История русского романа. Том 2 - Коллектив авторов

На протяжении романа рассеиваются иллюзии юного Ильи, его совесть смущают бедственное и униженное положение тружеников, благополучие богатых тунеядцев и мошенников. Зрелище борьбы всех против всех за место под солнцем вызывает противоречивые чувства у Лунева: то разгорается его мечта о собственной торговле и независимой жизни, то он чувствует, что «в нем же самом есть кто‑то, не желающий открыть галантерейную лавочку» (5, 77).

Горьковский герой не способен повторить жизненный путь персонажей Бальзака или Помяловского и полностью подчиниться давлению среды. С момента вступления на путь первонакопителя в нем начинается сложная внутренняя борьба. Все впечатления жизни отлагаются одновременно как бы на двух полюсах души Ильи: с одной стороны, они усиливают в нем стремление «выйти в люди», а с другой — порождают протест против неправды капиталистического порядка. Вопиющие противоречия буржуазного общества глубоко проникают в душу Лунева, и это определяет драматизм его переживаний, напряженную динамичность романа, трагизм. судьбы и характера героя.

Горький не проходит мимо художественного опыта Достоевского как лсихолога — реалиста. Однако раздвоению души своих героев — разночинцев Достоевский — философ склонен был придавать расширительное значение, игнорируя общественно — историческую подоплеку (например, рассуждения о русском характере, совмещающем противоположные свойства, в «Подростке», «Братьях Карамазовых» и т. д.). В романе «Трое» вскрывается природа подобных противоречий, их обусловленность бытием социальных прослоек, которые оказываются «между молотом и наковальней».

Узловой момент фабулы — убийство и ограбление купца — менялы По- луэктова. В этом преступлении прорвались одновременно обе силы, движущие Луневым: и его жажда пробиться «вверх», и его ненависть к хозяевам жизни.

Горький снимает обвинение с «лукавого разума», подчеркивая непредумышленность преступления, подготовленного не теоретической «диалектикой», как у Достоевского, а самим жизненным порядком капиталистического общества.

Ни ослепленный страстью самовознесения Сорель, ни податливые, приспособляющиеся к любым условиям Шардон, Муре, Дюруа не знают столь глубоких драматических противоречий многообразных чувств и побуждений, тех бурь, которые разыгрываются в душе Ильи Лунева. Обнову этого трагизма автор видит в том, что здоровая природа честного, благородного человека из народа, искателя правды и справедливости, восстает против того недостойного пути, на который толкнула его окружающая мещанская среда. Лунев — жертва иллюзий буржуазного накопительства, которое, как он думает, может обеспечить ему свободу, счастье, независимость, оградить его чёловеческое достоинство.

У тех героев Бальзака, Золя, Мопассана, которые поднимаются по социальной лестнице, нет внутренней тяги «домой», к придавленным низам общества, из которых вышли эти удачливые карьеристы; Илью же на протяжении всей жизни не оставляет память о бедствующих и страдающих товарищах детства и юности, оставшихся внизу; он все время слышит их голоса, и это образует один из важных лейтмотивов романа. С индивидуалистическими устремлениями Лунева борются чувство солидарности с угнетенными, смутное тяготение к коллективу.

В романе «Трое» нет того «хорового» начала, которое было так существенно в «Фоме Гордееве» (групповой образ рабочих, групповой образ купцов на банкете, собирательный образ народной массы, создававшийся разнообразными средствами, включая символику), зато чрезвычайно усиливается значимость «ансамбля солистов» и усложняется его построение. Путь горьковского героя, пробивающегося в ряды буржуазии, включен в сложную, монументальную и динамическую картину разнонаправленного (как бы по радиусам) движения из единого центра, которым является в «Троих» среда мелкой буржуазии и городской голытьбы. Уже заглавие романа указывает на «сопоставительное» повествование о судьбе трех юношей — Ильи, Павла и Якова. Но в движение многолинейного романа должен быть включен и рассказ о медленном угасании Маши, как и о карьере Филимонова — старшего.[639]

В центре композиции находится раздираемый внутренними противоречиями и трагически гибнущий Илья Лунев. По одну сторону от него совершает свое победное шествие типичный первонакопитель — буфетчик, а потом трактирщик и домовладелец Петруха Филимонов. Этот удовлетворенный собой и преуспевающий «чумазый» уверенно, без колебаний, не гнушаясь преступлениями, прокладывает себе дорогу к богатству и почетному положению. Образ Филимонова — отца тесно связан с традициями Щедрина, Левитова, Г. Успенского.

