая, это все эксперимент, который все». Я: «Врачи не должны убивать! Тем более больных не убивают, вы доктор!» Он: «Какая она больная, вы поймите, температура нормальная, никаких болезней и т. д.» – «Но что, здоровых убивают?» Ты слушай. Он: «Ну какая же она здоровая. Она не существует. Висела голова, подключенная к питанию, и всё».

ФЕМ. Он прав. Меня нет. Только мысли. Я вот думала, какой ужас, если есть бессмертие! Одни мысли!

БИ. Нет, я утверждаю, что у тебя есть личность, душа! Ты чувствуешь горе! Радость! Любовь, чтобы этого Мишку приподняло и прихлопнуло.

ФЕМ. Какой ужас, если эта душа вечно думает! Да еще если к ней поступает информация!

БИ. Да, к тебе поступала информация! Когда ты видела по телевизору, как убили ребенка, закопала эта мачеха, ты плакала. Я плакала! Но как! Плача говорю: «Я с ней все время разговариваю. Она хочет жить! Спросишь, она согласна, один раз моргает. Вы не имеете права!» Он: «Да она давно наркоманка, мы даем ей большие дозы петалгина, чтобы не болело место ампутации». (Показывает ребром ладони по шее.) Ты наркоманка, ха! И говорит: «Поймите, ей это вредно, дозы все увеличиваем!» Тут я ему сказала: «Неужели он не знает, что ваша Галочка вообще… пропустила петалгина время укола, вообще не явилась. Торгует она, что ли, препаратами. Всю ночь у Фем голова болела, она вся измучилась. Я ее спросила: ты мучилась? Один раз хлопнула глазами, да! Почему? Она по буквам ответила, по азбуке, я всегда ношу с собой азбуку и карандашик. Ответила: н-е в-к-ололи п-е-талгин. Да я вам за это знаете что! У нее нет слез!»