Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последние две экспедиционные недели Алексей провел в разведочном лагере, в тридцати километрах на север от Топрак-Калы, где в будущий сезон предполагались раскопки сразу нескольких сельских поселений. Место было очень необычное. Посреди плоской, будто ее выгладили, лёсовой равнины совсем близко друг от друга – два холма. Один искусственный, насыпной, с черной мрачной крепостью, никак не смягченной временем. Раньше здесь проходил большой арык, и люди из крепости распоряжались водой, решали, кому ее дать, кому нет. Они властвовали над всей округой, и ненависть, злоба, страх, которые они принесли сюда, остались до сих пор. В этой крепости помощник Югорского заложил шурф, но и без того было ясно, что тут есть что копать: развалины разных построек, занесенные песком и тем же лёсом, высились вровень со стеной.
Но рядом с этим холмом было нечто еще более интересное. Раза в три его выше стояла самая настоящая мраморная гора – последний остаток когда-то бывшей здесь горной цепи. Мрамор был слегка желтоват, но на солнце гора сверкала так, что всё равно смотреть на нее без темных очков было невозможно. Когда же солнце заходило за тучу или при первых признаках сумерек, гора, накопив за день свет, начинала изнутри светиться, и это волшебное зрелище продолжалось до ночи. В этой горе были вырублены ступени, ровные мраморные ступени, ведущие на вершину, где была построена еще одна крепость, как и первая, сохранившаяся, по-видимому, почти без разрушений.
Мраморная гора была высотой метров 300–350. Это было немного, но в жару, которая, хотя был конец октября, пока не спаˊла, Алексей решился подняться на нее не сразу. Он не спеша ступал по этим мраморным ступеням, то и дело останавливался и подолгу глядел на мир, который открывался ему всё дальше и дальше. Наконец, он добрался до ворот, вошел в крепость и тут обомлел: она была совершенно пуста. Внутри был лишь тот же мрамор, что и снаружи, да кое-где из трещин торчали тонкие былинки травы. Как раньше он не мог объяснить экспедиционным рабочим, зачем две крепости были поставлены на расстоянии сотни метров друг от друга, так и сейчас на мраморной горе он сам никак не мог уразуметь, куда всё делось, а потом вдруг понял. Ту, первую крепость, люди построили для себя, а в эту во время набега кочевников загоняли и прятали свое главное богатство – скот.
Он провел на вершине этой полной света горы целый день, совсем один в пустой крепости, где и до него никто никогда не жил, и постепенно ему становилось ясно, что ближе к вечеру сюда, к нему, явится нечистая сила и будет искушать его властью над миром, той же властью, что она искушала людей, правивших в нижней крепости.
На закате солнца легкое дуновение ветра предупредило его о том, что падший ангел близко. Он знал, для чего всё это, знал, что, выдержав искушение, сможет пойти дальше по дороге Спасителя. Испытание, которое ему предстояло, не было для Алексея трудным: власть никогда его не прельщала, – и всё же он не стал никого ждать, вышел из крепости и ступенька за ступенькой начал спускаться. Он сделал это потому, что ему, еще когда он поднимался на гору, открылось, что, как бы далеко ни прошел он путем Христа, помочь он сумеет только тем людям, которым хватит места внутри стен мраморной крепости. Он представил себе бесконечные людские стада, поднимающиеся сюда в тщетной надежде на спасение. И не знал, что скажет им.
Последний эпизод случился за день до его отъезда из экспедиции. Прощаясь, он решил обойти вокруг этой мраморной горы – и неожиданно обнаружил, что с другой стороны почти к ее подножию подступает бескрайняя гладь воды. То было настоящее чудо, и, чтобы удостовериться, что это не галлюцинация, не наваждение, он даже попробовал ее. Вода была чуть солоноватая. Такими же, как он знал, были воды Тивериадского моря, и он понял, что это Амударьинская вода, которой здесь осенью промывают от соли пахотные земли. Хотя сейчас стоял ноябрь, дни всё еще были жаркие – и ему нестерпимо захотелось искупаться, окунуться в воду первый раз за три долгих месяца экспедиционной жизни. На берегу суетилось несколько рыбаков, вытаскивая из сетей больших, жирных, медленно бьющихся рыб. Они тут же укладывали их в ящики, а те – в стоящий рядом грузовик.
Алексей разделся, вошел в воду и, скользя в мягкой, разъезжающейся под ногами глине, пошел прочь от берега. Неизвестно зачем, он брел и брел, но нигде, даже в ямах, вода не была ему выше икр. Вконец измучившись, он уже решил повернуть назад, когда вдруг понял, что рыбаки давно прекратили свою работу – и всё это время стоят, глядят ему в спину. Еще он подумал, что им, наверное, кажется, что он идет по воде, впрочем, они были местные и здешние угодья должны были хорошо знать. Он обернулся и увидел, что прав. Возвращаясь, он пошел по воде прямо туда, где на песке лежали их сети, а они всё смотрели и смотрели в его сторону, хотя видеть лицаˊ не могли: солнце слепило им глаза. На берег он ступил почти рядом с ними, и они подались к нему, они ждали от него хоть какого-нибудь знака, ждали, что он велит им бросить сети и идти за ним, – но сказать рыбакам ему было нечего. Одевшись, он повернул в сторону лагеря и, только уже зайдя за первые камни, услышал, что они заводят мотор.
* * *После неудачи с сыном Бальменовой у людей не осталось сомнений, что Господь больше им никого не даст. Он хочет одного – чтобы они сами покаялись во всём, что совершили. Некоторым из хористов (особенно много их было среди тех, кто уверовал в Алексея) Лептагов давно уже был ненавистен, и они сразу после отъезда Алексея с Югорским ушли из хора. Они знали, что Лептагов послан к ним Богом, но не могли простить ему, что сам он не сделал ни шагу, чтобы умолить Господа помиловать их. Теперь и они вернулись.
Это возвращение началось в последних числах декабря 1938 года, а 28 февраля следующего, накануне Великого чистого четверга на ночном заседании ЦК впервые были наконец приведены цифры, касающиеся сельского хозяйства страны. Сколько раскулачено, сколько крестьян изгнано из родных мест и разорено, сколько погибло от голода, холода, болезней, сколько расстреляно или сейчас сидит по тюрьмам и лагерям.
Когда цифры были названы, присутствующим и без обсуждения сделалось ясно, что Сталин больше руководить
- Рассказы - Николай Лейкин - Русская классическая проза
- Иногда - Александр Шаров - Русская классическая проза
- Фарфоровый птицелов - Виталий Ковалев - Русская классическая проза
- В усадьбе - Николай Лейкин - Русская классическая проза
- В деревне - Николай Лейкин - Русская классическая проза
- Собрание Сочинений. Том 3. Произведения 1970-1979 годов. - Хорхе Луис Борхес - Поэзия / Русская классическая проза
- Том 5. Записки ружейного охотника - Сергей Аксаков - Русская классическая проза
- Том 17. Рассказы, очерки, воспоминания 1924-1936 - Максим Горький - Русская классическая проза
- He те года - Лидия Авилова - Русская классическая проза
- Праздничные размышления - Николай Каронин-Петропавловский - Русская классическая проза