По другую сторону от Ильи находятся Яков Филимонов и дочь сапожника Маша — люди, которые пытаются уйти в сторону от жизненной борьбы или падают покорными жертвами. В противоположном направлении, как бы уходя в светлые дали, продвигается друг и антагонист Лунева — Павел Грачев.

Таков сложный «контрапункт» идейно — тематического движения, одновременного и разнонаправленного развития характеров в романе «Трое».

Противопоставив «Наполеонам» и «Ротшильдам» религиозное единение, отрешенность от суетного мира, искупительное страдание, Достоевский собственно искал спасения от разнузданного буржуазного эгоизма в идеях и морали, которые вырабатывались еще в условиях феодально- крепостнического строя.

Горький искал народную правду не в патриархальном прошлом, а в надвигающемся будущем, видел новую правду, которая нарождалась в условиях подъема пролетарского движения и подготовки революции. Из «троих» к этой правде наиболее приблизился Павел Грачев.

В то же время Горький не прошел мимо тех проблем, которые были поставлены Достоевским, а широко развернул в своем романе художественную полемику с религиозно — идеалистическими тенденциями Достоевского, как и Л. Толстого. В произведении Горького выступает целая группа носителей тех умонастроений, которые были этими писателями возведены в принцип народной правды.

Главным вдохновителем персонажей этого ряда является старый тряпичник Еремей, собирающий деньги на построение храма. Благостный старец выступает в ореоле любви к людям, всепрощения и веры в человека. «Человек — добро, он — Богоносец»,[640] — говорил Еремей, варьируя формулу Достоевского. Речи этого проповедника проникнуты богословской софистикой: он твердит, что все свершается божьим промыслом, а человеку остается надеяться и спокойно терпеть гнет и страдания. Крайний вывод из наставлений деда Еремея делает самый ревностный его ученик, «ушибленный богом» Яков Филимонов: «… никто ни в чем не виноват!» (5, 243). Вопреки всему, что он видит в окружающей жизни, Яков делает из христианских предпосылок выводы в духе толстовства.

Сам Еремей и его последователи — дядя Ильи Терентий, покорный Яков — хотят «сотворить благо», отойдя от волчьей свалки в тихие обители, и готовы не замечать зла в жизни, не противиться ему активно. Полемизируя с пассивным псевдогуманизмом, Горький вскрывает в нем черты патриархальной «морали рабов». Попытки этих героев романа отойти в сторону, уклониться от борьбы не удаются. Этих приниженных людей используют в своих интересах хищники; пассивное противление превращается в подчинение. Не лишена иронии судьба самого «апостола»: умирающего старика обворовывает Петруха Филимонов, и деньги, собранные на храм, идут на покупку дома с трактиром. Тот же Петруха заставляет богобоязненного Терентия участвовать в ограблении тряпичника, а принципиального «непротивленца» и мечтателя Якова жестокими по боями приучает к «делу», и тот вместо желанной монастырской обители оказывается за трактирной стойкой. Не иронией, а грустью окрашен рассказ о плачевной судьбе Маши, которая безропотно претерпевает мучительства. Так, посредством проверки жизнью разоблачаются вредные следствия идей жертвенного страдания, смирения.

Полемика с религиозно — этической идеологией ведется в романе «Трое» не только в плане «практики», но и в сфере «теории»; полем битвы становится внутренний мир главного героя. Сызмальства привитая религиозность укрепляется у Ильи влиянием деда Еремея; юноше кажется, что в церкви рождается «единодушие» людей, которые очищаются от злых помыслов, испытывают приливы добрых чувств. Однако «долготерпение» бога, безнаказанность царящего повсюду зла постепенно подтачивают веру Лунева в справедливость господа и в самое его существование. Мучающий Раскольникова вопрос о преступлении и наказании пробуждает такую «диалектику души», которая, вырывая его из‑под власти «наполеонизма», приводит под сень креста. Илью эта «диалектика» направляет в другую сторону: освобождаясь от горячки карьеризма и индивидуалистических порывов, он вместе с тем изживает и свою религиозность. Теперь для него в небе «нет никого». Илья и даже Яков кончают отречением от тех идей и чувств, которые Достоевский считал неотъемлемым достоянием русского народа.