Нежнорогий возвращается в лес - Римантас Будрис

Сова снизилась вовсе близко, покружила надо мной, бесшумно нырнула в ночь. Ночь как будто сквозная, а птицу скрыла вмиг, словно набросила на нее прозрачный плат-невидимку.

И воздух, и сама эта ночь говорят: близится пора валового отлета птиц.

Сказка серебряных горнов

Журавли поклонились голубому вожаку и встали в круг, вытянули стройные шеи.

Они стояли легко и воздушно. Цветам впору позавидовать их изяществу. Но цветам неведома зависть. Всякий цветок живет как умеет и только одного хочет: впитать в себя как можно больше света. Разве что розы иной раз загордятся. Но теперь не май месяц, а золотая осенняя пора. В полях доцветают последние ромашки, каждая с крохотным солнышком-середкой. А в зеленом с проседью болотистом лесочке, где по пышному мху легла вышивка бусинами поспевающей клюквы, стоят хороводом сизые птицы — журавли. Все они нарядились в праздничные дымчато-голубые одеяния облачного кроя.

Стройны, легки журавлиные ноги. Шея гибкая, тонкая, словно стебель. Вместо венчика изящная головка с темной полоской, алым цветочком на черной шапочке. Хвост — торжественно поникший, из длинных перьев темных по концам. Эти перья чудесно развеваются, когда журавли исполняют танец восходящего солнца.

Ступает журавль по кочкарнику — нежно-пушистый мох не сомнут его легкие ноги. Когда журавль пляшет танец во славу солнца, он не заденет, не сломает ни единого лучика, ускользнувшего из объятий утреннего солнца. Летит журавль — ели в бору, очи озер не налюбуются летящей птицей. А стоят журавли — будто сам танец застыл на месте.

У каждого журавля на черной шапочке по алому цветку. Все они нарядились в сизые облачного кроя одежды. Но на одном из них — хитон с лазурным отливом. Годы и мудрость, опыт дальних странствий — вот что дало право этой птице носить самый роскошный журавлиный наряд, добытый в облачной высоте.

По весне, с прилетом на родину, в праздник Серебряных Горнов лишь один этот журавль первым играет песню болотам, оживающим для весны, песню ясному утреннему небу. Следом за ним трубят остальные птицы. Он же, Лазурный журавль, открывает в утро весеннего празднества Пляс Возвращения. Видеть журавлиный танец дано не всем, только посвященным. Так заведено исстари и так будет до тех пор, пока существуют журавли, пока, прилетая на родину весной, они найдут хотя бы одно болото, куда можно опуститься.

А осенью Лазурный журавль заводит песню отлета и танец прощания.

— Журавли!.. Журавли!.. — словно не замечая рядом с собой птиц, выкрикнул в небо вожак, звонко, как умеют одни только журавли на свете.

— Братья высот! Братья высот! — отозвались остальные. Все разом и все такими же звонкими голосами.

И снова тишина над зеленым с проседью мшистым болотом, где пышные кочки расшиты бисером поспевающей клюквы.

— Журавли! Журавли!.. — снова воззвал Лазурный.

— Солнце восславим! Солнце восславим! — протяжно откликнулись все птицы.

Разливался в воздухе по-летнему крепкий дух багульника, листья берез были недвижны — стойко, не дрогнув, приготовились они зажелтеть.

— Журавли! Журавли!

— Мы — дети земли! Дети земли!

Распахнул крылья лазурный вожак, потом сложил их и пошел кругом по кочкам болота, по бледным разметанным узорам клюквенного шитья.

Журавли водили хоровод и пели. Голоса — как ручьи, что журчат по желтым пескам, по черным, вымытым корням и корягам.

— Дети небес! Братья небес!— В дорогу! В дорогу!— Прощайте поляны, зеленый мой лес!— Трубите тревогу!— Земля нас растила, кормила…— И к ней мы вернемся!— Забыть мы не в силах, не в силах!— Ее мы потомство.— Вернемся за горнами — горнами,Поющими гордо!— Вернемся, вернемся!— По макам, по звездам,По лунным разливамНайдем мы дорогу![3]

Лазурный журавль, который начал песню, ее и завершил выкриком:

— В полет!

Далеко разнесся крик журавлей. Услышали его люди, хлопотавшие на пустеющих полях, запрокинули головы: как, неужели журавли тронулись в путь? Услышали белки, перестали резвиться, присели на ветках и задумались: осень, пора всерьез позаботиться о запасах, пока не поздно. Услышали клены, чьи распростертые листья шелестели в усадьбах, на зеленых городских площадях, и догадались: близок золотой ноябрьский листопад.

— Надо прятать серебряные горны. — Вожак оглядел всю стаю.

У каждого журавля — по серебряному горну. Журавль без горна — не журавль. Без горна ему не пробудить зарю. Да и солнце весенним утром встает только под журавлиный горн. С каждым днем все раньше, только начнут блекнуть звезды, трубят журавли. И все раньше, под серебристую песнь болот, восходит солнце. И день прибывает, пока не разольется свет летнего солнцестояния. А заставить солнце светить и греть под силу одним лишь журавлиным горнам.

Но теперь — конец торжеству. Близок час отлета. Пора упрятать в тайник серебряные горны.

Еще осталось чуточку времени. Переговариваются журавли. Всякая птица речиста. И журавль тоже, хоть и важен на вид, горд, даже заносчив.

— Лебеди уносят с собой свои трубы, — заговорил один. — А мы наши горны оставляем.

— У лебедя крылья велики, крепки. Под крылом у лебедя — сундучок…

— При сундучке как не унести!

— Лебедь белый, в трубу трубит белую…

— Наши горны иные — серебряные…

Кто слышал журавлиный разговор, может сказать, что это ручеек бежал, — так тиха, переливчата и стремительна их речь. Говорят они все разом, оттого и кажется, будто ручеек журчит, переливается.

— А сыч мохноногий, умница птица, то ли останется, то ли в путь соберется — дудочку свою на зиму упрячет, схоронит.

— В старом дупле, глубоко в дереве старом…

— Как только подтает, тронутся воды — вынет дудочку и снова засвищет…

— Умница птица, умница…

Так переговаривались журавли и наматывали вокруг серебряных горнов серебристый осенний шелк. Шелковинки они снимали с ветвей приземистых болотных сосен, брали у багульника с высохших кочек, где любили нежиться на солнышке премудрые болотные ужи. Подхватывали журавли по шелковинке, если теряли ее пауки-прядильщики, кутали, заматывали свои горны в осенний шелк. Серебро не ржавеет, но журавли так делали со времен седой древности. Воротятся — развернут горны, распустят пряжу. И поднимет ее, понесет ветер. И тогда оденется в белейший пух болотная пушица, та, что зацветает ранней весной и очень быстро отцветает.